Падение Надежды

(Отрывок из романа "ЖИЗНЬ В ЭПОХУ ПЕРЕМЕН)

Надя  была бесприданницей и воспитывалась, и содержалась тёткой. Её отец, мелкий чиновник, умер от чахотки, когда Наде не было и шести лет, а мать умерла при рождении Нади. 
Тетка Анна: бездетная, властная женщина – воспитывала Надю, как родную дочь, в строгости и послушании. Как и большинству властных женщин, ей требовался объект управления, который беспрекословно выполняет все её указания и наставления.
 Муж Анны – мелкий, плешивый человечек, служивший бухгалтером в железнодорожных мастерских города Витебска – где и проживала эта семья, был полностью раздавлен своей властной женой, обвинявшей его в отсутствии собственных детей, и понукания мужу уже не доставляли тётке Анне никакого удовлетворения.
 Поэтому всю свою нерастраченную энергию она направила на воспитание племянницы, следя за каждым её шагом и поучая постоянно, что и как должна  делать благовоспитанная девочка, и, в первую очередь, она должна быть безмерно благодарна своей тёте, взявшей Надю в свой дом: иначе жить бы девочке в сиротском доме и выйти замуж за грузчика. 
Впрочем, плотские отношения между мужчиной и женщиной, тётка Анна считала чем-то постыдным, если это  делается не ради обзаведения детьми, а потому она давно уже прекратила супружеские отношения со своим бессловесным мужем, который и не настаивал, попрекаемый женой в своей никчёмности.
 Дядя Гриша – так звали тёткиного мужа, иногда украдкой гладил Надю по головке и совал ей конфету, всякий раз замирая от окрика жены, если она заставала его за этой благотворительностью. Может поэтому Надя безотчётно доверяла пожилым мужчинам, которые приласкают девочку, не причинив ей вреда, что сыграло потом  роковую роль в её жизни.
Как бездетная женщина, не испытавшая плотской страсти к мужчине, тётка Анна была глубоко набожной, ходила ежедневно в церковь, а по воскресеньям брала с собой и воспитанницу, заставляя Надю учить молитвы, бить поклоны и просить Божьей милости в своей сиротской доле. 
В строгости и послушании Надя закончила прогимназию с хорошими успехами, и тётка решила раскошелиться и выучить племянницу на учительницу, для чего отдала Надю в учительскую семинарию в городе Вильне, оплатив и учёбу, и пансион – бухгалтерская зарплата мужа Григория вполне обеспечивала эти расходы, учитывая, что копить деньги и передавать их наследникам было ни к чему из-за отсутствия детей и родственников, кроме племянницы.
 Учительство было, пожалуй, единственным в те времена достойным родом деятельности для благовоспитанной девушки: бесприданницы из мещанской семьи – все остальные работы были для девиц низкого звания, а сидеть дома и ждать успешного замужества можно было без конца, чтобы превратиться в старую деву со скверным характером, как у тёти. 
Шестнадцатилетняя Надя с радостью вырвалась из-под опёки властной тётки и стала прилежно учиться  в семинарии, чтобы закончить её в числе лучших и получить рекомендацию на работу в уездный или даже губернский город, как Вильна.
Два года прошли незаметно в учёбе и невинных развлечениях на балах, которые устраивались по престольным праздникам в семинарии и других учебных заведениях, куда всегда приглашали юных семинаристок, или на дружеских вечеринках в благородных домах – куда этих же семинаристок приглашали знакомые студенты учительского института. 
 Молодые девушки беззаботно веселились на этих встречах, а многие удачно знакомились, заводили безобидные романы, которые часто заканчивались венчанием в церкви, и, не доучившись, эти девушки покидали семинарию и посвящали себя семейным заботам под опекой мужа.
Надя первоначально избегала этих развлечений и посвящала всё свободное время учёбе, но на исходе второго года успехи в учёбе и отсутствие тёткиной власти вытолкнули и её в водоворот развлечений губернского города. Здесь было и офицерское собрание, где устраивались танцевальные вечера, и молодые офицеры вальсировали с юными семинаристками: некоторые из них меняли долю земской учительницы на статус офицерской жены и разъезжались по гарнизонам всей России. 
На одном из  таких вечеров в офицерском собрании к Наде, стоявшей в окружении подруг, подошёл немолодой уже мужчина лет сорока и предложил тур вальса, на что она охотно согласилась. Вальсируя, партнёр представился ей художником и сказал, что такая удивительно миловидная девушка обязательно должна быть запечатлена им на полотне, чтобы и другие любители прекрасного могли любоваться ею. 
- Я как раз пишу картину из древнегреческой жизни и прошу вас позировать в образе греческой богини любви, - настойчиво предлагал художник, представившийся Дмитрием Пеговым. 
- Моя мастерская совсем неподалёку от учительской семинарии, и вам нетрудно будет уделить мне несколько раз по паре часов, чтобы написать ваш портрет и этот портрет я потом выставлю на своей выставке, организацией которой я сейчас занимаюсь. Надя ничего не ответила на предложение художника, хотя и была польщена его предложением. 
Художник этот был среднего роста, узкого телосложения с рыжеватой бородкой клинышком и зачёсанными назад длинными волосами. Из-под низкого лба глядели бесцветные, близко посаженные глазки, и никакого интереса он в девушке не возбудил, кроме интереса к профессии.
Танцевальный вечер закончился, и Надя с подругами ушла в свой пансион, а через несколько дней этот художник встретил Надю у семинарии, когда она возвращалась с занятий одна.
- Наденька, я уже не чаял вас увидеть снова, - вкрадчиво сказал художник. Ваш образ постоянно стоит у меня перед глазами, и я непременно должен написать ваш портрет. Не отказывайте мне сразу, а давайте пройдём в мою мастерскую, где я покажу вам свои работы, и вы решите мою судьбу как художника.
Время было дневное, знакомством с художником можно было прихвастнуть перед подругами, и Надя согласилась посмотреть мастерскую, тем более, что никогда ещё не общалась с людьми искусства, которые из книг казались ей необыкновенными и загадочными. Идти оказалось не так близко, как говорил художник, но через полчаса они подошли к двухэтажному домику с мансардой, где и находилась мастерская художника. 
- Понимаете, Наденька, заниматься искусством в наше время – неблагодарная задача: люди не познают высоких творений живописи, а потому завистливы и невежественны, но такая тонкая натура, как вы, несомненно разглядит в моих полотнах мастерство художника.
Они поднялись по скрипучей лестнице, что снаружи дома вела на мансарду, художник открыл ключом дверь и, пропустив вперёд Надю, быстро оглянувшись, закрыл дверь за собой. 
В мастерской: если так можно было назвать небольшую комнату с окном во всю стену, в хаотичном беспорядке были расставлены холсты с начатыми набросками картин или просто покрытые грунтом для дальнейшей работы. Станки с подрамниками стояли тут и там. В комнате был большой стол, весь заставленный красками в баночках  и флаконах, здесь же валялись кисти и заляпанные красками тряпки. 
У стены стоял широкий диван с подушками вместо подлокотников. В углу на столике стоял самовар, труба которого выходила наружу, а на полке виднелись несколько бутылок с вином. 
Вот, Наденька, место моего творчества, - оживлённо говорил художник, - иногда здесь и ночую, а кушаю в трактире, что неподалёку. Есть у меня и квартира в городе, но там скучно одному жить и писать невозможно –  краски запах дают, и соседи жалуются. 
Надя с интересом рассматривала полотна, ничего не понимая в живописи, а художник тем временем быстро набросал карандашом рисунок на бумаге и показал Наде. Она узнала на рисунке себя в какой-то тунике и зачёсанными назад волосами. – Я так вижу вас, Наденька, в образе греческой богини, - пояснил художник. 
- Подарите этот рисунок мне, - попросила Надя, - Дмитрий, как вас по отчеству?
- Зачем же по отчеству, - возразил Дмитрий, - зовите меня просто Дима, ведь художники не имеют возраста и юны душой, лишь их творения старятся, и чем старше картина, тем она, зачастую, ценнее. Мы, художники, ценимся лишь после смерти, а это несправедливо.
- Надюша, позвольте вас так называть, вы не примерите тунику, чтобы мне яснее был замысел картины, а я пока угощу вас чаем. Переодеться можно за занавеской в углу. 
- Почему бы нет? – подумала Надя, - будет потом что рассказать девочкам в пансионе. Она решительно прошла за занавеску и через несколько минут вышла, одетая в лёгкую тунику. 
- Богиня, настоящая богиня, как я и думал! - воскликнул художник. – Нет, теперь я не отстану от вас, Надюша, пока не напишу картину. Эту картину я потом отвезу в Петербург и выставлю в Манеже, она обязательно будет иметь успех. Я и вас возьму в Петербург, только тунику надо слегка подправить: древние гречанки носили тунику, обнажив левую грудь полностью.
 – Нет, я не буду сегодня позировать вам, - отказалась Надя, и, уйдя за занавеску, переоделась и вышла уже не богиней, а юной семинаристкой. 
- Давайте начнём сеанс в воскресенье, - вы же свободны и пара часов не утомит вас, а я тем временем подготовлю холст и продумаю замысел картины, чтобы сразу сделать набросок. 
- Хорошо, - согласилась Надя, - только подарите ваш рисунок с меня, я покажу его девочкам из группы. 
- Нет, нет, - возразил художник.- Не надо никому говорить, пусть наша картина будет неожиданностью для всех. – Вас проводить или сами дойдёте? – предупредительно подскочил к ней старый ловелас, и как бы нечаянно прикоснулся к упругому бедру девушки. 
- Спасибо, пройдусь сама, я ещё не была в этой части города.
- Тогда жду вас, Надюша, в воскресенье к двенадцати часам и думаю, что наше мероприятие принесёт успех, - сказал художник и учтиво поцеловал ей руку, ласково пожав пальцами нежную и бархатистую девичью ладонь. 
Надя вышла из мастерской, а художник, потирая руки, налил рюмку водки, выпил и громко высказался: «Всё, попалась птичка, теперь уж точно не увернется, и не таких простушек уламывал», - и он, достав подготовленное полотно, начал рисовать на нём трактирную вывеску: основным источником его доходов  были именно торговые вывески или портреты купчих, купцов и прочих промышленников, желающих увековечить свой образ для себя и потомков.
 Надо сказать, что живопись не удавалась этому художнику ввиду полного отсутствия талантов, но искусство совращения девиц и зрелых женщин он освоил в совершенстве, и теперь очередной его жертвой должна была стать Надя, которая в это время беззаботно шла по улочке, рассматривая дома и вспоминая безобидного художника Дмитрия, что обещался написать с неё картину. 
Люди делятся на тех, кто даёт, и тех, кто берёт. Люди, дающие помощь, участие и просто сочувствие, знают, что давать приятнее и почётнее, чем брать, но таких меньшинство, а берущие берут всё подряд, отнимая у других имущество, деньги и судьбу, чтобы удовлетворить свои желания, похоть и стяжать капиталы, должности и женщин, потому что брать обманом всегда проще  и легче, чем отдавать по совести.
 Именно таким существом являлся Дмитрий Пегов, изображавший из себя художника, будучи по натуре альфонсом, живущим материально за счёт женщин и совращая простодушных девушек ради удовлетворения своего необузданного сладострастия. 
В воскресенье, Надя, после некоторых колебаний, возбуждённая будущим приобщением к искусству, пришла в мастерскую художника, который уже поджидал её и предупредительно открыл дверь, как бы нечаянно столкнувшись на пороге. Приняв деловой вид, он предложил Наде снова переодеться в гречанку и, посадив её на стул против света, приспустил ей тунику слева, слегка приоткрыв грудь. Она было поправила тунику, но опытный совратитель снова оголил ей немного грудь, говоря, что именно так гречанки носили свои одежды. 
Надя сидела неподвижно, а художник пристально смотря ей в лицо, начал делать наброски углём на холсте, рассказывая девушке о греческом искусстве и его отличии от римской живописи. 
Рассказ был интересен, Надя увлечённо слушала сентенции художника, а он подошёл к девушке поправить тунику, и внезапно поцеловал её прямо в губы. От неожиданности девушка отпрянула и влепила старому ловеласу звонкую пощёчину. 
- Что вы себе позволяете, Дмитрий? – возмущённо воскликнула девушка, вскакивая и намереваясь уйти.
- Ах, Наденька, извините, не удержался, видя вашу красоту и свежесть, - чуть не на коленях просил он прощения, целуя девушке руки. – Поверьте, я прикоснулся к вам, как совершенному творению природы и вижу в вас настоящую богиню, а не простую девушку, - улещивал он Надежду, осторожно, но настойчиво возвращая её на прежнее место. – Уверяю вас, что больше такое не повторится.
 Надя успокоилась таким обещанием, а художник продолжил делать наброски, рассказывая греческую легенду, как ваятель сотворил из мрамора скульптуру девушки, влюбился в собственное творение, и просил богов оживить скульптуру, а боги пошли ему навстречу, оживили девушку, и они потом жили долго и счастливо.
- Я вас, Наденька, ещё не написал, а уже влюбился с первого взгляда, как художник, и надеюсь сотворить шедевр, чтобы люди, видя мою картину, удивлялись вашему совершенству и красоте вашей, - бархатным голосом продолжал художник обряд обольщения. – Я одинокий человек, уже немолодой, но мне ещё не попадалась такая совершенная натура, и никогда не было такого вдохновения в творчестве. Вы – мой добрый ангел, - сказал он, заканчивая сеанс и предлагая Наде выпить чаю с печеньем и конфетами, что он приготовил заранее.
 Девушка переоделась в свои одежды, с удовольствием попила чаю, слушая художника и жалея его одиночество, а он говорил и говорил, завлекая юную девичью душу в паутину слов из похвалы ей и её внешности. 
Надя прекрасно знала о своей привлекательности, но такое мужское восхваление приятно щекотало её самолюбие, и ей уже исподволь хотелось как-то утешить художника и скрасить его одиночество – чего опытный обольститель и добивался. 
В такой обстановке прошли ещё два сеанса, слова художника, как мёд, вливались в уши Надежды, а сам Дмитрий уже не казался ей старым и неприятным, а достойным женской жалости, и даже его бородка клинышком подчёркивала его одиночество, посвящённое лишь творчеству, где она оказалась главной участницей и вдохновительницей искусства. 
На очередном сеансе Дмитрий, осторожно поправляя тунику на Надиной груди и, как бы нечаянно поглаживая оголённое плечо, воскликнул:
- Я понял, Наденька, что мне мешает уловить ваш образ: гречанки носили тунику прямо на тело, а на вас надеты всякие женские штучки, в которых я не разбираюсь, и они искажают вашу фигуру. Не облачитесь ли вы, как гречанка ради моего вдохновения, исключительно для искусства?
Надя, поколебавшись, ушла за занавеску и вышла  в одной тунике, которая уже не прикрывала, а подчёркивала её наготу, прикрытую лишь куском материи. 
Дмитрий восхищённо воскликнул: «Вот теперь вы настоящая богиня, и я смогу запечатлеть вашу красоту на холсте. Кстати, у меня сегодня именины, а я в одиночестве занимаюсь творчеством. Прошу вас, Наденька, скрасить моё одиночество, - и он быстро достал с полки бутылку вина, бокалы, фрукты, что купил загодя, и, поставив всё это на столик, придвинул его к дивану, приглашая  Надю сесть рядом.
 Она, уже привыкнув к совместным чаепитиям, послушно села на диван, художник разлил красное вино в бокалы и предложил осушить их до дна в честь его именин и удачного завершения  дня работы над картиной.
 Надя послушно выпила вина: в голове возникли неясные сладкие грёзы, а Дмитрий, продолжая говорить и говорить, осторожно положил её навзничь, нескромно целуя в грудь. Она откинула голову, ощутив на себе всю тяжесть мужчины и тихо говоря: «Что же вы делаете, это же нехорошо», попыталась  привстать, но в этот момент острая боль пронзила девичье тело от ног до головы, словно расколов её надвое. Надя застонала, судорожно пытаясь вывернуться из мужских объятий, но крепкие руки Дмитрия умело удерживали её в беспомощном положении, и он обладал ею вновь и вновь, наслаждаясь девичьими стонами по утраченной невинности. Наконец, он вздрогнул, совершив последний толчок, и, издав вопль удовлетворения, рухнул рядом с девушкой, тяжело и часто дыша всей грудью.
Освобождённое тело девушки горело огнём от мужской ласки, и, поняв случившееся, Надя громко зарыдала, горькие слёзы катились из её прекрасных глаз, оплакивая непоправимое, а опытный соблазнитель, поглаживая потную бородку, хриплым от полученного удовольствия голосом успокаивал девушку пустыми и ненужными словами: 
- Всё прекрасно, Надюша, - ласково журчал старый жуир, ты теперь навсегда моя. Мы будем вместе всегда: вот закончу картину, уедем в Петербург, там обвенчаемся и будем жить в любви и согласии. Так случилось, я потерял голову от твоей красоты и невинности, прости меня, но и ты отдалась по согласию, значит, любишь меня, только ещё не знаешь об этом. Подожди, всё успокоится, и ты ещё будешь благодарить меня за этот поступок, я сделаю из тебя настоящую и страстную женщину, - это лишь в первый раз больно и неприятно тебе, но дальше будет хорошо. 
Он попытался снова овладеть девушкой, но Надя с негодованием отвергла его притязания. Тогда Дмитрий встал, переоделся перед Надей в халат, и девушка впервые увидела обнажённое мужское тело во всей его неприглядности, с поросшей рыжеватыми волосами грудью,  и, снова ужаснувшись случившемуся, тихо зарыдала в подушку.
 Художник налил вина в бокалы и, погладив Надю по голове, предложил ей выпить: - Давай выпьем за наш брак перед небесами, - сказал он. – В церкви проходит лишь обряд венчания, а браки, как говорится, совершаются на небесах, и такой небесный брак между нами совершился сейчас, и будет длиться вечно. Я научу тебя настоящей любви, и ты ещё будешь благодарна мне за эту любовь. 
Надя успокоилась немного, нехотя выпила вина, которое и было причиной её падения, оделась, и, не прощаясь, вышла на улицу, успев вытереть слёзы. 
- Приходи обязательно на сеанс, - успел лишь крикнуть ей вслед художник, любитель юных дев. 
Надя медленно шла по уже знакомой улочке, и ей казалось, что все встречные знают о её падении по внешнему виду, который, наверное, сильно изменился. Но люди были заняты своими делами и не обращали внимания на юную особу, которая с печальным видом проходила мимо. 
Надя прошла в парк, что был неподалёку от пансиона, и села на скамейку под липой. Была осень, деревья пожелтели листвой, но трава была зелена. Выглянувшее солнце заметно пригревало её лицо. Вспомнив о случившемся, она заметно покраснела от стыда, стараясь восстановить подробности, но ничего не вспоминалось, кроме боли в укромном местечке, тяжести мужского тела и чувств беспомощности и непоправимости, охвативших её в те короткие мгновения потери невинности. Успокоившись окончательно, она посмотрелась в зеркальце, ожидая увидеть изменения на своём лице, но из полированного стекла на неё глядело то же лицо, что и утром, когда она прихорашивалась, собираясь на сеанс к художнику, будь он проклят.
Повеселев от того, что внешне ничуть не изменилась, Надя спокойно пошла в пансион, где девушки из её комнаты готовились посетить синематограф и пригласили Надю с собой. Одной оставаться ей не хотелось, и она, вместе с другими семинаристками, пошла смотреть живые картинки, где муж внезапно возвращался домой, а жена прятала любовника  в шкаф, и в итоге всё закончилось для жены благополучно, а у мужа выросли большие рога. 
Неделя прошла быстро, но в воскресенье Надя не пошла на сеанс, ещё не решив, как ей быть дальше: забыть случившееся и этого мужчину, или продолжить отношения в этом браке, заключённом, по словам Дмитрия, на небесах. 
Через день, когда Надя возвращалась сквозь парк в пансион одна с занятий, из-за дерева ей навстречу выскочил Дмитрий и, схватив Надю за руку, утянул за кусты акаций, что ограждали тропинку в парке. 
- Наденька, милая, что же вы делаете со мной, - вставая на колени, торопливо говорил художник, оглядываясь по сторонам, не видит ли кто его неловкой позы. – Я весь исстрадался по вас, и работа над картиной стоит, я только и думаю о вас, желаю видеть вас всегда, и любить, любить, любить, - приговаривал он, целуя ей руки.
 – Что вы, Дмитрий, встаньте: негоже, чтобы кто-то увидел нас и догадался о наших отношениях. Хорошо, я приду на сеанс, только вы больше не будете делать глупости со мной, и не тронете меня больше. 
- Конечно, конечно, моя любовь, - быстро поднявшись с колен, проговорил художник, но давай, Надюша, зайдём ко мне прямо сейчас – я покажу тебе новый набросок с тебя, что я сделал по памяти, мы попьём чаю, и ты вернёшься в свой пансион, а в воскресенье будет наш очередной сеанс. 
Немного подумав, Надя согласилась зайти на минутку в мастерскую, чтобы посмотреть новый рисунок художника. Дмитрий удовлетворённо повёл девушку знакомыми улицами к своей мансарде: он прекрасно знал, что если девушка согласилась вернуться на место своего падения, то она будет согласна  и на всё остальное. 
Так и случилось. Войдя в мансарду, Дмитрий помог Надежде снять пальто и ботинки, поставил самовар и показал ей свой рисунок. На нём была изображена обнажённая женщина с Надиным лицом, лежащая на знакомом диване. – Что же вы, Дима, меня так нарисовали, - засмущалась Надя, разглядывая обнажённую фигуру. 
- Любовь моя, я же видел тебя всю, мы были близки, и уже нечего стесняться нам друг друга, - возбуждённо воскликнул Дмитрий, обнимая Надю за плечи и целуя, будто кусая, девушку в шею, губы и грудь. Не успела Надя опомниться, как снова оказалась на диване, в объятиях мужчины, к своему удивлению не испытывая никакого стыда.
В этот раз она не почувствовала боли, её ощущения были новыми, ранее неизвестными, и отчасти приятными, а действия её мужчины странны, но не постыдны, значит это и есть любовь между мужчиной и женщиной, которой она стала неделю назад. Надя почувствовала нарастание страсти у владевшего ею мужчины и восприняла как должное его судорожные объятия, закончившиеся стоном удовлетворения.
Художник сполз с девушки, тяжело дыша от полученного удовлетворения своей похоти, твёрдо зная, что эта девушка уже никуда от него не денется и ещё доставит ему многие удовольствия в будущем, когда он окончательно приучит её к плотским утехам. 
Надя, ощутив себя свободной, укоризненно выговорила Дмитрию: «Ты, Димочка, пригласил меня посмотреть рисунок и попить чаю, а сам снова воспользовался слабостью девушки». 
- Надюшенька, - поддержал шутливый тон художник, - опять не смог удержаться и высказал тебе мою мужскую любовь, ты же не обижаешься на меня за это?
- Чтобы любить девушку, надо сначала жениться на ней, - так говорит моя тётка. 
- А мы сначала будем любить друг друга, чтобы потом пожениться. – Это называется свободная любовь, как пишут современные писатели в своих книгах, - возразил Дмитрий. – Закончишь свою семинарию, мы уедем из этого захолустья в Петербург и там поженимся, - это я тебе обещаю, моя любимая Наденька, - ласково закончил Дмитрий и поцеловал девушку в пунцовые губки и показавшийся из кофточки сосок груди. Надя смущённо оттолкнула его, встала и начала оправлять помятую и растерзанную одежду, чтобы в приличном виде вернуться в пансион. 
Художник тем временем налил в чашки чаю из давно кипевшего самовара, поставил конфеты в вазочке и, подойдя к Наде сзади, поцеловал её в шею, щекоча бородкой и усиками, и сказал:  «В следующий раз я раздену тебя полностью, чтобы была как на моём рисунке и одежда не мялась и не мешала любви». 
В книгах пишут, что любовь – это когда есть духовная связь между мужчиной и женщиной, и только потом плотские чувства, а у тебя получается, что любовь – это когда вместе в постели и больше ничего, - обиделась Надя. 
- Глупости это всё о духовной любви и пишут об этом больные люди, - возразил Дмитрий. –  Меня тянет к тебе твоё лицо, твоё тело, хочется, чтобы ты полностью была моя, вот и вся любовь. 
- Но меня к тебе не тянет, и всё, что случилось, это – твоя вина, а не моя любовь, - возразила Надя. 
- Ничего, стерпится – слюбится,  как говорят в народе. Достаточно того, что я тебе не противен, а дальше появится и любовь, - поучал художник девушку. – Давай попьём чай и поспешай в свой пансион, пока не хватились: ни к чему тебе разговоры о нас, и подружкам ничего не говори пока. 
- Ладно, буду молчать, - пообещала Надя.
Они попили чаю, Надя оделась, Дмитрий поцеловал её в губы долгим поцелуем, и в этот раз его борода и усы уже не вызвали в ней брезгливости, а лишь приятно пощекотали лицо и шею. 
В воскресенье Надя собралась на сеанс рисования, зная, что будет сеанс любви, как говорил Дмитрий. 
- Куда это ты зачастила по выходным, - поинтересовалась девушка из их группы, встретив Надю в коридоре пансиона. – Даю уроки школьнику в купеческой семье: ему польза и мне практика и немного денег, - солгала Надя и направилась в мастерскую, где она потеряла невинность с пожилым мужчиной, ничего не получив взамен.
Художник уже ждал совращённую им девушку и основательно подготовился к сеансу любви: натопил печь-голландку, чтобы в мастерской было тепло, застелил диван простынею и ещё положил простынь поверх, чтобы укрываться, придвинул к дивану столик с вином и фруктами, а сам сидел в кресле с бокалом вина. Когда Надя вошла, он вскочил, обнял девушку прямо у двери и начал нетерпеливо и быстро раздевать её донага, как и обещал в прошлый раз. Эта заботливость была девушке приятна, и она позволяла мужчине делать всё, что он задумал.
 Оставив на Наде лишь одну рубашку, Дмитрий усадил её на диван, налил вина в бокалы и торжественно произнёс: «Давай, Надюша, выпьем сладкого вина за сладкую любовь, которая есть и будет между нами». Надя выпила вина, щёки её раскраснелись, а Дмитрий стал нетерпеливо целовать её всю, сбросив рубашку и оставив девушку совершенно нагой. 
Мужские ласки были нежны и приятны, и девушка ощутила необъяснимое удовольствие, когда Дмитрий толчком вошёл в неё, продолжая лёгкими движениями владеть ею и покрывая поцелуями груди, которые потяжелели и вздёрнулись вверх. Неизъяснимое удовольствие продолжало нарастать, объятия мужчины становились крепче, а его движения быстрее и вдруг, в самом сокровенном девичьем месте возникла сладко-щемящая судорога, которая начала быстро расширяться, охватывая всё тело и, достигнув нестерпимой сладостности, ударила в голову и рассыпалась фейерверком перед закрытыми глазами. Надя судорожно прижалась к мужчине всем телом, вскрикнула,  застонала от познанного наслаждения и разом обмякла, одновременно с мужчиной, издавшим победный стон полного удовлетворения.
Потом любовники молча лежали рядом: Надя, ошеломлённая испытанными ею чувствами, а Дмитрий удовлетворённый пробудившейся в девушке страстью женщины. 
- Ну, вот и ты полюбила меня, не так ли? – ласково спросил он Надю, бережно целуя её сосцы, которые набухли и казалось, что вот-вот из них брызнет молочко. 
- Ты будешь страстной женщиной, коль на третий раз уже достигла оргазма – так называется женское чувство удовлетворения мужчиной, - тоном учителя говорил Дмитрий, продолжая ласкать грудь и бёдра девушки, всё ещё лежавшей в оцепенении от испытанных ею ощущений женской страсти и полной близости с мужчиной. 
- Давно у меня не было такой страстной девушки, - продолжал художник и осёкся, поняв, что сказал лишнее. К счастью, Надя не слышала его последних слов, продолжая вспоминать испытанные чувства. 
- Темпераментная ты, оказывается, Наденька, женщина, недаром говорят, что в тихом омуте черти сидят, да и я молодец, что сумел так быстро разбудить в тебе чувства, которые люди почему-то называют любовью.  А по-моему, хочет мужчина близости с этой женщиной, а женщина хочет этого мужчину – вот и вся любовь. Причём взаимная. А нет желания – значит, нет и любви никакой: ни плотской, ни духовной, что пишут в книгах. 
- Однако, пора вставать, Наденька,  времени уже прошло много. Я, конечно, могу тебя полюбить ещё разок, но не хочу портить полноту чувств: мне надо часа два-три отдыха, чтобы сделать как в этот раз, да и женщине вредны частые ощущения – тоже чувства притупляются. Вот в прошлый раз, Наденька, тебе было приятно, но не больше, я это чувствовал, а сегодня у тебя случилась полнота чувств. Так что лучше: три раза, как в прошлый раз или один раз, как сегодня? – спросил Дмитрий, надевая халат. 
- Конечно, как сегодня, - покраснев от удовольствия, ответила Надя. 
- Вот и я так думаю и так делаю: лучше меньше, но лучше, потому и будем встречаться, как и прежде, один раз в неделю - так и внимания к нам будет меньше, и вдвоём будет хорошо от каждой встречи, как сегодня. Когда переедем в Петербург и будем жить вместе, тогда можно будет делать это не по расписанию, а по желанию нашему, - успокоил он Надю очередным обещанием будущего семейного счастья.
Любовники попили чаю, Надя отправилась в пансион, а Дмитрий остался поработать в мастерской над образом Наденьки в греческой тунике, который он много раз уже начинал писать, но задуманное полотно не получалось, ввиду отсутствия таланта. 
         Девушка Надя – будущая учительница, и, как она полагала, будущая жена талантливого художника, потеряв невинность в объятиях опытного совратителя, беззаботно предалась запретной любви со всей страстностью, свойственной темпераментным женщинам, ощутившим сладостное чувство мужского обладания.
Взгляд Нади стал туманным, тело налилось ожиданием исполнения интимных желаний, груди отяжелели и набухли, так что пришлось купить новые лифчики большего размера. На занятиях девушка была рассеяна, что сказалось на её учёбе, и она уже неоднократно получала замечания менторов, что ей не хватает прилежания и трудолюбия.  Классная дама, заметив, что ученицу как будто подменили, пообещала написать тёте о плохой успеваемости племянницы. 
Почувствовав угрозу своим свиданиям, Надя вернулась к усердию в занятиях, нетерпеливо ожидая дня свиданий. Проснувшись утрами в воскресенье, она была весела радостным нетерпением чувств и собиралась на свидание, говоря, что идёт давать уроки купеческому сынку, приветливо общалась с курсистками по пансиону, вызывая у них некоторые подозрения. 
Соседка по комнате, девушка Таня, сказала подруге, что она стала стонать и вскрикивать во сне, бормоча непонятные слова, и однажды воскликнула отчётливо: «Ещё, хочу ещё!»
Надя покраснела и отшутилась, что, видимо, это про конфеты, до которых она большой охотник, как известно подругам. 
Выходя из пансиона на свидание, она осторожно оглядывалась – не следят ли за ней подруги – так учил её Дмитрий, чтобы их связь не раскрылась раньше времени, когда они объявят о помолвке. 
Уже полгода Надя находилась в любовной связи с художником, но острота чувств, умело разогреваемых опытным мужчиной, не покидала девушку, а лишь усиливалась.
Наступила весна, потекли и исчезли вешние воды, на деревьях распустились молодые светло-зелёные листочки, по обочинам дорог пробилась зелень травы, во дворах домов дурным криком пели петухи, щебетали воробьи на крышах, а Надя спешила знакомой и родной уже дорогой в мансарду на очередной сеанс любви, как называл их встречи Дмитрий.
 Отворив дверь своим ключом, что ей дал любовник: на всякий случай, если он задержится где-то делами, Надя вбежала в мастерскую. Дмитрий был на месте и всё подготовил к встрече: диван застелен, вино налито, в комнате тепло от печи, самовар в углу посапывает паром. Надя поцеловала Дмитрия и, не мешкая, стала поспешно раздеваться, пока не оказалась совсем нагой.
 Дмитрий приучил её не стесняться наготы, говоря, что женское тело прекрасно и совершенно, и потому художники рисуют женщин обнажёнными. Раздевалась она, как всегда, не за занавеской, а под пристальным взглядом Дмитрия, который уже сбросил халат и лежал на диване, едва прикрывшись простынёй. 
- Повтори-ка, Надюша, несколько поз греческих богинь, что я показывал тебе ранее – эти позы помогают мне понять всю прелесть женского тела, чтобы потом писать картины. 
Надя непринуждённо изогнулась в одну и другую стороны, чуть присела в пол-оборота, и показала ещё несколько фигур, как и учил её любовник. За истекшее время их близости художник развратил её окончательно, убеждая, что нет никаких запретов в отношениях между мужчиной и женщиной, и всё, что доставляет удовольствие, можно и нужно совершать. 
Закончив с позами гречанок, Надя прилегла на диван рядом с Дмитрием, они выпили по бокалу вина, поцеловались и продолжили любовные игры. Изобразив рычание пантеры, девушка отбросила простыню с обнажённого мужчины и, ласково урча, легла рядом, прижавшись всем телом, и бережно лаская, и целуя упругую  мужскую плоть, от чего Дмитрий удовлетворённо прикрыл глаза. 
 – А где тут мой сладенький человечек? – хрипловатым от нарастающего желания голосом ворковала девушка, сжимая мужскую плоть, - почему он не идёт в гости к своей подружке, она давно соскучилась и ждёт его, - продолжала Надя, прижавшись шелковистым пушком девичьего лона к мужскому телу. Старый ловелас перехватил инициативу и начал ответно целовать и ласкать девичье тело во все укромные и заповедные места. От такой ласки девушка расслабилась, и мужчина овладел ею, пристально глядя в глаза, в которых вспыхнули огоньки желания. После нескольких движений, желания любовников стали нарастать до нестерпимой сладости, глаза девушки постепенно затуманились, и она застонала, забилась всем телом, кусая мужчину в плечо, и издав крик полного удовлетворения, содрогнулась несколько раз, судорожно сжала мужчину в объятиях рук и ног, и затихла в полной прострации чувств. 
Опытный любовник, сумев сохранить желание и мужскую силу, продолжил сеанс любви, лёгкими движениями побуждая расслабленную девушку принимать любовные позы древних гречанок и овладевая девушкой не только на диване, но и в кресле, у стола и опершись в стенку. Надя охотно выполняла все фантазии своего учителя любви, получая дополнительно женское удовлетворение. 
Несколько раз прежде Дмитрию удавалось вновь доводить девушку до интимного фейерверка чувств, но сегодня он, не сумев сдержать своё желание, с победным криком закончил любовное занятие и неподвижно замер рядом с девушкой, тяжело дыша и вытирая простынёй потную бородку. 
Любовники полежали в сладкой истоме около часа, потом чувство реальности вернулось, и, надев халат, художник вновь разжёг самовар, дождался кипятка, заварил чай, разлил его по чашкам и поднёс его своей воспитаннице, которая продолжала неподвижно лежать в том положении, в котором он её оставил после интимных упражнений. 
- Попей чайку, Надюша, взбодрись, и пора уходить, чтобы в пансионе тебя не хватились, - заботливо хлопотал Дмитрий около девушки. 
- Знаешь, Димчик, - так девушка называла своего растлителя в интимные минуты, - мне надоело прятаться и осторожничать, чтобы скрывать наши отношения. Почему бы нам не жить вместе в твоей пустой квартире, где ты одинок, с твоих слов. Можешь представить меня своим знакомым своей невестой или даже племянницей, приехавшей на учёбу: по возрасту я как раз гожусь тебе в племянницы. Что ты скажешь?
- Скажу, что это невозможно: такое открытое сожительство без венчания осудить всё городское общество, и у меня не будет заказов на портреты, а в племянницу никто не поверит, если в доме не будет ещё какой-нибудь родственной женщины. Кстати, я подумываю снять тебе отдельную комнату, чтобы ты смогла уйти из пансиона: твоим подружкам-сударушкам будет сложнее следить за тобой, да и я смогу иногда заходить вечерком, - ты же давно хочешь встречаться чаще, - отвечал художник, поглаживая пушок девичьего лона. 
- Да ну тебя, - рассердилась Надя. – Всё обещаешь, да обещаешь, но ничего не делаешь для меня. Скоро в офицерском собрании будет бал в честь дня рождения государя-батюшки, Николая Второго, давай сходим туда вместе: нас, красивых семинаристок, уже пригласили, но мне хотелось бы с тобой, правда, у меня нет нарядного платья, а в семинарской форме на такие балы не ходят. Девушки любят развлечения не только в кровати, - топнула босой ногой Надя так, что колыхнулись обнажённые груди. 
- Ладно, ладно, успокойся, милая, квартиру я сниму на следующей неделе – обещаю. И на бал сходим. Платье я тебе нарядное достану, но на балу мы будем держаться отдельно, может разок-другой повальсируем, - это моё условие. 
- Вот и славно, вот и славно – захлопала девушка в ладоши, но смотри не подведи: я тогда перестану доверять тебе себя и свою подружку, которую ты поглаживаешь, - отдёрнула Надя руку художника с заветного места. 
Договорившись, любовники оделись, попили чаю на дорожку и Надя вышла из мансарды, направляясь к своему пансиону, а Дмитрий вышел чуть погодя и в другую сторону, направляясь к своей квартире.
Наступило лето, к художнику приехала жена с сыном, но Надежда об этом ничего не знала:  их встречи продолжались, как и раньше по воскресеньям и в то же время, лишь ласки любимого стали скупее – видимо, на двоих его сил уже не хватало, но он объяснял это усталостью от работы в мастерской, хотя внешняя обстановка там не менялась, картин не прибавлялось, а Надин портрет в образе греческой богини так и оставался в черновых набросках, чему она очень огорчалась, но вдохновение не приходит по заказу, как говорил ей Дмитрий, а обычную картину с образом своей любимой он писать не хочет.
Занятия в семинарии закончились, и  Надя была вынуждена уехать на каникулы домой к своей тётке, которая содержала племянницу все годы учёбы и желала видеть дома в Витебске.
В одиночестве и скуке Надя провела месяц под строгим надзором тёти Ани, оберегавшей племянницу от ненужных встреч с бывшими подружками.
- Окончишь училище, приедешь сюда работать учительницей младших классов в городском училище, даст Бог, познакомишься с достойным человеком и выйдешь за него замуж, не как я за простого бухгалтера. Может быть, это будет дворянин с состоянием - главное, что ты будешь достойной парой для уважаемого мужчины. Слава Богу, что ты сохранила свою чистоту за время учёбы и не кинулась замуж за первого встречного, как здешние твои подружки, - наставляла тётя свою племянницу.
Но в конце этого месяца Надя почувствовала что-то неладное в своём теле. Ей часто снился Дмитрий с его ласками, она стонала во сне от приснившихся ощущений мужчины в себе и просыпалась с чувством утраченного вожделения, но были ещё какие-то новые чувства, ранее неведомые ей. В урочный час, дни женского недомогания не наступили, груди налились тяжестью, к горлу подкатывала тошнота, еда казалась пресной и безвкусной, и однажды, подавив приступ рвоты, девушка поняла, что ждёт ребёнка: видимо, прощальные объятия любовника стали роковыми и принесли ей этот нежданный плод любви.
Поняв своё положение, Надя беззвучно расплакалась ночью над своей горькой участью одинокой беременной девушки, но успокоившись и смирившись с неизбежностью материнства, Надя подумала, что Дмитрий наверняка обрадуется известию: он любит своего сына, значит, полюбит и их ребёнка – надо лишь побыстрее сообщить ему эту новость.
Погостив у тёти ещё пару недель, Надя вдруг засобиралась в семинарию, сказав тёте Ане, что надо приехать пораньше, потому что выпускной год начинается в семинарии раньше. Тётя поверила её лжи, дала денег для уплаты за обучение и пансион, и через два дня Надя уже ехала поездом в Вильну, улаживать отношения с любовником.
Вернувшись в свою квартиру прямо с поезда, Надя побросала вещи и поспешила в мансарду, надеясь застать там Дмитрия за работой: время было лишь три часа пополудни.
Легко поднявшись по лестнице, Надя осторожно толкнула дверь, которая оказалась запертой: значит, Дмитрий ещё не пришёл в мастерскую и будет к вечеру: он часто говорил, что любит работать вечерами, когда голова заполнена дневными впечатлениями, и кисть легко скользит по полотну, прорисовывая задуманный сюжет, да и заказчики портретов тоже предпочитали позировать после полудня, закончив свои дела.
Надя осторожно отперла дверь своим ключом, неслышно вошла в мастерскую и обомлела от представшей перед  её взором картиной На диване, где она с Дмитрием всегда исполняли обряд утоления любовной страсти, лежала какая-то девушка, совершенно нагая, а её любимый усердно трудился над ней, вскрикивая от полноты чувств. В этот момент и девушка издала стон полного удовлетворения, судорожно сжимая Дмитрия в своих объятиях, и тут же обмякла, а Дмитрий, издав последний вопль, вжался в девушку и затих, закончив сеанс любви. 
Инстинктом самца почуяв неладное, Дмитрий поднял голову и увидел Надю, стоявшую в оцепенении  с белым, как мел, лицом, которое медленно заливала краска гнева.
- Как ты мог здесь, на нашем диване, надругаться над моей любовью, владеть другой женщиной и доставлять ей удовольствие? – гневно вскричала Надя.- Ты клялся мне в верности, говорил, что для тебя не существует других женщин, кроме меня, и вот, не прошло и двух месяцев с моего отъезда, а ты уже с другой, и доставляешь ей удовольствие, подлый изменщик. 
 Почему-то Надю больше всего обидела не измена Дмитрия, а то, что он доставил удовольствие другой женщине также,  как доставлял это сладострастное чувство ей, и на том же диване. Такое не прощается, и Надя торопливо выскочила из мастерской, оставив любовников  в полной растерянности: новая пассия Дмитрия убедилась, что она не первой кувыркается на диване в мастерской, а Дмитрий не знал, какими словами ему придется оправдываться перед Надеждой, и удастся ли это сделать вообще.
Прибежав домой, Надя привычно разрыдалась, бросившись на кровать и уткнувшись в подушку. Эта любовь, как называл их отношения Дмитрий, не принесла ей ничего, кроме слёз и унижений,  если не считать пробудившееся в ней женское сладострастие. Художник овладел ею обманом и хитростью, потом обманул её обещаниями заключить брак, хотя был женат и имел ребёнка и, наконец, сегодня он изменил ей с какой-то женщиной, осквернив мастерскую, где занимался любовью с Надей, и теперь привёл туда постороннюю женщину.
- Господи, как стыдно и противно, - причитала Надя, стуча кулачком в подушку, - опять обман, которому не будет конца. Никогда  его не прощу и не буду иметь с ним никаких отношений, решила Надя и забылась сном от пережитого.

 станислав далецкий