Белокурая бестия

— Ты теперь мой папочка, так?

— Так, но можешь называть меня Валентином, я без претензий на роль папы.

— А дочери обычно любят сидеть у своих отцов на коленях,— она приблизилась нему, горячо дыша и блестя ровными зубами.— Мне  в детстве не довелось посидеть у отца на коленях, я хочу восполнить эту потерю.

— Надь, успокойся, у тебя какие-то странные желания и фантазии. Мы так можем слишком далеко зайти и наделать глупостей. Ты выпила лишнее, да и я пожалуй, увлекся. Нам надо остыть, отдохнуть.

— Всего один разочек, пожалей свою дочку,— с мольбой прошептала  она, неудержимая в своем порыве. Ловко устроилась у него на коленях. Валентин обхватил ее теплые бедра и почувствовал, что под юбкой с молнией на боку никаких препятствий. Бережно  погладил мягкий лобок и напрягся от нахлынувшей страсти.  «Будь с ней построже, иначе с ногами на шею заберется,— вспомнил он напутствие Любы и сам себе ответил.— На шею еще не забралась, а на колени уже». У него возникла мысль сейчас же осадить ее и как следует отшлепать  по пухленьким  ягодицам, чтобы впредь неповадно было. Но он ощутил  ее знойное желанное тело  и крепкие девичьи бедра.

— Надя остынь, родная, научись управлять своими чувствами,— уговаривал,  чувствуя, как  засасывает его в сладко - хмельной  омут. «А кто я ей собственно? Отчим, чужой человек, — с закипающей кровью подумал он и сдался.— Если ей так хочется, то в первый и последний раз. Люба ни о чем не узнает».

— Всего один разочек, тебя не убудет, ты  же мужчина, докажи это на деле, покажи свои способности...— горячо, задыхаясь от охватившего  ее желания умоляла она.

— Научись управлять,— безнадежно вторил  он в ответ.

— Быстрее  бери меня, а то я передумаю, — простонала  она  Молодое, гибкое  тело затрепетало, словно последний багряный листок на оголенной ветке. Искусной  наездницей Чародеева, плавно двигалась сверху вниз, ускоряла темп и прилив блаженства. Валентин поймал своими губами ее  полуоткрытые,  пылкие губы, прижал к себе матово-жасминовую упругую грудь. Она вскрикнула, сладко застонала, достигнув  пика наслаждения. Они отдыхали, не разнимая жарких объятий. В  ярко осветившем комнату камине потрескивали, охваченные пламенем поленья.

— Надь, Надя, что мы с тобой делаем?— их тела слились  в едином желании  и  никакая сила  не способна была их разнять, освободить из сладкого плена чар.

— Теперь ты моя Лолита,— произнес  Валентин.

— А-а, читала я этот роман Набокова, когда мне еще пятнадцать лет не стукнуло, — небрежно ответила Надежда.— Нашел с кем сравнить, я — взрослая женщина, а та  малолетка-нимфетка.

— Так, забавляясь,  мы может  с тобой и ребеночка сотворить,— заметил он. — Другое  дело, если бы у тебя была спиралька, но таким юным, как ты не ставят. Надо было не торопиться, а с резинкой. Люба запаслась  и я прихватил с собой две упаковки,  словно чувствовал, что пригодятся. Но все, ты просила только разочек,  больше  никакого секса. Люба прознает, нам обоим головы оторвет...

— Не узнает, а через чехол неинтересно,— заметила Чародеева. — Все равно,  что лизать  сахар через стекло стакана,  никакого  кайфа. Для профилактики, чтобы не зачать я  ем лимоны. Кислотность убивает сперму. Так делают многие  девчонки в университете, чтобы не забеременеть. А испытать наслаждение и оргазм очень хочется. Один раз живем на белом свете и глупо отказывать себе в удовольствиях, все  откладывать на потом. Любовь мимолетна,  как и молодость, красота, облетит как яблоневый цвет.

— И что, лимоны предохраняют?

— Пока не слышала,  чтобы кто-то из близких подруг залетел.

— Могут  ведь  заразится  сифилисом, гонореей, СПИДом?

— Пусть спит, — усмехнулась Надя.— Чему суждено случится, того не миновать.

— Ты — фаталистка.

— Я — очень темпераментная и сладострастная, рождена для любви.

— Все рождены для любви,— улыбнулся он и признался. — Мне тоже нравится,  когда ничего не препятствует интимной  близости. Все должно происходить естественно, как в природе...

Надежда закрыла ему рот поцелуем, прильнула горячим гибким телом и он вновь  овладел ее страстно  с упоением, стремясь раствориться в ее хмельном теле, дарующем  наслаждения. «С Любой это происходит, обыденно, без фантазии,  яркости и свежих ощущений, испытываемых при соитии с Надей»,— подумал Тернистых с радостью и тревогой.

Они выпили еще по бокалу. Валентин поднял ее на руки и отнес в смежную комнату. Легли в постель, прижавшись друг к другу телами,  прислушиваясь к  биению сердец. Он ощущал запах ее золотистых волос, трепет желанного тела.

— Грешен я, виноват перед Любой,— покаялся он.

 — Все люди на земле грешны только тем и занимаются,— успокоила Надя  и, положив  голову со спутанными волосами на его грудь, прошептала.— Пожалей меня. Я такая одинокая и никому не нужная. Раньше хоть мамка обо мне заботилась, а теперь все внимание тебе.

— Потому  ты и норовила  мне насолить?

— Чтобы обратил на меня внимание. Я приревновала  тебя к матери.

— Значит, требуешь от меня откупной,  компенсации?— усмехнулся Валентин, невольно  поддаваясь ее уговорам.

— Ты сильный, крепкий мужчина,  нерастраченный, потому что пол жизни в небе провел, как орел,  тебя не убудет,— уговаривала она.— К тому же медики утверждают, что воздержание для мужчины вредно.

— И все то ты знаешь?

— Эмансипация, прогресс, — ответила она.— Надо торопиться жить, красиво и с наслаждениями. Другой не будет. Все тлен и прах.

— Тебе еще рано о этом задумываться.

— Девичья краса не вечна. Соперницы идут по стопам,— с грустью произнесла Чародеева.— А связь с любимым человеком омолаживает женщину, делает ее радостной и красивой, спасает от неврозов и других  болячек.

— Значит,  мужчина лекарь, врачеватель,— улыбнулся Тернистых.

— И не только, ведь мужчина — скрипач, а женщина — скрипка, тонкий и нежный инструмент. Вот и покажи, какой ты виртуоз,— подогревала она его ласками и словами, используя знания, секреты психологии. Провела пальчиками по его чувственным  губам.

— Ты же просила всего разочек,— напомнил он, отдаваясь ее ласкам.

— Где разочек, там и два, и три....— прошептала она, понимая что он уже в плену ее чар.

— Все-таки не  будем рисковать,— сказал он, распаковывая  презервативы.

Всю ночь они провели в хмельных  любовных утехах, меняя позы. Утром Валентин намеревался  отбыть в город, помня наставление жены,  долго не задерживаться. Но поймал на себе  печальный взгляд Надежды и прочитал в нем призыв: останься.

— У тебя усталый вид, припухшие от поцелуев губы и мамка сразу догадается о нашей близости,— разумно предположила  она.— Отдохни, выспись. Я не буду  к тебе приставать, если ты сам этого не захочешь.

Тернистых  остался. Достали из комода бутылку коньяка “Ай-Петри”, взбодрились,  позавтракали и в теплую постель.

 5 . Покаяние

—Валентин! Надюша! Где вы! — услышали они голос Любы и оцепенели, затаились. Тернистых с ужасом понял, что увлеченные друг  другом, охваченные безумной страстью, они не услышали, когда Чародеева открыла входную дверь.

— Не шалите, как  малые дети. Наверное, изголодались, я привезла продукты.

По нарастанию звучания голоса он догадался, что жена направляется в смежную комнату. Надежда сжалась в комок, с головой укрылась одеялом, словно оно могло сокрыть следы прелюбодеяния.

— Вот тебе и пожалел, разочек-другой … Доигрались, — прошептал Валентин  и потянулся к брюкам висевшим на спинке стула. Дверь отворилась, и  он встретился с застывшим, словно на морозе взглядом Любы. Она остановилась у порога, как вкопанная, уставившись на силуэт  под одеялом и обнаженное тело супруга.

— Что это значит? — произнесла побледневшими губами. Валентин смущенно  опустил голову, поспешно натянул на ноги брюки.

— Что это значит? — повторила она  и решительно устремилась на двуспальное ложе со сползшейся  на пол скомканной простыней. Резко сдернула одеяло и увидела обнаженную  и дрожащую  от испуга Надю.

— Ах, ты, сучка-а! — ударила она дочку по щеке и бросила гневный  взгляд на мужа.— Хорош, ничего не скажешь, товарищ майор, однолюб. Что же вы наделали?  Мало вам моей нежности, до дочери добрались  кот мартовский, лицемер и бабник. Кто  она теперь после этого? Шлюха, проститутка... Я себе там места не нахожу. Уехал и с концами, а они вот чем занимаются. Стыд и позор! Ты же говорил, что для тебя других женщин не существует?

— Люб, Люба, успокойся, ничего страшного не произошло. Она же не другая женщина, а твоя дочка,— взял он ее за дрожащую от негодования и потрясения ладонь.— Выпили немножко, согрелись. Я ее пальцем не тронул, просто лежали рядышком, чтобы не замерзнуть.

Солгал и густо, как юноша-гимназист, покраснел.

— Не тронул, рядышком лежал и рассказывал ей сказку про серого бычка. Почему она тогда в чем мать родила? Лежали и друг друга лизали. У нее, да и у тебя,  от поцелуев губы распухли, — возразила Чародеева  и метнула взгляд на использованные презервативы, лежащие на паласе.— Бесстыжие, хоть бы  «чехлы» спрятали, не поленились. Может, для экспертизы оставили?

— Виноват, Люба, сам не знаю, как это произошло,— покаялся Тернистых.— Надя на тебя так похожа, что мне показалось, что это ты, мое сокровище. Наверное, лишнее выпил.

— Гуляйте дальше, мне противно вас видеть. Сегодня же подам на развод,— заявила она  и слезы блеснули на ресницах.

— Люба, не делай из этого трагедии, не совершай глупости, — Валентин  взял ее за луку, но она вырвалась, отмахнулась:— Не прикасайтесь ко мне, вымой руки.

— Я все объясню.

— Не надо мне никаких объяснений, все и так ясно, господин майор, — сухо отрезала Люба. — Я бы вам и лейтенанта  не присвоила. Вы — самец, не умеющий владеть своими чувствами. Зачем вы соблазнили мою дочь? Теперь  она пойдет по рукам. Вас за это следует привлечь и выставить на позор.

«Это она сама,— так и подмывало его ответить, но Валентин постыдился обвинить Надю, и в мыслях посетовал.— Ох, уж эти бабы,  сами ловушку подстроят, а потом еще и обвинят. Другое  дело, если бы Надежда была  девственницей, а она уже довольно искушенная в сексе». Люба, размазывая слезы на лице, вышла из спальни, а затем они услышали  стук входной двери. Облегченно  вздохнув, Надежда  выглянула  из-под одеяла.

— Эх, Надька, бестия ты шальная. Позабавились мы с тобой, — произнес он, глядя на ее пылающее от пощечины лицо.— За все платить надо, в том числе и за удовольствия.

В девичьих глазах не было ни раскаяния, ни печали, а лишь затаенное любопытство.

— Тяжела у мамки рука,— вздохнула Чародеева. — Но сердце доброе. Вот увидишь,  Валек, она посердится и простит. Все-таки разумная женщина, а не бревно. А если будет и дальше пугать  разводом, то не возражай.

— Что нам с тобой делать? — скорее спросил он у себя, чем у нее.

— Как что? — удивилась она.— Мне с тобой очень хорошо. Мы будем тайно встречаться.

— Нет, Надюша, мне тоже с тобой безумно сладко, но довольно. Не все коту масленица. Готовься к сессии, а у меня есть законная жена.

— Жена  не стена, можно и подвинуть,— усмехнулась она лукаво и словно дикая пантера потянулась к нему гибким соблазнительным телом.

— Я поеду. Люба еще сдуру  руки на себя наложит,— произнес Валентин и, вспомнив старинный романс, заметил.— Не искушай меня без нужды.

— Давай еще  разочек в утешение за мамкину пощечину, — попросила она, преданно с нежностью глядя ему в глаза. — Пожалей свою приемную дочку на прощание. Все равно узелок развязался … Вижу, что тебе тоже для снятия стресса хочется?

— Ты права, теперь уже терять нечего, — произнес он и упоением овладел ее великолепным телом, подавшимся ему навстречу словно перед долгой разлукой.

— Приезжай еще, Валек, тайно от мамки, я буду  ждать, — попросила она. — Ты самый сладкий мужчина.

Он взглянул на сияющую тихим светом Надю,  поспешно оделся и покинул дачу. Мысль о Любе холодным душем окатила его тело. Предстоял тяжелый разговор.

До города добрался на последней электричке. Любу нашел в темной спальне хмурую и замкнутую. Она лежала в верхней одежде с распухшим от слез лицом и вызвала в нем прилив жалости и нежности. Валентин осторожно присел на край  постели.

— Люба, родная, прости меня, дурака, больше не повторится. Давай помиримся, — тронул  он ее за плечо. Она отстранилась, словно от прокаженного.

— Ты  растоптал  нежные цветы  нашей любви,— промолвила она с печалью.— Еще наш медовый месяц не закончился, а ты с другой устроил. Стахановец, многостаночник.

— Хватит об этом,— попросил он.— Я и так чувствую себя идиотом.  Думал,  приласкаю, утешу девочку, твою дочку, она ведь так одинока. Я занял в твоем сердце ее законное место. Она это поняла, потому и  затаила на всех обиду. Да, что мне тебе объяснять, ты умная женщина и сама все видела. Так вот получилось, бес попутал.  Но ведь  это твоя дочь, а не чужая посторонняя женщина. Поэтому то,  что произошло,  нельзя назвать изменой. Увлекся, вообразил, что это ты рядышком, ведь вы так похожи…

— Это ты Надьке байки рассказывай, когда в следующий раз сольетесь в экстазе, — прервала  она его покаянную речь. — Удобная у тебя логика, значит можно спать с женой и ее дочерью, как в гареме?

— Следующего раза не будет. Я все осознал и сделал выводы,— заверил Тернистых и подумал с недоверием: « А может, она сознательно подложила под меня свою дочь, чтобы проверить на верность? Заранее с ней сговорилась и  спровоцировала скандал?»

— Хотелось бы верить, но секс  для мужчины — это сладкая отрава,— вздохнула она и положила теплую ладонь на его колено.— Наверное,  весь пыл, весь порох на Надьку – пиявку   израсходовал?

— В  моем арсенале еще не иссякли запасы энергии и азарта,— улыбнулся он, поняв, что Люба простила. Отходчивое женское сердце.

— К Надьке больше  не смей прикасаться, а то сообщу ее настоящему отцу  Ромке, бывшему уголовнику, и он превратит тебя в пиццу,— погрозила  она .— Моли Господь, чтобы  у нее после твоей трогательной заботы ничего не зацепилось. На аборт, стерву, пошлю.

—  Так ты за уголовником была замужем? Почему скрыла? — опешил он.

— Это он  потом стал уголовником, а до женитьбы тихим. А вскоре проявилось тяжелое наследство, родительские гены, —сообщила она. — Связался с бандитами, «крышуют» комки на рынке.

— Ради Бога, ничего ему не сообщай, сами по-семейному разберемся, — встревожился  майор и сознался в грехе. — После секса с Надей последствий не будет  Я — не глупый  пацан, действовал осторожно с презервативами.

— Ладно, ударник интимного труда, на первый раз прощаю,— пожурила его жена.— Погляжу, выдержишь ли ты вторую смену?

— Не ударю в грязь лицом,  — охотно пообещал он, ощутив теплоту в ее голосе.

— Надька пусть с неделю посидит на даче под домашним арестом, — сурово изрекла Люба. — Это ты привез водку, коньяк и вино на дачу?

— Нет, Надежда где-то раздобыла.

— Раздобыла - а, — хмыкнула Чародеева-Тернистых.— Из моего НЗ умыкнула. Я же  ко дню рождения приберегала. Конечно, после такого застолья тебя на «клубничку», на молоденькое тело потянуло. Захотелось разнообразия.

— Люба-а, мы же с тобой помирились?

— Дура, я старая дура. Почти до сорока  лет дожила, а ума не накопила,— вздохнула она.— Сама тебя подтолкнула в ее объятия. В кого она только такая  уродилась, своего  шанса не упустила. Наверное, в отца непутевого. Вот и получилось, как в песне, «сладку  ягоду рвали  вместе, а горькую я одна». Как только появился плод горячей любви, сбежал, ни слуху, ни духу. Вырастила и вот тебе благодарность за все. Ты взрослый мужчина должен соображать  к чему могут привести любовные шалости?

— Виноват, не устоял.

— Удобная позиция. В темноте он не разглядел, кого обнимает. Напился что ли до чертиков? Оно, конечно запретный  плод всегда слаще. Молодая, красивая птаха всегда старую перепоет, а тем более ночью.

— Ты вовсе  не старая, — Валентин бережно вытер слезы на ее щеках и заключил жену в крепкие объятия, поднял на руки и отнес в спальню, положил на широкое ложе. Медовый месяц был продолжен.

6 . Сладкая  отрава

Спустя неделю, Надежда возвратилась с дачи в квартиру.  Утром, поднявшись раньше всех,  и  на ходу позавтракав бутербродом с ветчиной и выпив чашечку кофе, она умчалась в университет.

— Похоже моя взбучка не прошла бесследно, дочка серьезно взялась за учебу и ведет себя прилично,— поведала супругу  довольная его нежностью Люба и нехотя поднялась с теплой  постели.

— Да-а, Надежда делает успехи, понимает, что без диплома и влиятельных связей  в этой жизни придется туго,— отозвался  Тернистых и тоже оставил постель. Отправился  принимать водные процедуры. Люба  привела себя в порядок: взбила закрепив лаком прическу, подкрасила ресницы и губы и, соблюдая диету, что  как Надька быть тонкой и звонкой,  заторопилась в универмаг.

— Не скучай, милый,— улыбнулась она и помня, что путь к сердцу мужа лежит через желудок, напомнила.— Завтрак и обед, первое и второе не плите. Обязательно  разогрей, чтобы не схлопотал  язву или гастрит. Разрешаю немного выпить коньяка для аппетита  и настроения.

— Спасибо, родная,— Валентин прикоснулся губами к ее теплой щеке и пригласил. — Приходи  на обед, здесь же рядом.

— Ой, не смогу,  у меня много забот, поступила большая партия товара. Вечером, когда дочка  возвратиться  с лекций, поужинаем вместе при свечах, — пообещала она.— Люблю я тихие семейные вечера. Поиграем в карты или лото. Славе Богу, что все уладилось.

«Действительно,  слава Богу»,— подумал он, проводив жену от  порога до лифта. Возвратился в опустевшую комнату, включил телевизор и прослушал утренний  выпуск новостей.«Надо бы поискать себе работу, а то от безделья обленюсь и одряхлею», — посетовал он и решил, что после хмельной ночи следует освежиться в ванне, благо с горячей водой проблем нет. Дом «консолевский»  с автономной системой отопления.

Валентин  вошел в ванную и открыл кран. Вода с шумом стала заполнять большую эмалированную емкость. Он тем временем приготовил свежее белье, разделся  в спальне. Нагишом,  ступая босыми ногами по паркету, прошел  в ванную. Опустился в приятную теплынь, вспенил на голове шампунь.

— Валентин, Валек, — минут через пять услышал он за дверью Надин голос и смыл пену с лица.

—Ты же должна быть в университете? — удивился Тернистых.

—А-а,  здорово  повезло, две пары лекций отменили,— бодро ответила Черодеева. — Профессора и доцента срочно вызвали на научно-практическую конференцию…

— И ты считаешь,  что повезло?

— Не то слово, — с восторгом откликнулась она, находясь за дверью ванной.

— Если голодна, то обед на плите, — подсказал Валентин, прислушиваясь к ее, по-кошачьи мягким шагам. Наступила пауза. Дверь ванной отворилась (он так и не удосужился сделать щеколду или крючок)  и появилась обнаженная Надя в своем великолепии.

— Я очень голодна тобой, а ты не замечаешь,— произнесла она, прикрыв за собою дверь.

— Ты с ума сошла, — прошептал он, словно их кто-то мог подслушать, не отрывая  вожделенного взгляда от ее нежной кожи, упругой груди, манящих бедер и стройных точеных ножек.

— Я тебе потру спинку,— сказала она невозмутимо. Высоко подняла сначала левую, потом правую ногу через край ванны и опустила их в воду. Валентин поднялся в полный рост и она, прижавшись, словно лиана, обвила его сильное тело и прошептала.

— Я  так ждала этого мгновения, так извелась и изголодалась. Возьми меня всю, до капельки…

— Это безумство, — промолвил он, не в силах разъять горячих объятий.  Овладел  ею жадно и страстно, расплескивая воду и пену на голубой кафель. Она, смежив  веки, стонала и вскрикивала от сладострастия.

— Я совсем потерял голову,— опомнился Валентин.— Ты ведь можешь забеременеть и тогда нам с тобой крышка. На этот раз Люба не простит.

— Куда она денется,— вздохнула обомлевшая Надежда.— Если хочешь, то  поставлю спиральку и тогда без  всяких опасений  в любое время будем заниматься любовью? Некоторые из моих однокурсниц  так сделали и теперь без проблем отдаются ребятам. Ходят всегда в веселом настроении, удовлетворенные.

— Это крайняя и нежелательная мера,— ответил Тернистых.— Спиралька врастает  в шейку матки и затем хирургическое вмешательство в живой организм чревато осложнениями. Возможна эрозия и прочие неприятности по женской части.

— Откуда знаешь? Ты ведь летчик, а не гинеколог?

— Чай не в лесу живу. Иногда журнал “Здоровье” и другие медицинские издания  почитываю.

— Ну, ты, Валентин, и полиглот,— похвалила она.— Похоже, что убедил. К черту спиральку. Будем кушать  лимоны. Это самый лучший контрацептив. Так ведь?

— Безвредный, но ненадежный.

— Почему? — положила она прелестную голову на его плечо.

— Потому что эффективен только при прямом воздействии. Надеюсь,  понимаешь, о чем речь?

— Понимаю. А-а, кто не рискует, тот не испытывает наслаждения, — произнесла она, перефразировав известную поговорку.

— Однако, береженого Бог бережет, — напомнил Тернистых.— Мы не должны терять контроль  над собой. Меры предосторожности не помешают.

— Ты очень азартен,— то ли поощрила,  то ли укорила она.

— А ты бесценное  сокровище, сводишь меня с ума,— прошептал он в ее нежное с золотой серьгой в мочке, ушко.

Затем обомлевшую, но с сияющими,  как два бриллианта, зрачками, он поднял ее на руки. Она нежно обвила его шею, впившись теплыми губами. Словно хрупкую  драгоценную вазу Валентин отнес ее в спальню. Отбросил край красного вьетнамского покрывала с вышитыми цветами, диковинными птицами  и бахромой и положил ее в постель.

— Отдохни немного и живо на занятия. Ох, и влетит нам,  я совсем голову потерял,— признался он. — Не дай  Бог, Люба  застанет на горячем, скандал закатит. Я же ей обещал больше к тебе не прикасаться, сладкая ты моя отрава.

— Я  сама к тебе прикоснулась, ты во мне разбудил темпераментную  женщину, — улыбнулась Надя,  сладко потянувшись на брачном ложе.— Занятия  подождут, учеба не стоит таких жертв. Лучше поцелуй меня, ведь у нас медовый месяц.

Тернистых наклонился и она обвила его шею руками, крепко сцепив тонкие пальцы. Заставила лечь рядом и продолжить блаженство  любви.

— Будь добр, завари кофе и что-нибудь пожевать, кажется,  я проголодалась,— на правах хозяйки велела она. Он встал  с постели, оделся и вышел на кухню. Поставил  на голубое пламя металлический  кофейник с молотыми зернами.

— Кофе готово! — сообщил он, когда по квартире  поплыл аромат.— Тебе принести  в постель?

— Нет, спасибо. — услышал в ответ. Она появилась на кухне в белом байковом халате, накинутом на голое тело и в мягких комнатных тапочках. Волосы на голове переплелись, а в теплых, как июльский вечер глазах таял мед. Поднесла к  влажным алым губам дольку лимона.

— Ты бы уже оделась, — посоветовал он.

 — Зачем, все равно придется раздеться,  вот только голод утолим,— уверенно заявила она и пригубила чашечку горячего кофе, не сводя с Валентина влюбленных  глаз. «Хорошо, что Люба отказалась  придти на обед,— подумал он.— У Надежды есть еще время привести себя в порядок и отправиться в университет. А  вечером,  как обычно, возвратиться  домой, когда Люба уже будет на месте».

— Надя подкрепись, а потом приведи себя в порядок,— велел Валентин.— У Любы не должно возникнуть никаких подозрений.

— Я не хочу с тобой расставаться, — закапризничала Чародеева. — Когда еще выпадет шанс  остаться с тобой наедине? — Придется расстаться, если хочешь, чтобы продолжился наш роман,— попытался он ее уговорить. — Пойми,  я поклялся  Любе, что больше ни разу ей не изменю. Нам надо вести себя очень осторожно, разумно. Я разрешаю тебе, чтобы усыпить ее бдительность, дуться на меня, дерзить и даже иногда совершать мелкие пакости для конспирации. У тебя это ловко, словно у Шапокляк,  получается. Но не перегни  палку, а то отшлепаю  по мягкому пухленькому месту. — Не посмеешь, — озорно рассмеялась она, откусывая жемчужно-белыми зубами желтый ломтик сыра. — Ты теперь сам, вкусив лакомства, будешь сторожить и охотиться за мною, словно кот за мышкой. Сегодня такой случай. У нас еще уйма времени до шести часов, когда мамка пожалует. Когда еще удастся.

С замершим  сердцем Тернистых услышал скрежет ключа в замочном отверстии. Бросил  испуганный взгляд на Надю с долькой лимона в зубах.

— Теперь  мне — труба! Изгонит с позором,— с безнадежностью в голосе произнес он.

— Вот и хорошо, будем жить вместе в твоей квартире или не даче.

— Ты специально это подстроила?

— Даже в мыслях не было.

— А постель заправила?

— Нет, мы же собирались дальше спать?

— А-а,  уже поздно,— махнул он рукой, заслышав голос в прихожей.

— Валентин, это я , твоя женушка. Выкроила время и решила дома перекусить. К  черту  диету, сосет под ложечкой. Одно лечишь,  а другое калечишь. Валентин! Ты  меня слышишь?

— Слышу, слышу, — отозвался он. Любе открыла дверь на кухню  и увидела дочку с растрепанной прической, в халатике и тапочках на босую ногу.

— Ты,  почему не на занятиях и в таком виде? — и с недоверием перевела  взгляд  на мужа.

— Отменили лекции,  профессор заболел, свиной грипп свалил старика, лечат тамифлю,— невозмутимо ответила Надежда.

— На нем, что же свет клином сошелся, других ораторов нет? Почему ты, как  мокрая курица?

— Приняла ванну, а что, нельзя?

— Можно, но  осторожно, — Чародеева -Тернистых прошла в глубь квартиры. «Ну, все сейчас сверкнет молния и грянет гром», — приготовился к развязке Валентин  и не ошибся.  Люба вихрем ворвалась на кухню и швырнула в лицо дочери нижнее белье, черные ажурные трусики и бюстгальтер.

— Убирайся с моих глаз, стерва! — закричала она, едва сдерживая слезы.— Совесть и стыд потеряла, забралась в мою постель. Ванну она принимала...

— Да-а, принимала, а что нельзя,— с вызовом ответила Надежда и поднялась, пряча  в карман халата трусики  и бюстгальтер.— Немного на свою постель прилегла, а что?

— А вот что! — Люба распахнула полу ее  не стянутого поясом халата  до самой  шеи  обнажив  голое тело.— Вся простыня помятая и в сперме.  Прилегла она, упарилась… Прочь с моих глаз, похотливая кошка. Убирайся на дачу и носа не показывай.

— Злая ты и ревнивая, я уйду, — фыркнула дочка. — Ты об этом, мамочка, еще пожалеешь. Милые бранятся, только тешатся

Она выбежала  из кухни и слышно было, как возиться в гостиной, собирает вещи в дорогу.

— Валентин? Товарищ майор, летчик-истребитель. Теперь мне понятно, кого ты истреблял, охраняя небо.

Он вздрогнул, поднял на Любу глаза.

— Валентин, ты же мне обещал? — на него взирали полные скорби усталые глаза. В этот момент он готов был провалиться сквозь землю. Ему стало стыдно и искренне жаль приютившую его женщину. Уткнулся пылающим от стыда лицом в ее колени. Она рукой отвела в сторону его голову.

— Любовь да совет,— пожелала Надежда, покидая квартиру. Люба, не скрывая слез, удалилась  в спальню.

— Любаша, не обижайся,— в наступившей тишине прозвучал его голос.

— Оставьте меня, Валентин  Авдеевич. Езжайте  аэродром подметать или следом за своей любовницей, — холодно произнесла она и разрыдалась.— Почему я такая несчастная, за что мне такое наказание? Родная дочь мужа отбивает. Да, где это видано?!

— Не надо Люба, успокойся, милая?— обнял он ее за вздрагивающие плечи.

— Чем она тебя обворожила, околдовала? — спросила жена сквозь слезы, постепенно успокаиваясь.

— Я по гороскопу Скорпион и поэтому ничего не могу с собой поделать,— привел Тернистых первый, подвернувшийся аргумент.

— Когда я обнимаю Надю, то представляю тебя.  У Нади знак Зодиака  — рыба. Мы с ней  гармоничная пара, а ты — Дева, неудачное сочетание. Раньше я этому не придавал значения.

— Со мною значит у тебя дисгармония?— вновь обиделась Люба. — И  как у тебя только язык повернулся такое сказать. Если ты не способен устоять перед Надькиными чарами, то я приглашу домой бабку-ворожею. Пусть она тебя заговорит, приготовит отворотное снадобье и снимет порчу.

— С чего ты  взяла, что я испорченный? Я на здоровье пока не жалуюсь и с потенцией никаких проблем. Это другие применяют виагру,  импазу и корень женьшеня, — возразил он.— Заговоры на меня не действуют,  употреблять старушечью бурду я не собираюсь. Не верю я ни колдунам, ни экстрасенсам. Развелось нынче на мутной волне мошенников  и аферистов, только бы деньги и драгоценности с доверчивых простаков содрать. Раньше этим цыгане  занимались, а теперь все кому не лень.

— Она — народная целительница, имеет лицензию от Минздрава, уже многим помогла. Способна повлияет на твою  психику, интеллект и чувства,— не уступала жена,  поставив вопрос ребром.— Если не согласен, та выбирай: или я  или Надька?

— Хорошо, зови свою бабку,— сдался Тернистых.— Но  уверен, что твоя целительница пройдоха и ты  напрасно потратишь деньги.

— Ничего, зато любовь и семью сохраню. Для меня это главное,— призналась она. — И пора нам в постельку. Не забывай, медовый месяц в самом разгаре. Может это тебя, наконец,  образумит и ты оставишь Надьку в покое?

Валентин охотно воспринял это  предложение.

7. Аграфена  с  картами

В один из будничных дней, выпросив у директора универмага отгул, Чародеева -Тернистых привела в квартиру старушку-ворожею. Маленького роста в плюшевом старомодном полушубке, в стеганых бурках с резиновыми калошами она предстала перед Валентином. Он окинул недоверчивым взглядом ее тщедушную фигуру, словно  диковинный музейный экспонат. Пепельно-седые волосы из-под серого козьего  пуха платка, круглое в морщинах, как моченое яблоко,  лицо с некогда  голубыми, но выцветшими глазами и красным на кончике носом.

— Мир вашему дому, — бойко произнесла скрипучим голосом старушка, ища  глазами икону и,  не найдя таковой, сложив пальцы щепоткой, перекрестилась.

— Познакомься, народная целительница и экстрасенс, бабушка Аграфена  Лукьяновна,— представила гостью Люба.— А это Валентин Авдеевич — мой законный супруг, о котором я вам говорила.

— Очень приятно, молодой человек,— улыбнулась старушка и подала ему сухонькую, словно  куриная лапка,  руку. Он легонько прикоснулся. Помог Аграфене  снять  ее убогое одеяние, взял платок. Увидел маковку-головку с гребешком и кулем жидких волос, собранных на затылке. Она была в грубо  вязаной кофте из разноцветных нитей шерсти и в  длинной  до самых пят суконной юбке. «Ей  лет восемьдесят, а то и все  девяносто, не меньше и где только Люба отыскала этот антиквариат? — подумал Тернистых с улыбкой. — Для женщины нет преград, если задалась целью избавить  меня от искушения и,  хоть кол на голове теши, а своего добьется. Однако интересно, что же эта мумия сможет предсказать. Какую растакую порчу снимет?

— Не ястрасенс, а ясновидящая, знахарка и гадалка, — проворчала Аграфена.— Они от сатаны, людей с пути истинного сбивают, а я от Бога, от ангела-хранителя посланец. Мне дан дар все видеть наперед, заблудших людей от греха спасать.

— Значит, вы феномен природы,— усмехнулся Валентин. — А документ, лицензия у вас есть? Далеко ли видите?

— Зачем мне документ и какая-то лицензия, ясно вижу без очков и микроскопов,— похвалилась она  и  в  ее голосе послышались нотки гордости и величия. Люба провела ее в гостиную и усадила в кресло за журнальный столик.

— Аграфена Лукьяновна, вам чай, кофе или что-нибудь покрепче, согреться с дороги? — предложил он.

— Нет, мил  человек. Делу — время, а потехе — час, — напомнила она и велела. —Наклонись-ка.

Ничего не подозревая,  Валентин склонил голову. Старушка ловко, словно всю  жизнь только этим и занималась, заскорузлыми пальцами вырвала  из его темени несколько волосинок. Не ожидавший такой хитрости и прыти, он спешил и осуждающе поглядел на жену, мол, почему не предупредила. Но та и сама не предполагала такого начала.

— Что ж ты, старая, последние волосы дерешь? — нахмурился Тернистых.

— Не бранись мил человек, а то не видать тебе счастья,— пригрозила она.— Делай, как я велю, так положено.

 — Кем положено и когда?

— А это тебе не полагается знать,— твердо заявила Аграфена и приказала.— Оставь нас с твоею женушкой.

Достала из нагрудного  кармана старые потертые игорные карты.

— Поди, крапленые, меченые — ухмыльнулся Валентин.— Мне тоже интересно. Может, научусь и сам пойду по вокзалам и базарам гадать, денежку шибать.

— У любопытной Варвары нос оторвали,— взвизгнула ворожея.

— Валентин, не обостряй  ситуацию,  делай, как она велит,— попросила Люба  и он  удалился  в спальню.

— Давай  денежку, — велела Аграфена.

— Сколько?

— Чем больше, тем лучше будет  результат.

Чаропеева-Тернистых подала ей  купюру в 100 гривен и поинтересовалась:

— Хватит?

— Пока фатит, — ответила старушка и вырванные из головы Валентина волосы, завернула  в купюру. Затем, что-то беззвучно шепча,  перетасовала карты. Принялась раскладывать их на столе, поочередно беря одну сверху, другую снизу. Несколько  минут изучала разложенную на столе композицию.

— Что карты говорят? — с нетерпением спросила Люба.

— Тебе, голубушка,  постоянно крестовая дама мешает,— сообщила Аграфена.— Она  и есть разлучница. И это будет до тех пор, пока одна из вас не сгинет  или он не  околеет.

— Я знаю, кто эта дама,— обреченно промолвила Люба.

— Хто? — блеснул живой интерес в глазах ворожеи.

—  Надька-змеюка, дочь моя, будь она неладна.

— Дочка твоя? — удивилась старуха и перекрестилась.— Господи, что на свете деется. Раньше такого сраму не было. Чтобы отец с родной дочкой прелюбодействовал. Бога боялись прогневить, родителей почитали, в церкви молились. А у вас в доме даже простой иконки нет.

— Надька Валентину не родная дочь, а приемная. Вы можете на нее или его воздействовать?— попросила Люба.— Приготовьте снадобье, отворотное? Я их незаметно опою.

— Я отравой  не занимаюсь, — покачала она головой.— Не хочу на душу грех брать.  Мне немного жить осталось. Знаю даже день и время, когда отойду. Видение было, но  не скажу, даже не спрашивай. Никто не должен знать  тайну своего ухода на тот свет.

— Не нужна мне ваша тайна, от своих проблем голова кругом идет. Вы лучше на мужа  моего повлияйте.

— У него слишком плотная  аура, мощная энергетика, не пробиться, надо целый месяц  энергию копить,  чтобы одолеть,— посетовала Аграфена. — Он  у тебя, гляжу из  военных, все королем представляется.

— Да, бывший летчик-истребитель, а ныне пенсионер,— призналась Люба.

— Раз летчик, значит летун,— усмехнулась ворожея.— Пенсия-то у него поди,  повыше  моих шестисот гривен? То-то к  нему так бабы и липнут. А ты,  милочка — бубновая дама, дальше всех от него держишься. И  крестовая,  как ты не поверни,  по пятам за ним следует, вот присосалась , пиявка.

Люба и сама этот факт  приметила.

— Вы еще раз раскидайте карты, — попросила она.

— А что их раскидывать,  результат тот же,— вздохнула Аграфена. — Я уж три раза их кидала, больше нет смысла. Липнет она к нему, чарами завлекает.

— Что ж мне, горемычной делать? — с мольбой взглянула она на старушку.

— Одна из вас должна уступить.

— Ни за что на свете,— решительно заявила Чародеева -Тернистых и пригрозила в адрес дочери.— Никогда не быть тому, чтобы яйцо курицу учило. Я его законная жена перед Богом и властью, имею все преимущества. А кто она? Любовница, наглая потаскушка.

— Вы обвенчаны в церкви? — поинтересовалась Аграфена.

— Нет, не успели.

— То-то  и оно, — покачала головой, словно маятником она.— Не прогневили  Бога, коль  под  венцом не была. Самые прочные браки  заключаются на небесах.

— Тогда я с  Валентином обвенчаюсь.

— Брачная ночь, медовый месяц были?

— Продолжаются, — призналась Люба.

— Какая ж ты после этого невинная  невеста со взрослой дочерью, чтобы фату  одевать,— упрекнула ворожея.— Не ты одна такая. Разведенки, да и невесты с брюхом часто идут под венец. Потешают своим “целомудрием” народ. От того и семьи рушатся,  столько  матерей-одиночек и  беспризорных сирот. В войну  меньше страдальцев, нищих  и убогих было, чем сейчас. Ты вот что, любушка-голубушка,  волос своего мужа сожги, чтобы в чужие руки не попал.

Аграфена  ловко развернула  купюру и Люба аккуратно собрала волосинки на салфетку, а старушка  продолжила.

— Денежку я возьму  себе за  труды, расход энергии, все равно тебе счастья не принесет, да и у мужа  твоего непутевого,  пенсия хорошая. Собери на дорожку что-нибудь поесть. Да не скупись,  добро добром обернется. И вот еще...

Она достала и потайного кармана плоскую из нержавеющей стали трехсотграммовую фляжку и попросила:

— Плесни сюда коньяку или водки для компрессов, спина что-то на перемену погоды разболелась, ревматизм замучил. Ох, старость  — не радость. Загостилась я у тебе, пойду, меня в другом  месте поджидают. Была бы нормальная пенсия, сидела бы себе на теплой печке и носки внукам вязала, а так, чтобы раньше срока не протянуть ноги, хожу по хатам…

Ворожея собрала карты в колоду и спрятала в карман, поднялась с кресла. Люба собрала  ей в пакет снедь: колбасу, сыр, сливочное масло, лимоны и апельсины, а  в фляжку налила из  початой Валентином бутылки “Охоты”.

— Ничем вы меня не утешили, не сняли камень с сердца,— пожаловалась она Аграфене и та поманила рукой, велев наклониться, и таинственно  шепнула на ухо:

— Заведи от него ребеночка. Редко какой отец от сына или дочери откажется. Свяжешь его ребенком по рукам и ногам.

— Спасибо, Аграфена Лукьяновна,— обрадовалась она простоте решения и весело позвала. — Валентин, выходи, сеанс окончен, выход найден!

— Что день грядущий нам готовит? — появился он в прихожей.      

— Потом поговорим,— ответила Люба.— Я только провожу ее до подъезда.

Он облачил старушку, довольную удачным визитом, в ее полушубок-плюшку. Проводив их за двери, Тернистых  зашел на кухню. Решил в предчувствии серьезной беседы взбодрить себя любимым напитком “Охота”. Достал из  холодильника бутылку, ощутив  ее легкость и удивился, ведь  оставалось более половины. «Неужели Люба с этой красноносой старухой ее доконали? Могли бы и меня  пригласить, — посетовал он.— Эта  колдунья мне сразу не понравилась». Он открыл бутылку водки «Шустов» и выпил сто пятьдесят граммов, закусил сервелатом.

— Где “Охота”? — спросил у возвратившейся жены.— Была и вдруг  испарилась.

— Аграфена Лукьяновна...

— Что, старуха вылакала?

— Мудрая старушка, таких  еще поискать,— улыбнулась жена. — Она пришла с пустой  фляжкой и велела налить коньяка или водки для компрессов.

— И ты поверила? Она спирт во внутрь  употребляет,  нос, как у алкаша,  красный. Что она тебе мудрого нашептала?

— Посоветовала нам ребеночка завести. Самое время,— ответила Люба. — Сейчас или ночью займемся? Тогда ты перестанешь  метаться между мною и Надькой.

— У твоей колдуньи старческий маразм, мозги давно высохли, — рассмеялся Валентин.— А  ты веришь всякой дребедени.

— Как я,  дура, раньше  сама не догадалась, что общий  ребенок привяжет тебя  ко мне прочнее любых пут,— призналась она.

— Погоди  с дитем. Это  дело не хитрое. Пеленки,  распашонки... еще успеем,— не разделил Валентин ее радости.— У меня другое предложение.

— Какое?

— Я долго думал и пришел  к выводу, что люблю вас обоих, и тебя, и Надю. Вы для меня одно  целое, нераздельное. Близость с каждой из вас мне доставляет блаженство…

— Вот это новость! Не ожидала, не ожидала...

— Договорись с Надей, значит по-семейному, чтобы без обиды,— он старался подобратъ слово помягче.— Я буду вас любить по  очереди  в любое время суток.

— Валентин, да ты в своем уме? Как это по  очереди? Как в бордели? — возмутилась Люба.— Почему молчишь, язык проглотил?  Я твоя законная жена и ни с кем  не собираюсь тебя делить, а тем более с дочерью. Ко мне значит по понедельникам, к ней по вторникам, а в неделе семь дней, значит  кто-то будет обделен?

— Люба не утрируй, я ведь не робот на батарейках, чтобы каждую ночь исполнять функции.

— Не робот, а на Надьку сил не жалеешь,— и больно укорила.— Привык  в своем гарнизоне с чужими женами устраивать «ромашку».

— Ты гарнизон не цепляй! Там дисциплина и порядок!— повысил он голос.— Там никаких ромашек, одна голая  степь и ржавые солончаки.

— А у нас, значит, бардак? Не смей превращать мою квартиру и дачу в притон, в публичный дом,— не осталась она в долгу.— Надо же,  до чего додумался, одну ночь со мной, другую с Надькой. А кто вас днем контролировать будет, когда я на работе? Она же, стерва, ни одной возможности не упустит, чтобы не совокупиться. Прекрасное  предложение, не дом, а гарем, как у  хана Гирея ...

— Я — не первооткрыватель, — заметил Тернистых.— Так живут и в других семьях, где образовался подобный  “любовный треугольник”.

— В каких еще семьях? У которых с головой не все в порядке? Мы, слава Богу, еще не свихнулись, — возразила она.

 — Недавно в телепередаче “Моя семья”, которую ведет Комиссаров,  показали одного бородатого, похожего на Карла Маркса, мужика, его жену, примерно твоих лет и юную дочь— ровесницу нашей Нади,  — продолжил развивать предложение Валентин.— У них возникла такая  же  ситуация. Мужик оказался добрым, мастером  “золотые руки” по части техники. Чтобы в случае скандала,  он от них не ушел, мать и дочь договорились спать с ним по очереди. А поскольку дочь молодая и у нее потребности  в сексе выше, то она чаще  получает удовольствие. Живут дружно, без проблем и конфликтов. Молодая девица вскоре забеременела и родила сына. Мы могли бы тоже, так жить и никто бы не был обижен. Это я гарантирую. Я читал, что знаменитый князь Потемкин, будучи фаворитом царицы Екатерины 11, спал со своими очаровательными племянницами Оленькой и Поленькой. А чем я хуже?

— Никогда этому не бывать!  Нашелся мне  князь бабник-развратник! — воскликнула Люба.— Может, нам еще втроем в одной  постели прикажешь, забавляться, а? Ты мой законный муж и должен соблюдать христианские заповеди. То, что ты предлагаешь — это прелюбодеяние и извращение. Подумай о юридическом аспекте. Мы — не арабы, не  мусульмане. В нашей славянской стране многоженство запрещено. Так?

— Не совсем, — ответил Валентин. — Ведь тех же любовниц, редкий мужчина обходится без их нежностей, можно считать женами.

— Нас же из-за тебя  повяжут, заведут уголовное дело в милиции или прокуратуре за разврат. Ославишь себя и нас на весь город. Стыдно будет знакомым на глаза показаться. Хуже того еще срок присудят  и загремим на нары...

— Никто не узнает.

— Надька, где-нибудь проболтается,— вздохнула Люба.— Она  не может тайны хранить. Расскажет  кому-нибудь из подруг, а те другим,  дойдет  декана и ректора. Исключат  и с позором изгонят. Вот какие могут быть последствия. Или ты ошалел  от Надькиных  нежностей?

— Мне ее очень жаль.

— А меня тебе не жаль,— упрекнула она.— Подушка от слез не просыхает. Мне надоело ваше блядство, вы меня достали. И еще Аграфена  Лукьяновна нагадала, что пока Надька ходит по земле, мне не видать ни радости, ни счастья. Разлучница она, так карты показали.

— Ты больше верь всяким шарлатанам, мошенникам,— вздохнул он.

— Надьку надо изжить со света, — холодным чужим голосом произнесла Чародеева-Тернистых. — И это, Валентин, сделаешь ты. Заварил кашу, сам и расхлебывай.

— Люба, очнись? Подумай, что ты мне предлагаешь?— потряс он ее за плечи.— Она же твоя дочь, плоть от плоти. Ты потом сама же меня возненавидишь, не сможешь нести этот грех. Не делай из меня киллера.

— Сам создал проблему, сам  и выпутывайся,— сухо ответила она.

— Люба-а, родная,— Валентин попытался ее обнять, привлечь к себе, но она обиженно  отстранилась. «Еще давеча была ласковой и пылкой,— подумал он.— И вдруг такая перемена. О, женщина — загадка из загадок. Никто тебя до конца  не поймет, не разгадает. Может в этом и есть твоя магическая сила».

— Надьку придется вытурить из дома или отравить. Но первое  нереально, поэтому я достану мышьяка, подмешаем ей в пищу, а ты съездишь на дачу, мол, тайно от меня и угостишь ее, — велела Чародеева-Тернистых. — Все будет выглядеть вполне естественно и правдоподобно. Решат, что она сама свела счеты с жизнью из-за несчастной,  неразделенной любви. Такие трагедии происходят и в наше время.

— Я  подумаю, — произнес он, в глубине души надеясь, что это Любин каприз  и после любовных забав, она сменит гнев на милость и забудет о своем ужасном предложении.

8 . Гордиев   узел

На следующее утро, спустя минут пятнадцать после ухода Любы на работу, зазвонил телефон. Тернистых поднял трубку:

— Слушаю.

— Валек, это ты, родной,— услышан он Надин голос и учащенно забилось сердце.

— Я звоню из телефона-автомата. Мамки дома нет?

— Ушла на работу.

— Как она? Наверное, до сих пор гром и молнии мечет.  Заездила  тебя?

—  Я выносливый.

— Валек, нам надо встретиться. Есть интересный разговор, я приготовила тебе сюрприз.

— Говори, какой сюрприз?— сдержанно разрешил он и она его почувствовала его отчужденность.

 — Ты не хочешь со мной встретиться? Ты меня разлюбил? Мамка  тебя, наверное, чем-то опоила или приворожила? Она на эти штучки мастерица.

— Не разлюбил,— потеплел его голос. Валентин вспомнил блаженство, испытанное в ее  жарких объятиях.

— Я приеду и поговорим, пока  мегера не появилась.

— Какая еще  мегера?

— Твоя постылая  жена и моя суровая мамка, — ответила Чародеева. «Вот так дела. Ситуация обостряется, назревает большой скандал  в благородном семействе,— досадой решил он.— О чем это она со мной желает поговорить? Или это хитрая уловка для того, чтобы встретиться, обнять друг  друга. Но, судя по неприязни к Любе, она  настроена агрессивно.  Наверное, предложить альтернативу: или она  или жена? Они даже в поступках похожи, действуют словно компьютеры, соединенные модемной связью, или подвержены телепатии. О каком-то сюрпризе намекнула».

Надежда себя долго ждать не заставила. Позвонила и он  открыл двери.

— Чао, дорогой,— с порога бросилась к нему на грудь, обвила шею теплыми руками и подставила алые губы для поцелуя, но он  по- отцовски поцеловал ее щеку.

— Ты меня не любишь, —  поджала она капризные губки.— Большую часть времени проводишь с мамочкой. Спишь с ней, а я на даче, как в изгнании всеми забытая  и проклятая. Так дальше не может продолжаться. Я  хочу, чтобы ты с нею больше не спал.

— Это мой супружеский долг, можно сказать, трудовая повинность,— напомнил Валентин.

— Вот именно, повинность, о не любовь, — ухватилась она за  его неосторожное слово.— Я  гляжу, ты устал от ее присутствия в доме. С мамочкой  надо что-то делать. Решай : или я, или она?

— Неразрешимая дилемма,— вздохнул Тернистых.— Вы мне обе очень дороги.

 — Если ты выберешь ее и предашь меня, то я отравлюсь газом или выброшусь из  окна. Моя смерть будет на твоей совести, — пригрозила Надежда.

— Выкинь из головы эти опасные, навязчивые мысли,— испугался он.— Ты юная, красивая, у тебя все впереди. Глупо, нелепо сводить счеты с жизнью.

И подумал: «Надо срочно ее утешить, приласкать и тогда дурные мысли уйдут  из ее прелестной головы».

— Надюша, сладенькая ты моя, желанная,— он, словно пушинку поднял ее на руки. Увидел озорные влекущие глаза и отнес в спальню,  на прочь  позабыв уж печальный опыт, когда их застала супруга. Он положил Надю  на ложе и она сама расстегнула блузку, ослепив упругой жасминово-нежной грудью. Сняла юбку, трусики.  После хмельных любовных утех, они, соединив тела, лежали утомленные и счастливые, не опасаясь того, что Люба может застать врасплох.

— Ты, кажется, обещала мне сюрприз?— напомнил Валентин, перебирая нити ее золотых волос, рассыпанные на нежной груди.

— Я…я  беременна,— произнесла она таинственно.

— Беременна-а? — Валентин потерял дар речи, застыв, словно манекен.

— Почему ты не рад? — почувствовала она его реакцию.

— Скажи, что разыграла меня? — оторвал он голову от мягкой подушки.

—Ты, что же  забыл, отчего дети родятся?— обиделась она.— Тогда посчитай сколько раз за полтора месяца мы с тобой трахались? Раз десять, не меньше,

— Надя не будь вульгарной, не оскверняй прекрасное чувство.

— А ты не будь жестоким. Вещи  надо называть своими именами,— не осталась она в  долгу.— А то получается, что «сладку ягоду рвали вместе, а горьку ягоду я одна...»

— Надо все спокойно взвесить и оценить, а то мы договоримся до пошлости и нагрубим  друг другу.

— Другой бы мужчина, будь он на твоем месте, обрадовался бы этому известию,  ощутил бы себя на небесах,  и меня завалил  бы цветами и подарками,— упрекнула  Чародеева, сверкнув  повлажневшими глазами.— Ты, ты бесчувственный чурбан.

— Понимаешь, Надюша, такая ситуация,— он тщательно подыскивал слова, чтобы ее не ранить.— Я тоже бы подпрыгивал от радости, но я не готов стать отцом твоего ребенка.

— Нашего ребенка,— поправила она.

— Да-а, нашего. Я  муж твоей матери, а ребенок будет у тебя. Согласись довольно пикантная, даже глупая ситуация. Я ломаю голову, как быть? А если узнает Люба, а она обязательно узнает. Ты ведь не сможешь спрятать свой  животик, а потом роды и дитя?

— Ничего глупого не вижу,— возразила Надежда.— Моя мамка после аборта, который  неудачно сделали два года назад, наверное, уже не сможет иметь  детей. Ей даже чокракские и мойнакские грязи не помогли. Поэтому она и спиральку решила не ставить, надеясь на чудо.

 — Почему ты так решила?— поразился он ее откровенности.

— А потому, что ты с ней уже два месяца спишь, а ничего не зацепилось.

 — Но тебя же она сумела родить?

—А-а, когда это было? — и сама же ответила. — На заре туманной юности. Ты  что же полагаешь, что после этого она терпеливо ждала своего рыцаря на  белом коне, то есть тебя, была монашкой и затворницей? Как бы не так. Столько  еще бурных романов, столько горячих  поклонников. Собиралась даже в Турцию на панель, но что-то с загранпаспортом не получилось, да и возраст для путаны предельный. Мамке на судьбу нечего жаловаться, пожила всласть  в свое удовольствие. А теперь вот мне палки в колеса сует.

«Может наоборот», — хотел поправить Тернистых,  но промолчал. Конечно, ему, как  мужчине льстило, что он сумел с такой очаровательной девушкой начать плод. Но его не оставляли сомнения в искренности Нади и он возвратился к первому  вопросу:        — Ты меня не разыгрываешь? Я не верю, дай пощупаю,— он потянулся к теплому животу с бархатной кожей.

— Глупый, еще рано, ничего не услышишь, — улыбнулась она, но все же положила, его широкую ладонь на живот и пояснила.— Биение сердца и толчки будут хорошо ощущаться на последних месяцах беременности.

— И все же почему ты  решила,  что беременна? — не унимался  он, чувствуя прилив  нежности и страсти  от прикосновения  к ее телу.

— Проверилась у гинеколога.

— Вот и доигрались мы с тобой,  — слегка протрезвев,   вздохнул он.— Я же тебя сколько раз предупреждал, что надо предохраняться. А ты меня успокаивала тем, что для профилактики ешь лимоны. Вот те и лимон-мандарин? Захотелось  побольше кайфа  получить.

— Тебе тоже, — справедливо заметила Чародеева с обидой в голосе и  потускневшим взглядом.— Как  только прервались месячные  и потянуло на соленое и кислое я проконсультировалась в гинекологии. Взяли  анализы и подтвердилась  беременность.

— Вот незадача,  как снег на голову,— обхватил он виски ладонями. — Что я скажу Любе, я же обещал  к тебе не прикасаться. Как  это могло случиться?

— Ветром  надуло,— разозлилась Надежда.

— Может ты со студентом или преподавателем переспала и не один раз, чтобы экзамен зачли? — проворчал Валентин, не подумав и пожалел о сказанном.

— Медэкспертиза подтвердит отцовство,— прошептала Надя и, закрыв лицо руками всхлипнула.

— Прости, я  погорячился. Надо искать оптимальный выход из ситуации, — и тут же предложил.— Пока позволяют сроки надо сделать аборт. Я оплачу операцию.

— Ни за что на свете! — воскликнула  она.— Я хочу именно от тебя ребенка. Мамка сделала по глупости аборт и теперь локти кусает.

— У тебя еще будут  детишки, сколько угодно, как у романовской овцы, самой плодовитой. Ребенок станет помехой в учебе, придется с ним нянчиться, по врачам  носить.

— Он  у нас будет крепенький,— возразила Чародеева. — И потом гинеколог меня  предупредил,  что для ранее не рожавшей женщины аборт  очень рискован. Угрожает бесплодием или выкидышами. Для  любой женщины это трагедия, комплекс неполноценности и ущербности. Старые девы и те в лучшем положении. А еще он мне сообщил, что принуждение к аборту карается законом.

— Кто сообщил?

— Гинеколог. Статья в Уголовном кодексе есть.

— Ну гинеколог, это еще не следователь. Скажешь, что согласилась добровольно, — поучал  Тернистых. — Хуже, если Люба узнает и выгонит нас ко всем  чертям.

— Вот и замечательно! — обрадовалась Надежда. — Поживем в твоей квартире. Когда все уладиться, мамочка простит, переберемся сюда. Она еще и ребенка нашего  будет няньчить,  а потом отправим ее в твою квартиру. Будем ходить в гости к ней и заживем в  мире и согласии.

— Я гляжу, ты слишком хитроумная, уже все спланировала. Наверное,  специально  все подстроила, чтобы завлечь меня в сети.

— Ты ведь хочешь иметь ребенка? Сына, наследника?            

— Хочу.

— А мамка не сможет родить.

— Это еще неизвестно.

— Тогда сколько вы будете экспериментировать. Уже второй медовый месяц?

— Тебя не касается. Не вмешивайся в личную жизнь,— осадил он ее.

— А у нас с тобой  разве не личная жизнь? Переспали, кайф поймали и разбежались, а  там, хоть трава не расти.

— Не сердись, Надюша, милая,— прошептал он с нежностью, погладив  своей ладонью ее грудь с твердым соском. Пощекотал его кончиками пальцев. Она почувствовала резкую перемену в его настроении. Поняла, что он снова желает ее, но решила подразнить, разогреть в нем дикие страсти и даже слегка отстранилась.

— Ну что ты, как неродная, — произнес Валентин, чувствуя, как закипает кровь.— Я, я  так за тобой соскучился… давай не будем терять время. Я очень, очень хочу в тебе  раствориться. Можно? Это ему не повредит?

— Пока можно, но очень осторожно, — улыбнулась она, уступая его желанию и не в силах сдержать накатившую  волну страсти.— Я буду сверху и теперь можем  без  всяких опасений, матке только на пользу...

— Ты меня сводишь с ума,— прошептал он, проникая в глубину ее нежно-пульсирующего тела.

— Ты тоже,— промолвила она, ритмично двигаясь и смежив пушистые ресницы, приоткрыв пылающий от страсти рот. Он впился в него губами. Слегка приглушенный крик восторга вырвался из ее груди...

Тернистых все чаще поглядывал на часы и это не ускользнуло от внимания Надежды.

— Ты все еще ее боишься? — словно пушистый котенок потерлась она головой о его плечо, доверчиво заглянув в глубину спокойных глаз.

— Не то что боюсь, а радости от предстоящей встречи мало,— ответил он.— Очередной скандал и возможно, последний.

— Вот видишь, ты  наконец прозрел,  — воодушевилась Надя и поцеловала его в висок.— Я представила, что было бы хорошо, если бы с мамкой что-нибудь случилось. Мы бы с тобой зажили душа в душу, без всяких проблем. Соединялись бы в любое время суток.

— Что случилось бы? — насторожился он.

— Ну, например, если бы она попала под машину или неизлечимо заболела...

— Она, же твоя мать? — поразился ее мыслям Валентин.— А потом, за инвалидом или тяжелобольной нам бы пришлось ухаживать. Лишние  хлопоты, затраты на лекарства. И вообще, Надя, я тебя не узнаю. Никакой жалости и милосердия. Это же  грех — желать любому человеку, а тем более родному, несчастья и страдания.  Жизнь на земле и так суровая  и не сладкая, приходиться бороться за  место под солнцем...

— А с ее стороны не грех мешать нам любить друг друга, когда захочется, — заявила Чародеева. — Я ей желаю легкой, мгновенной смерти, чтобы не мучилась, не страдала, а сразу на небеса, в рай. Она свое  пожила, пусть мне свет не застит, если добровольно не хочет тебя уступить.

— Пожила? Это в тридцать то семь лет? Самый расцвет жизни.

— Другим Бог и меньше отпускает. В Африке вон мрут, как мухи от  СПИДа,  чумы и холеры.

— Так Господь Бог решает. Он дарует жизнь, он ее и отнимает. А нам, смертным,  не дано такого права.

— Все-таки, мамку надо задушить подушкой или полиэтиленовым пакетом, когда будет спать,— не моргнув глазом, заявила Надежда. — И  тогда все дни и ночи напролет мы будем заниматься сексом. Никто на нас не станет рычать.

— Ах, Надежда, какая ты сладострастная и ненасытная.

— Ты тоже. Разве тебе не приятно жить с красивой и юной женой, а не с увядающей дамой? Появляться на публике, ходить в гости? Мы станем владельцами квартиры, дачи и всего имущества. А  летом поедим отдыхать в Ялту или Сочи в самый престижный санаторий. К тому времени у нас родится ребенок и я буду готова к новым ласкам, тебе не придется долго ждать. Вместе будем нежиться на золотом  песке и купаться в Черном море, ездить на экскурсии, посещать музеи, концерты и сауну и  сливаться в экстазе.

— Заманчиво,— усмехнулся он ее фантазиям и непомерным  запросам.— Но какой ценой? Где гарантия, что там на юге, обласканная мужскими взглядами, ты  не закрутишь с каким-нибудь молодым бизнесменом или банкиром красивый роман, и не сделаешь мне ручкой?

— Ревнуешь? Это мне нравится,— улыбнулась Надежда.— На пути к осуществлению этой мечты лишь  одно препятствие  — мамка. Решайся и нас ждет прекрасное будущее...

— На нарах  в колонии  усиленного или строгого режима,— продолжил он ее мысль.

— Не робей, надо сделать так, чтобы никто не докопался. Мол, несчастный случай.

— На мокрое дело я не пойду, — насупился Тернистых. — Я даже курицу ни разу не зарезал,  а тут на человека, на свою жену руку поднять. Задумайся, она же тебя родила, подарила жизнь, вырастила.

— Подарила, чтобы я страдала,— заупрямилась Надя.— Ты должен это сделать ради  нашей любви и будущего ребенка.

—Надя, лучше поговори с Любой,— попросил он вкрадчивым голосом.— Скажи, что я  вас обоих люблю трепетно и нежно. Решите сами,  с кем и когда мне спать. Вы разумные женщины и вполне  можете договориться. Всем будет радостно и приятно, никого не обделю.

— Что ты предлагаешь? Мы же не дикое племя, где самцы парадом командуют,— возмутилась она.— Я  значит, должна довольствоваться объедками. Ты же после встречи с мамкой, как выжатый лимон. Я хочу, чтобы ты принадлежал мне одной  безраздельно. Я тебе вот что скажу, если на то пошло, мамка на мне уже второй год своих мужей на предмет супружеской верности испытывает.

— Не может этого быть!

— Может,— твердо сказала она.— Уже трое, в том числе и ты, не устояли перед моими чарами, поддались сладкому искушению. Ее за это коварство надо хорошо проучить.

— Не верю, ты специально на нее наговариваешь, — заметил Валентин.— Зачем ей тогда было торопиться с заключением брака? К тому же в ее паспорте не было штампов о ранее заключенных браках. Никакой логики и здравого  смысла?

— Ха-ха-ха, женские  поступки алогичны, — рассмеялась Чародеева. — У  нее же блат  в ЗАГСе, давняя дружба с заведующим. Он ей помогает с обменом паспорта со штампом на новый, но уже без штампа о браке.

«Люба на такое неспособна, — призадумался он. — Хотя, если сравнить с поведением, поступками ее дочери, гены, наследственность, то  не исключено. Ведь яблоко от яблони недалеко падает. Надя, похоже, ее превзошла, молодая  да ранняя».

— Если ты с ней не разделаешься, то я заявлю в прокуратуру или милицию, что ты, как отчим, напоил меня и изнасиловал, — неожиданно пообещала Надежда.— Тебя привлекут к уголовной ответственности. Я знаю есть такие статьи за изнасилование и в извращенной форме.

— Ты же знаешь, что это ложь. Сама попросила пожалеть тебя разочек-другой, забралась на колени, &md... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3