ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Сергей Вольновит
Стоит почитать ДОМ НА ЗЕМЛЕ

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Гражданское дело

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Подлая провокация

Автор иконка генрих кранц 
Стоит почитать В объятиях Золушки

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Битва при Молодях

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Ялинка 
Стоит почитать Заблудилась...

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Атака

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Любимые не умирают

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать О тех, кто расстались, но не могут забыт...

Автор иконка Владимир Котиков
Стоит почитать В нашей Бане... Шуточное

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Бархатный сезон


Владимир Жуков Владимир Жуков Жанр прозы:

Жанр прозы Эротическая проза и рассказы
4032 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Бархатный сезонОстросюжетные повести. рассказы и судебные очерки, написанные по мотивам преступлений, совершенных в Керчи.

аняются до последних мгновений жизни.

4. Пикник  на  берегу

Яхта, сбавив обороты гребного винта, мягко причалила, коснувшись правым бортом обвешанного старыми шинами, железобетонной стенки пирса. Матросы бросили концы и  мы по мостику сошли на причал.

— Добро пожаловать, Ярослав Гордеевич, дорогие гости!— приветствовал нас плотно сбитый среднего роста смуглый кавказского типа мужчина, лет сорока роду.— Заждались вас, все глаза проглядел. Уха и шашлык остыл, вино прокисло,  водка, коньяк перегрелись, а вас все нет и нет.

— Не беда, Ашот Суренович,— пожал ему руку Ланцюг.— На наш век харчей и выпивки хватит. А у такого специалиста по шашлыкам, как ты, никогда проколов в организации банкетов-фуршетов не бывает. Ты в этих делах — самородок.

— Правильно говоришь, начальник, — дож похвалой отозвался Ашот и, окинув всех радушным взглядом, широким жестом пригласил.— Прошу, гостям всегда рады. Я так подумал, что лучше стол накрыть на свежем воздухе под шатром.

— Верно подумал. — одобрил хозяин.— Мне, Ашот, железобетонные стены на работе надоели. Сидишь в них, словно фюрер в бункере.

Все рассмеялись его неожиданному сравнению. Под стандартным летним шатром с четырьмя стойками и надписями на голубой ткани «Пепси»  находился стол, окруженный стульями.    

— Прошу, дорогие гости,— слегка склонившись, повторил Ашот Суренович.— Чем  богаты тому и рады.

А радоваться было чему — стол ломился от яств и разных напитков. Были на нем черная, красная и паюсная икра, балык, сыры и  колбасы, сало-бекон (любимое блюдо мэра),  различные  салаты, фрукты, лимоны, яблоки, апельсины, киви,  янтарно светящийся ранний виноград. Из напитков: водка “Союз-Виктан”, “Немиров” ,“Абсолют’ разных марок шампанское, сухие и крепленые вина, коньяк “Ай-Петри”, “Коктебель”, прохладительные напитки, нескольких сортов пива. Сервировка была прекрасной. Жаль было разрушать этот натюрморт. Словно уловив суть моей мысли, по-хозяйски устроившись во главе стола.  Посадил  меня справа, а Ашота Суреновича — слева, Ланцюг  провозгласил:

—  Молодец Ашот! Твой стол достоин кисти художника. Такую красоту грех  не запечатлеть. Давай-ка, Артем, сними нас видеокамерой. Всем минуту внимания.

Устюжин охотно запечатлел содержимое стола и нас на видеопленку.

— Спасибо, Гордееч, только вы и можете по достоинству оценить труд, —  встал Ашот и указал взглядом на стоящую возле треноги с закипающей в котле ухой женщину.— Это Наталья Васильевна постаралась, а я мастер по шашлыкам, а она универсал по кулинарии.

— Давайте к нашему шалашу, присаживайтесь,— пригласил женщину мэр.

— Я потом,— смутилась она и принялась колдовать над ухой.

— Господа! — поднялся Ланцюг, когда шампанское разлили в бокалы.— Прошу внимания. У нас прекрасный повод хорошо отдохнуть от дел праведных. Предлагаю выпить за наше с вами здоровье! Будет здоровье, значит,  будут счастью и другие блага.

Раздался звон хрустальных фужеров. Все дружно выпили и заработали вилками и ножами. Инга сидела рядом со мной и я ощущал ее вроде бы нечаянные прикосновения рук, локтей, округлого теплого бедра. Мы встречались взглядами и,  похоже,  ей нравилась эта безобидная игра. Я наполнил Ингин и свой бокал шампанским, но Ярослав Гордеевич, взяв  на себя функции тамады, властно остановил меня:

— Будет вам компот, женский напиток хлестать, от которого ни в одном глазу.  Наливай коньяк. Это сосудорасширяющее средство, будет лучший приток крови в мозг, яркие мысли и образы родятся. Мне известно, что некоторые из писателей,  перед тем, как взяться за перо, рюмку-другую пропускают и работа у них идти,  как по маслу.

— Предпочитаю писать на трезвую голову,— ответил я сухо Тем временем, Ашот,  освободив мой бокал от шампанского, наполнил его золотисто-шоколадным  напитком.

—  Уха поспела, велите подавать? — послышался голос Натальи  Васильевны. Ашот  вопрошающе посмотрел на Ярослава Гордеевича.

— Пожалуй, под коньячок славно пойдет,— ответил хозяин.

— А уха-то  необычная, тройная,— сообщил Ашот и поспешил на помощь к женщине. Они быстро разлили дышащую ароматом горячую уху по мискам. Такой вкусной ухи из осетра со специями мне еще не доводилось отведать. Наваристая, ароматная. Вообще я подметил, что под хорошую закуску можно выпить четыреста-пятьсот граммов водки и чувствовать себя вполне комфортно.

— Что, писатель, доволен, что я тебя вытащил из берлоги?— запросто  перейдя на “ты”, поинтересовался чиновник. — А то, ведь  живешь замкнуто, изолирован от общества, будто в колонии. Бурная жизнь  с ее земными прелестями  и радостями проходит мимо.

— Что ж поделаешь, у каждого своя планида,— усмехнулся я.

— Впервые вижу живого писателя!— с восторгом произнесла Инга.— Что вы ли написать? На какую тему?

— Десятка два романов, повестей и рассказов, не считая публицистику,— улыбнулся  ее почти детской непосредственности.— В основном на любовно-криминальную тему. Какая жизнь такие и романы.

— Замечательно! Я люблю читать остросюжетные детективы, дух захватывает,— призналась девушка и,  потянувшись ко мне с бокалом шампанского, смело заявила:

— Предлагаю выпить за писателя и его творчество!

— Вот так, Инга, непоседа. Ты всегда норовишь вне конкурса,— пожурил ее Ланцюг. — Опередила  меня с тостом. И как это, Владлен Алексеевич, так быстро смог тебя очаровать?

— Он интересный, загадочный человек,— призналась она. Все следом  за  хозяином дружно встали и выпили коньяк, а  Инга шампанское.      

— Вы мне дадите что-нибудь почитать? — попросила девушка, нежно и смело, глядя мне в глаза.

— Если у вас появилось такое желание, то охотно.

— Конечно.

— Художественная литература не только одно из моих увлечений, но и будущая профессия,— заметила она. — Я учусь на филологическом факультете университета. Русский язык и литература. Даже сама пыталась сочинять, но получалось по-детски наивно.

— Тогда мы с вами коллеги, родственные души, — улыбнулся я. — Литература, как жар-птица. Не каждому дано завладеть ее волшебным пером. Это и талант, и тяжкий труд. А почему вы, Инга, не на занятиях, ведь уже вторая неделя сентября на исходе? Отстанете от своих однокурсников, догонять нелегко.

— Ярослав Гордеевич, влиятельная  личность,— улыбнулась девушка.— Позвонил  ректору и  меня освободили от сельхозработ. Наверное, для вас не является новостью, что с наступлением осени студентов активно привлекают к сбору урожая  овощей, фруктов, винограда...

— Да, очень знакомая практика,— подтвердил я, вспомнив студенческие десанты  из  общаг в окрестные села. Днем — работа на плантациях и в садах,  а вечером до полуночи, а то и до утра дискотека и танцы, охота за местным красавицами, что кровь с молоком. Но об этом я скромно умолчал.

— Мне стало известно, что вы пишите книгу,— сообщил Инга.— Может, и мне посвятите несколько строчек? Все-таки рядом с героем обитаю.

«Она тоже не лишена тщеславия, наверное, в тщеславного отца пошла, — с грустью подумал я, но все-таки обнадежил.— Если так хочется, то напишу. Но для этого я должен вас хорошо узнать, образ жизни, духовный мир, устремления, девичьи тайны…

— Согласна, — с воодушевлением сказала она.— Общение с вами доставит мне удовольствие. А вот насчет девичьих тайн подумаю.

— Боюсь вас разочаровать,— скромно склонил я голову.— Вы, наверняка,  избалованная комфортом и роскошью  девушка с большими претензиями, а я скромный раб пера и бумаги. Живу чувствами и проблемами своих литературных героев.

— Вот и не угадали,— прошептала Инга.— Я обычная девушка, любопытная и компанейская. Считаю, что жить надо свободно и весело, не причиняя другим боли и вреда. Всем должно найтись место под солнцем,  чтобы было тепло и уютно.

— Мне нравится ваше кредо.

— Тогда давайте дружить, — обрадовалась она и подала мне свою руку. Я с трепетом  ощутил нежное прикосновение ее тонких пальцев. Мы успели выпить за здоровье гостеприимного Ашота Суреновича и кулинарное мастерство Натальи Васильевны. После чего Ашот, блестя черными зрачками предложил:

— А теперь отведайте мое коронное блюдо.

Почему-то вместо “фирменное” он назвал коронное? Наверное, потому, что звучит величественно. Он подошел к мангалу и принес шампура с нанизанными  на них кусочками ароматного мяса разделенных помидорами и луком. Стекали капли янтарного жира.

— Из краснюка, осетра и севрюги,— сообщил Ашот, вручая каждому по шампуру. Я снял кусочки мяса и приправу на тарелку. Инга и другие последовали моему  примеру и  только Ашот крепкими зубами уминал мяса с шампура. Наполнили рюмки  шведской черносмородиновой водкой “Абсолют”

— Выпьем за прекрасных женщин! Пусть большая, светлая любовь всегда озаряет их сердца!— произнес я с пафосом. Хмель начал меня разбирать.

— Эх, Владлен Алексеевич, вижу, ты неравнодушен к женщинам,— подначил меня Ланцюг.

— А разве можно быть к ним равнодушным, пока сердце стучит, — нашелся я с ответом.

— Браво, Владлен Алексеевич! — воскликнула Инга и захлопала в ладоши. Ее поддержала Наталья Васильевна. За этот тост мужчины выпили стоя. Наталья Васильевна тоже охотно выпила фужер  шампанского.

— Рыбы мы наловили? — неожиданно спросила Инга.

— Наловили, — ответил я, озадаченный ее вопросом.

— А теперь пора купаться. Девушка смело взяла меня за руку и увлекла на песчаный пляж с островками отшлифованной волнами разноцветной гальки. «Прекрасная фигура вполне сформировавшейся женщины, возможно уже испытавшей первые блаженства страсти, пьянящий восторг любви,— подумал я, следуя за прелестницей.— А нет ли в ее действиях  коварного замысла? Не приставил ли он ко мне свою дочь в роли очаровательной соблазнительницы, чтобы потом диктовать мне свои условия. Не задался ли  он целью сделать из меня своего придворного писаря-библиографа? Нет, с его стороны это было бы слишком цинично и подло по отношению не только ко мне, но к дочери. По раскованности, искренности  Инги, ее невозможно заподозрить в исполнении неблаговидной роли. Будь что будет, куда волна вынесет, так тому и быть. Чрезмерная подозрительность только во вред».

Девушка вошла в воду и смело нырнула в накатившую волну. В прозрачной воде, я увидел преломленное в лучах солнца ее гибкое тело в ярко-оранжевом купальнике. Я поплыл следом и догнал ее у красного буйка, обозначавшего границу  заплыва. Мы решили отдохнуть, повиснув на буйке, закрепленном ко дну тросом.

— А здесь змеи водятся? — спросила она, опасливо озираясь по сторонам.

— Нет. Их отсюда курортники выжили,— предположил я.— А  вот у мыса Змеиного, потому он так и называется, и на Бочарке довелось их наблюдать. Змеи охотятся на бычков и мелкую рыбешку, забираются в садки зазевавшихся рыбаков и лакомятся.

Я открыто с нежностью взглянул на девушку. И она, видимо, осознав власть своей красоты и очарования, не смутилась, а загадочно улыбнулась.

— Хочу побывать на этой Бочарке,— сказала она.— Там, наверное, дико и  романтично?

— Да,  укромное место, берег укреплен от размыва камнями, обросшими  мидиями и водорослями, но есть и удобные для купания участки, — пояснил я.— Интерес представляет старый полуразрушенный грот, а вблизи него в зеленом обрамлении камыша озеро, в котором водятся караси.

— Очень обожаю нетронутые уголки природы,— призналась она.— Там сохранилось разнотравье, полевые цветы...

— К сожалению, таких уголков становится все меньше,— заметил я.— Человек разрушает животный и растительный мир, созданный веками.

К берегу поплыли рядом. Инга, словно русалка, подплывала то с одной, то с другой стороны, на мгновение прикасаясь ко мне рукой, локтем или ногой. Эти,  вроде бы нечаянные прикосновения для меня были приятны. Похоже, что и девушку забавляла игра. Она вышла на песчаный пляж и капельки воды радугой засияли на ее теле. Перевалившее через зенит солнце быстро выпило всю влагу. Немного позагорали на теплом песке, но наше уединение было нарушено окриком.   — Писатель, Инга! Вас приглашают к столу,— позвал неожиданно появившийся Устюжин и, ревностно оглядев, произнес. — Ну, что порезвились, дельфин и русалка? Держитесь подальше друг от друга, а то, как бы чего не вышло.

Мы, переглянувшись, направились к шатру.

— На десерт, дын и арбуз,— произнес Ашот Суренович и подал Наталье Васильевне знак. Она принесла на круглом подносе аккуратно нарезанные скибы истекающего соком арбуза.

— О-о, гарный кавун! — с восторгом воскликнул Ланцюга.— У меня на родине в херсонских степях  кавуны растут. Солодки як мед.

На другом подносе Ашот подал разрезанную продолговатую туркменскую дыню с желтовато-ароматной мякотью. Я видел, как ровными цвета сахара-рафинада зубами Инга впилась в сочную мякоть арбуза, собирая черные семечки в ладонь.

— Правда,  вкусный? — спросила она.

— Да, замечательный арбуз,— согласился я.— Хорошо утоляет жажду.

— Вы напишите об этой морской прогулке?

— Возможно, впечатления яркие, — пообещал я.

Возвращались мы на закате. На море был легкий бриз. Солнце опускалось над  грядою Митридата и бросало отсвет на белые паруса яхты и они стали подобно гриновским.

— Сбылась, хоть и на короткое время ваша мечта,— обратил я внимание Инги на цвет парусов.

— Очень красиво, — обрадовалась девушка. Но вскоре солнце, когда мы приблизились к причалу, спряталось за грядою и паруса стали мраморно-белыми.

— Мне грустно с вами расставаться,— неожиданно призналась Инга.— С вами интересно беседовать на разные темы.

— Вы — очень утонченная, любознательная девушка,— ответил я.— Мне очень жаль, что эта встреча подошла к концу.

— Я вам позвоню, номер  узнаю у Ярослава Гордеевича.

— Не надо его беспокоить,— предусмотрительно заметил я. Вырвал из блокнота листок и  записал на нем свой номер.

— Извините меня за настойчивость, — прошептала она, спрятав листок в карман джинсов.

— Это естественная настойчивость. Я очень рад нашему знакомству, — признался  я. — Конечно, много времени занимает творчество, но порой бывает грустно от одиночества. А с такой очаровательной девушкой, как вы общение всегда приятно.

— Мне тоже. Но времени осталось немного, в конце сентября заканчивается  мой отпуск,— сообщила она.— Тогда снова учеба, конспекты, лекции, зачеты, экзамены...

—Ученье — свет, а не ученье — тьма, — с юмором и легкостью в сердце напомнил я, довольный тем, что время потрачено не напрасно.

5. Неожиданный  визит

Без четверти пополудни, когда я, сидя за письменным столом, убористым мелким почерком дописывал пятую страницу, неожиданно прозвучал настойчивый электрозвонок. Работа шла гладко, впечатления от рыбалки были свежи, и поэтому  я нехотя поднялся, отложив ручку в сторону. «Кого это нелегкая принесла, —  с досадой подумал я. — Наверное,  контролеры с РЭС по поводу проверки счетчика и уплаты за потребленную электроэнергию.

— Кто? — спросил я, подойдя к двери. “Глазок так и не удосужился врезать.

— Принимай гостей, Владлен. Если гора не идет..., — узнал я знакомый голос Ланцюга и на  мгновение замешкался. Затем открыл дверь.

— Ну, здоров творец,— переступив через порог, сказал Ярослав Гордеевич  и подал руку и с иронией произнес.— Мир и  достаток  твоим апартаментам.

За ним следом вошел Устюжин с увесистым пакетом.

— Не ожидал,  у меня извините, беспорядок,— пояснил, приглашая гостей в комнату. Позвонили бы по телефону,  предупредили. Я бы  приготовился.

— Решение заглянуть к тебе родилось по пути, экспромтом. Так ведь, Артем?— он поглядел на Устюжина. Тот в знак подтверждения кивнул головой.

— Значит,  так и живешь, черный хлеб жуешь, — мэр оглядел мое жилище и усмехнулся.— Конечно, лучше, чем в камере, но все равно ни ковров, ни хрусталя, ни приличной мебели. Главное, что нет решеток на окнах и постового за дверью. Спартанский быт.

— Меня вполне устраивает такой быт. Ничего лишнего, чтобы мешало,— ответил я. — Для творчества необходимы, кроме вдохновения,  стол, стул и  побольше бумаги.

— Скромные запросы, — Ярослав Гордеевич подошел к стоявшей на столе старой пишущей машинке. Нажал  пальцем  на  литеру и машинка отозвалась стуком и шумом съехавшей  каретки.

— Стучим, значит?

— Стучим, — повторил я.

— Пора бы обзавестись компьютером, сканером и принтером,— заметил он.— Солженицын со своей супругой, почитай, все его романы сами на компьютере набирали.

— Такая вещь мне не по карману.

— Ничего, будет и на твоей улице праздник,— заверил Ланцюг,  заметив мелко исписанный лист бумаги, спросил.— А это что?         — Рукопись, — ответил я сухо, так как дал себе зарок никого не знакомить с произведением,  пока оно не завершено и чуть мягче пояснил.— Мой почерк трудно разобрать. Это черновой вариант, требующий доработки и отшлифовки.

— Неплохо было бы еще до издания книги начать публикацию отдельных ее глав в городской прессе,— предложил он. — Это стимулировало бы  повышенный интерес  у читателей, послужило бы отличной рекламой для реализации тиража. Конечно,  часть книг будет подарена и роздана бесплатно.

— Хочу, чтобы повесть к читателю пришла не отрывками, а в полном объеме,— заупрямился я.

— Что ж хозяин-барин,— посетовал он и присел на табуретку, а Устюжин продолжал стоять, держа в руке пакет. Наступила пауза. Ярослав Гордеевич выжидающе смотрел на меня, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.       

— Сейчас минутку, я угощу вас грузинским чаем. Спиртным не увлекаюсь,— по-своему понял я его желание.       

— Чай, а тем более грузинский,  с баранками или лимоном будем пить в другой раз,— жестом остановил он меня и обернулся к помощнику.— Давай, Артем, выкладывай наше НЗ.

Устюжии молча подошел к столу и выставил из пакета узкогорловую бутылку коньяка “Коктебель”, палку копченой колбасы, баночку красной икры, три лимона  и батон хлеба. Попросил нож и быстро сервировал стол. Выпили по сто граммов коньяка. Я ломал голову над тем,  с какой целью пожаловал мэр. Не ради же,  праздного любопытства?

— Ты уже много страниц написал? — неожиданно спросил он.

— Страниц двадцать. Вы меня от стола оторвали.

— Тогда прости, извини, — приподнялся он.— Понимаю, что творчество — это дело интимное, все равно,  что любовь с женщиной. Не терпит чужого вторжения. Продолжай творить и не затягивай с этим делом. Раньше управишься, быстрее разбогатеешь.

— А куда все это? — я указал взглядом на стол с початой бутылкой коньяка нетронутыми бутербродами с колбасой и красной икрой.

— Это тебе гуманитарная помощь для поднятия тонуса,— улыбнулся Ярослав Гордеевич.— Не мешало бы в твоей хижине произвести евроремонт. Обои выцвели, потолок почернел, не жилье интеллигента, а захудалое КПЗ.

— Последний этаж, во время дождя и таяния снега крыша протекает, поэтому чернота  и сырость, сколько не забеливай, результат один,— пожаловался я. — От  жэка никакой помощи, как с козла молока.

— Закончишь книгу, пришлю мастеров из РСУ. Они из твоей берлоги конфетку сделают,— пообещал он. — А пока твори в тишине, чтобы никто не мешал.

Я промолчал и Ланцюг расценил это, как знак согласия. Уже у самого порога остановился, потоптался на месте и доверительно произнес:

— Завтра предстоит культурное мероприятие. После концерта скрипачей и пианистов, ансамбля спортивных бальных танцев будет банкет для избранных лиц. А затем сауна, красивые  женщины без предрассудков и комплексов. Надо тебе, затворник  иногда в светское общество выбираться, поближе к элите, туда, где жизнь бьет ключом...

— И все по голове,— пошутил я и он, похоже, оценил соль шутки, а я продолжил. — Инга тоже приглашена?

Вспомнил, что у нас  на завтра назначена встреча у театра Пушкина и поэтому решил проверить,  не передумали ли она, не отдала ли предпочтение культурному мероприятию.

— Нет, ей еще рано посещать такие мероприятия, гульки. Каждой ягоде свое время,— ответил он. — К тому же она сама не проявила интереса к  концерту, сослалась на усталость и встречу с подругой.“Под подругой она, конечно,  имела меня ввиду”,— подумал я с теплотой в сердце  и поспешил отказаться:

— Спасибо за  приглашение, как-нибудь в другой раз. Пока меня не оставило вдохновение, я намерен завтра поработать над рукописью.

— Значит, уже вжился в мой образ? — оживился он.

— Не совсем, но правильно сказал поэт Евгений Евтушенко: «Людей неинтересных в мире нет, их судьбы, что истории планет», — процитировал я.— Поэтому любого человека до конца познать невозможно. Надо съесть с ним не один пуд соли. А отразить основные черты его характера в динамике взаимоотношений с другими людьми вполне реально.

— Отражай, но не переусердствуй, а мы навестим художника Глеба Верницкого. Заказал ему портрет для обложки. Поглядим, как у него дело продвигается, дважды уже ему позировал.

Ланцюг и Устюжин исчезли за дверью и минут через пять я услышал, как от подъезда отъехала машина. Вышел на балкон и заметил  удаляющую “Аudi” черного цвета. Чем больше я узнавал Ярослава Гордеевича, чем сильнее сожалел, что опрометчиво позволил сократить дистанцию, перейти на “ты”. Но, что сделано,  то сделано. Возможно, возвратимся к статус-кво. Присел к столу, выпил граммов пятьдесят коньяка, но к рукописи душа  не лежала. «Значит,  Инга решила не посвящать отца в наши отношения»— подумал я  с удовлетворением. Усомнился я и в случайности визита, ведь кроме меня мэр решил облагодетельствовать и Верницкого, а заодно воочию, убедиться в бытовых условиях, пристрастиях своих исполнителей. Не такой он человек, чтобы действовать с кондачка. Поступает осмысленно с дальним прицелом, исподволь незаметно, словно липкой паутиной опутывая благотворительностью, чтобы поставить человека в экономическую зависимость. А затем можно будет потакать, как рабом. Нет,  Ярослав Гордеевич, этот номер у тебя не пройдет, мы тоже не лыком  шиты, кое-что в психологии понимаем. Не зря ведь когда-то назвали писателей “инженерами человеческих душ”, поэтому добровольно совать  свою голову в холопский хомут нет никакого резона. Затем мои мысли переключились на предстоящую встречу с Ингой.

Она, конечно, могла  бы  посетить

 концерт и  Ланцюг  ей бы не отказал, но девушка решила пожертвовать искусством ради встречи. Ко мне возвратились свежие впечатления от первой встречи  сначала на причале, а затем палубе яхты, купание в море. Похоже,  вдохновение возвратилось ко мне и боясь потерять детали встречи и ощущения, я сел за письменный стол. Послушное мыслям и руке перо заскользило по белому листу бумаги. К вечеру, когда багрово-огненный закат заглянул в мое окно, я  на одном дыхании написал две главы “Прелестное создание” и “Пикник на берегу”.

6. Прогулка  на  Митридат

Вечером за час до заката я с радостью увидел Ингу на ступенях у входа в драмтеатр. Она легко сбежала ко мне на встречу и нежная улыбка тронула ее пылкие губы, а глаза просияли тепло и доверчиво.

— Я думала, что вас соблазнили культурным мероприятием,— пожурила она меня за минутное опоздание.

— Виноват, — улыбнулся я. — Замешкался. Это недостаток многих писателей, им в ответственный момент всегда не хватает времени. Либо не могут оторваться от стола, находясь во власти своих героев и вдохновения. А что же вы, Инга, не пошли на мероприятие?

— А-а, знаю эти мероприятия. Заканчиваются застольем и всякими забавами, оргиями в сауне и гостевом домике,— махнула она рукой.

— У нас как программа?

— Хочу взглянуть на город и море с Митридата. Давно уже туда не забиралась, — призналась она.

— Я тоже там давно не был, разве что на День Победы,— ответил я. Не доходя до желтого здания картинной галереи, мимо старой школы-гимназии, которую почти два века назад посетил великий поэт А.С. Пушкии, мы по ступеням Большой Митридатской лестницы поднялись на одну из площадок с балюстрадой  и двумя грифонами по сторонам. Остановились, чтобы передохнуть. Отсюда открывалась часть голубого залива за Генуэзским молом, колокольня храма Иоанна Предтечи и другие строения. По блистающей в лучах солнца водной глади скользили небольшие яхты и виндсерфинги под парусами, белый след тянулся за водными мотоциклами.  Инга неожиданно спросила, кинув взгляд снизу вверх:

— А сколько здесь ступеней?

Вопрос застал меня врасплох. Я повторил движение ее взгляда и прикинул: — Наверное,  штук триста-четыреста наберется. Наверняка, побольше, чем в Потемкинской лестнице, что в Одессе на спуске к морскому вокзалу.

— Я люблю точность,— озорно рассмеялась она.— Не признаю приблизительности.

— Если так, то подожди меня здесь, а я снизу начну счет,— нашел я выход.

— А ты не устанешь, ведь нам предстоит крутой подъем. Сердце выдержит? — забеспокоилась девушка.

— Выдержит, ты меня окрыляешь,— ответил я и легко спустился вниз. С мальчишеским озорством открыл счет, поднимаясь наверх. Она приветливо помахала мне рукой, стоя у серого грифона.

— До этой площадки шестьдесят шесть ступеней,— сообщил я, взяв ее за теплую руку.

— Роковое число,— заметила она.

— Не надо придавать этому значения,— посоветовал я.— Магия чисел — это выдумка для людей слишком  доверчивых и суеверных.

— Возможно,— согласилась Инга.— Но без тайн  и мистики жить неинтересна.

— Вполне с тобой согласен.

— Забавный ты, готов выполнить любой каприз.

— Мне самому интересно узнать, сколько ступеней,— ответил я. — Итак, вперед на  вершину.

Мы продолжили подъем к устремленному в порозовевшее небо обелиску Славы с тремя пушками на пьедестале. Я считал ступени,  понимая, что как только мы достигнем вершины, она, улыбаясь, спросит: “Сколько?” По мере того, как мы поднимались вверх, все шире открывалась панорама города и  голубая чаша залива от мыса Еникале до Ак-Бурун. Свежий  ветер наполнял паруса. Его йодисто-бодрящее дуновение ощущали и мы с Ингой. С правой стороны за приткнувшимися к склонам горы черепичными и шиферными крышами зданий ЮгНИРО  и культурного центра была  видна набережная с беседкой-ротондой,  причалом и строениями водной станции, а далее медленно вращающееся колесо обозрения. По набережной двигались фигурки людей, по улицам мчался транспорт и до  самого таманского берега открывался широкий в золотистой дымке простор. По акватории пролива из Черного в Азовское море и в обратном направлении плыли  танкеры, сухогрузы, рыболовецкие суда...

— Прекрасный вид! — восторженно произнесла моя спутница. — Жаль, не догадалась взять фотоаппарат.

— Будь я художник, то ни не минуту не расставался бы с мольбертом,— заметил я.— Замечательные бы получились этюды.

— Как у Айвазовского?

— Нет, этого знаменитого мариниста вряд ли кому удастся превзойти,— возразил я. — К тому же всякое подражание — это всего лишь копия, которая хуже оригинала. Ценность художника, в том числе и писателя, в  его самобытности, в отличие от других. Бог меня обделил талантом живописца, иначе бы на всех этюдах и гравюрах я бы запечатлел твой нежный облик. В моих словах было столько искренности и жара, что она взгрустнула:

— Жаль, придется довольствоваться фото с помощью аппаратов “Кодак” или “Коника”

— Зато у меня бойкое перо, я создам твой словесный портрет,— нашел я выход.

— И опишешь наши отношения во всех подробностях?

— Не во всех. Должна же быть у нас заветная тайна, недоступная читателям,— заверил я ее.— И вообще прозаик чаще всего реализует художественный вымысел, создает образы персонажей, которые могут быть похожи на конкретных людей-прототипов. Но все-таки это не документальное, а художественное произведение и поэтому есть простор для фантазии, создания острых и даже опасных ситуаций для действующих героев...

— И убивает их,— с грустью продолжила она.

— Если это следует из логики событий, сюжета,— подтвердил я.— Но в реальной жизни драм и трагедий значительно больше, чем в романах, рассказах и других произведениях. Острый, захватывающий сюжет привлекает читателей.

— Пощади своих героев, не будь кровожадным,— не полном серьезе попросила она.

— Хорошо. Во всяком случае,  положительных героев и героинь буду щадить. Но знаешь, во время создания произведения наступает такой момент, когда персонажи перестают подчиняться породившему их автору, проявляют строптивость, начинают действовать самостоятельно в силу особенностей своего характера и развития событий, нередко алогично. Особенно это касается женщин, капризных и непредсказуемых. Наверное,  потому, что женщина — это уникальное создание, великая тайна природы, которая вряд ли когда-нибудь будет разгадана. Иначе угаснет огонь, очарование любви.

— А ты философ, Владлен. Тебя очень интересно слушать,  —склонив на бок прелестную голову, — произнесла Инга.

—Это мой любимый конек. Люблю поразмышлять на вечные темы,— признался я. — Однако нередко увлекаюсь. Прежде, чем написать рассказ, либо роман их надо пережить, пропустить через сердце.

— Значит все, что ты написал  на личном опыте?

— Почти, хотя не обошлось без вымысла.

— Тогда с тобой опасно общаться, — насторожилась она.— Ты ведь можешь такие сцены изобразить, что потом стыдно будет знакомым на глаза показаться. Наверное, должен быть предел откровенности?

— Должен, но милая Инга, ничто человеческое нам не чуждо.

— Пожалуй, мы увлеклись и я сбился со счета,— посетовал я.— Придется спуститься  к грифонам, где я насчитал шестьдесят шесть ступенек.

— Не волнуйся. В то время, как ты витал в облаках, я мысленно считала ступени, — хитро улыбнулась девушка.— Мы уже преодолели триста пятьдесят семь ступеней.

— Молодец,— похвалил я ее.— У тебя аналитический склад ума. А литераторы, журналисты, деятели искусства — народ бесшабашный, рассеянный, привыкший к вольностям. Хотя точность наблюдений, зоркость в  их творчестве очень  важны.

Не отвлекаясь больше на рассуждения, мы достигли площадки на вершине Митридата.

— Четыреста тридцать две ступени,— торжественно сообщила Инга и тут же озадачила меня вопросом.— А сколько их в Потемкинской лестнице?

— Не припомню,— напряг я память.— Когда-то знал во время пятилетней заочной учебы в Одессе. Бродил по Дерибасовской улице, сиживал с приятелями за кружкой пива в знаменитом “Гамбринусе”. Старею, видимо, память не держит факты

— Не напрашивайся на комплимент,— улыбнулась девушка.— Ты еще молод и энергичен. Бог с ними, со ступенями. Как-нибудь заглянем в библиотеку и узнаем.

— Конечно,  узнаем,— согласился я.

— Впрочем, я ведь скоро вернусь в Одессу и пересчитаю ступени,— пообещала Инга.— Мне часто приходилось с девчонками гулять по Потемкинской лестницы от площади с памятником Ришелье до морского вокзала. А ведь знала, вот девичья память.

— Знакомые места, — поощрительно произнес я. — Хотя мое учебное заведение было расположено в районе Аркадия, но во время сессий я проживал в центре города, в гостиницах “Пассаж”, “Спартак” и других, я ведь учился заочно на отделении журналистики в ВПШ и дважды в год наведывался в город белой акации. Тогда под таким названием проводились фестивали эстрадной песни. А для одесситов главные достопримечательности улица Дерибасовская и театр оперы и балета.

— И на улице, и в театре на спектакле «Жизель»  я побывала, — с озорством сообщила Инга. — А еще во Дворце спорта, где нередко устраиваются концерты и музиклы.

— А в пивбаре “Гамбринус”, где играет на скрипке старый еврей?

— Не довелось, хотя ребята и приглашали на пиво и осетрину. Но я к этому напитку равнодушна. А вот  шампанское и хорошее сухое вино обожаю, — призналась она.

— Появятся деньги, будут вино и песни! — с пафосом заверил я.

— Хорошо бы,— улыбнулась Инга. — Может, мне одолжить у Ярослава Гордеевича?

— Ни в коем случае, никогда не был альфонсом  и не хочу им быть,— возразил я. — Привык зарабатывать на жизнь честным трудом и не залазить в долги.

— Я тоже дорожу личной свободой и независимостью, — поддержала она. Инга огляделась вокруг. Запрокинула голову вверх, устремив взгляд к пику обелиска. Затем подошла и прочитала названия воинских частей, освобождавших  город в апреле 1944 года, а на мраморе стелы прочитала имена павших воинов.

Мы поднялись чуть выше к чаше потухшего из-за дефицита топлива Вечного огня. Я осторожно придерживал Ингу, стоявшую на огромном сером камне с мшистыми  накрапами празелени.

— А это что за развалины? — она обратила свой взор на приютившиеся внизу археологические раскопки.

— Древние городище,  некогда до нашей эры, могущественного Боспорского  царства, — пояснил я. — Двадцать шесть веков минуло с той поры. А там внизу за оградой остатки колоннады, раскопки Пантикапея, створ древнего колодца,  следы винодельни. Кстати,  название Пантикапей означает рыбный путь. Так что мы не напрасно тогда занимались рыбалкой. Это самый древний вид промысла.

— Сколько столетий, сколько человеческих жизней время унесло,— грустью произнесла она.— А ведь те,  неизвестные нам люди, любили, страдали, погибали  в сражениях...сотни тысяч, миллионы  канули в бездну.

— Да,— посочувствовал я.— На этой Митридатской горе в минувшую войну шли ожесточенные сражения, вершина и склоны до сих пор покрыты воронками, а железобетон дотов расколот искорежен авиабомбами и снарядами, хранят следы орудийных гнезд. Я указал рукою на едва различимую в сгустившихся сумерках геодезическую мачту-треногу — репер  и плиты железобетона на возвышенных участках гряды.

— Жизнь по своей сути трагична,— неожиданно прошептала она.— Ведь каждая секунда, каждый час приближают нас к роковой черте, к смерти, хотя мы и не хотим, особенно в молодости этого замечать. Едва родившись, человек начинает это печальное движение. Я не верю в загробную жизнь...

— Таковы законы природы и человек не в силах их изменить. Давай не будем о грустном, — попросил я.— Радуйся каждому новому дню, солнцу, морю, цветам и деревьям, пению птиц...

— Владлен, я тебе нравлюсь? — она приблизила ко мне свое милое лицо.

— Да, конечно, такая юная очаровашка не может не понравиться,— ответил я. — Иначе бы я сейчас сидел бы за письменным столом, разбираясь со своими виртуальными героями.

— Я это чувствую, — прошептала она.— Еще там, на яхте, ты не сводил с меня глаз. Признайся?

— Да, ты очень женственна и прекрасна.

— Тогда поцелуй меня,  — и смело прильнула ко мне своим гибким и упругим телом,  подставив губы для поцелуя. Я робко прикоснулся к ним. Но она,  пристав на носочки и обхватив мою голову теплыми ладонями, сладко впилась губами. Я ощутил хмельной вкус поцелуя и горячий трепет ее тела. Задохнулся от  нахлынувшей страсти.

— Инга, Инга,— прошептал я.— Давай не будем торопить события и совершать глупости.

Я с трудом разомкнул руки на ее тонкой  талии.

— Ты меня боишься? — улыбнулась она обворожительно.

— Нет, просто отдаю отчет своим действиям. Не следует поддаваться первым порывам страсти, чувствам, эмоциям, чтобы не пришлось сожалеть,— пояснил я. — Мужское дело не хитрое, а женщина — натура тонкая и очень ранимая. Я не хочу причинять тебе раны и страдания. Мы ведь еще не познали друг друга.

— Познаем,— рассмеялась она.

— Инга, а почему мы вдруг перешли не “ты”, не сговариваясь?

— Само собой получилось,— ответила  девушка и мы рассмеялись. Я не ощущал разницы в семнадцать лет, словно груз минувших лет свалился с плеч.

— Инга, уже поздно. Видишь все небо в звездах,— напомнил я.— Твои родители забеспокоятся, поднимут тревогу, полагая, что их драгоценную дочь похитили с целью выкупа. Ярослав Гордеевич милицию на ноги поставит.

— А-а, кому я нужна,— небрежно махнула она рукой.

— Не скажи, такая красивая, соблазнительная девушка,— возразил я.— Каждый  посчитал бы за честь завести знакомство.

— Ты тоже?

— К счастью мы уже знакомы, — улыбнулся я и посочувствовал,— Влетит тебе из-за меня от родителей.

— Я взрослая женщина,—  смело взглянув мне в глаза, ответила Инга. — И сама решаю с кем проводить время. Внизу морем огней, а их гирлянды отражались в заливе, словно серебро и золото на черном бархате, лежал ночной город. Доносились звуки музыки из открытых дверей и окон кафе, баров и открытых танцевальных площадок.  На освещенной фонарями набережной было многолюдно. Я взял девушку за руку и мы начали спускаться вниз.

— Я ни разу не была на Бочарке,— сообщила она.— Интересно, как там?  Меня всегда влечет дикий берег, нетронутая природа.            — Это место за Цементной Слободкой,  по берегу залива до мыса Ак-Бурун, где расположена старая крепость- форт Тотлебен. Берег там, действительно дикий, укреплен камнями, уходящими в море. Для купания  место не совсем удобное. На скользких, поросших водорослями и ракушками мидии камнях легко расшибиться или поранить ноги. А вот для рыбалки место прекрасное, укромное. Бычки под камнями прячутся, но я давно приноровился их оттуда выдергивать.

— Я хочу там побывать,— не отступала она.

— Когда? — поинтересовался я, радуясь возможности новой встречи с ней.

— В четверг, послезавтра.

— Хорошо, встретимся в девять утра возле музея,— предложил я. Она кивнула головой.  Мы довольно быстро спустились к подножию лестницы. Вдруг Инга загадочно-смущенно улыбнулась и вложила мою ладонь небольшой конверт.

— Что в нем? — удивился я.

— Мои откровения, девичьи тайны. Прочитаешь на досуге.

— К чему такая конспирация?

— Есть вещи,  о которых вслух не скажешь, — призналась она. По стене здания метнулась тень и из темноты вынырнул мужчина, в котором я узнал Устюжина.

— А-а, вот куда вы запропастились,— мрачно произнес он.— А я с ног сбился, раская по всему городу. Так-то вы усердно работаете над рукописью. При таких темпах вам и года будет мало.

— Зачем нас разыскивать? — фыркнула Инга.— Следите за мною, как за агентом  разведки, свободно вздохнуть не даете.

— Я то что? Гуляйте себе, тешьтесь хоть до утра,— ухмыльнулся он.— Но  Ярослав Гордеевич не велит.

— А вы господин Жарков не слишком зарывайтесь, а то возомнили из себя классика, — угрюмо продолжил Устюжии.— Имейте в виду, если с Ингой случится что-нибудь неприятное. Надеюсь, хорошо понимаете о чем речь, то не сносить вам головы. Мы из вас сделаем отбивную,  жаркое...

— О сексе что ли речь? — улыбнулась девушка.

— Догадливая, как кошка,— сверкнул он сердитым оком.

— Так это же очень приятное занятие,— рассмеялась она.— Главное таинство любви.

— Откуда ты знаешь? — встрепенулся Устюжин.— Наверное, успела испытать?

— От верблюда,— осадила его Инга. — Глупый вопрос. Из книг и кино.

— Ну, смотри, — погрозил он пальцем.— Я за твою невинность, девственность головой  отвечаю.

— Знаю, как ты отвечаешь, — оборвала его девушка.— Домогаешься, прохода не даешь, в близкие родственники набиваешься. Сам, поди не прочь «клубничкой» полакомиться?

— А хотя бы и так, — похотливо облизал Артем жирные губы, растянув их в лукавой улыбке.— Чем мы  с тобою не пара?  Ярослав Гордеевич был бы рад нашему браку. Я с ним говорил на эту тему. Он и даже твоя мама Вера Павловна, не против. Охотно бы нас благословили. Последнее слово за тобой, Инга?

— Вот и женись на Ярославе Гордеевиче, если он в тебе души не чает, а меня оставь в покое,— сурово взглянула она.

— Я крепкий, здоровый, породистый, ни какой-нибудь хлюпик-интеллигент,— продолжил он себя расхваливать. — Потомство будет здоровым и красивым. А главное, я богат. Будешь жить, как у Бога за пазухой, ни в чем не зная нужды.

— Кроме породы и богатства, надо иметь доброе сердце, а у тебя холодный камень за пазухой,— вздохнула она с досадой.

— Эх, Инга, Инга, ты не знаешь, какой я горячий и нежный,— возразил Устюжин и, не подумав, ляпнул. — Женщины от меня в восторге. Сами на шею вешаются.

— Отстань!— отрезала она. — Иди к своим бабам и забудь обо мне.

Я решил прервать, этот неприятный для меня диалог, чтобы оградить Ингу от его пошлых подозрений.

— Если вы, Артем Силантьевич, сделаете из меня отбивную, то вам кроме каратэ,  таэквондо и кикбоксинга  придется еще осваивать и литературное творчество,— ответил я спокойно, чтобы не обострять ситуацию.

— Освою, без проблем, — хмыкнул он.— Сейчас таких писак, как нерезаных собак. Кинь палку,  обязательно угодишь в поэта или прозаика. На вас свет клином не сошелся — за большие баксы любой писарь охотно роман сварганит.

— До свидание, Инга,— попрощался я, не желая далее общаться с Устюжиным. Она одарила меня нежностью своих теплых, как ночные фиалки глаз. Я легонько  сжал ее теплую ладонь и долго еще стоял на улице, провожая взглядом удаляющие фигуры: девичью тонкую и стройную и мужскую — плотно сбитую, кряжистую.

«Инга, Инга — милое создание, что день грядущий нам готовит? — подумал я со смешанным чувством радости и тревоги.— Теплым бризом вошла ты в мою жизнь. Теперь  я не представляю, как мог жить без тебя раньше. Что нас ждет впереди? Счастье, любовь, разлука или трагедия?»

Откровенно говоря, меня одолевало любопытство: какую тайну это прелестное создание решило мне поведать? Находясь в своем холостяцком  жилище, я  поспешно  распечатал конверт. На белом листке ровными рядами разбегались мелким бисером буковки. Был изображен  Купидон с ромашкой в руке, а  в уголке  сердечки, пронзенные его стрелами, что свидетельствовало об интимности любовного послания. С волнением в груди, я углубился в суть ее признания:

«Владлен,  мне необходима ясность в наших отношениях. Вот и пришлось прибегнуть  к такому банальному способу, как письмо... Я вам пишу, чего же боле... Смешно  и наивно, а может, наоборот — печально. Я  не знаю, смогу ли выразить все то, что чувствую. Но с помощью пера и бумаги попробую… Я очень люблю море. Мне нравится сидеть на берегу в одиночестве и просто смотреть вдаль, чувствовать запах и слышать шум волн. В эти минуты  забываются  все проблемы, заботы и чувствуешь себя по настоящему счастливым. Увы, такие минуты выпадают слишком редко. Будни и  быт съедают все. Чувства притупляются. И начинаешь понимать, что зачастую, ты не живешь, а играешь чужую роль, старую и, порой, бездарную. Что видят окружающие? То, как ты смеешься и дурачишься, молчишь или просто грустишь. А то, что в душе скрыто от людских глаз... К чему эти откровения? Да к тому, что вы смогли задеть в моем сердце  ту самую струну, которая  давно спрятана, даже от меня самой. Я не смею лукавить. В моей жизни уже написано несколько глав, сейчас чистая страница, но вряд ли я готова сейчас к… Я  не могу и не буду говорить,  что люблю вас! Хочу сказать только одно,  мне не хватает вас, ваших глаз, в которых я готова утонуть. От одной  мысли меня охватывает озноб и сразу бросает в жар. Я постоянно хочу ощущать прикосновение ваших  рук, хочу слышать голос и просто быть рядом. Что это? Новое чувство или просто страсть? Быть может... Ну и пусть. Что будет дальше и как быть? Я не знаю, но живу в ожидании новой  встречи. Инга”.

Это признание очень дорогого стоит, — подумал я с горячим трепетом в сердце и затаенной надеждой о предстоящей встрече.

7. Вызов  на  «ковер»         

Вечером, когда я допечатывал на пишущей машинке шестую главу, неожиданно приехал Устюжин и, едва я открыл двери, прямо с порога приказал:

— Собирайтесь, живо! Ярослав Гордеевич велел доставить немедленно. «Audi» у  подъезда. Возимся с вами, как с принцем датским. Был бы от этого прок.

— К чему такая срочность? — опешил я, недовольный тем, что меня оторвали от рабочего стола.

— Не знаю,— проворчал он.

— А нельзя ли отложить?

— Нельзя! — властно ответил он.

— Странно?  — вздохнул я, меняя сорочку.— Сбиваете с творческого ритма, не даете спокойно поработать от души. Из-за дурной головы и ногам  нет покоя.

— Видел я, как вы усердно трудитесь, обольщая Ингу, — ухмыльнулся Устюжин.— Смазливая девчонка. А вы, я гляжу, губа не дура, знаете в женщинах толк. Клаудию Шиффер вам подавай...

— А это мое личное дело,— оборвал я его.— С кем хочу с теми и общаюсь.

— Общайтесь, общайтесь, да только знайте меру, свое место. Каждый сверчок, знай свой шесток.

— Это что, угроза?

— Нет, дружеское предупреждение,— сухо ответил он.— Мой босс весьма  ревностно и сурово относится к ухажерам своей дочери. Она вам явно не пара. Подыскали бы себе богатую вдовушку с коровой или козой, по своему возрасту и катались бы, как сыр  в масле. У меня есть несколько  на примете, могу свести, если жизнь холостяцкая надоела и потянуло к бабам, а Ингу не тронь. Она тебе не по зубам, не твоего поля ягодка.

— Обойдусь без советников и сводников,— охладил я его пыл. Сохраняя спокойствие, взглянул на свое отражение в зеркале на стене в прихожей. Пригладил прическу, усы.— Пошли, если твоему боссу невтерпеж...

— Э-э, так не пойдет,— остановил он меня на пути к порогу.— Забирайте  свою писанину.

— Но повесть еще не готова и срок не вышел, осталась еще неделя,— сообщил я.

— Берите то,  что есть. Ярослав Гордеевич изъявил желание почитать, что вы там нацарапали.

— Написал,— поправил я его.

— Для меня без разницы, — пожал Устюжин  крутыми плечами. Я,  нехотя, выдвинул ящик из письменного стола и взял один из двух отпечатанных на машинке экземпляров. Затем плотно закрыл двери квартиры. Вместе с гостем по лестнице спустились в подъезд.

Черный автомобиль с немногословным Жорой быстро примчался к зданию из стекла и бетона. В сопровождении Устюжина,  словно под конвоем, я прошел в приемную, где перед монитором компьютера сидела  уже знакомая мне Алевтина Федоровна.

— Ярослав  Гордеевич свободен, ждет,— сообщила женщина, изобразив на лице официальную улыбку.

— Проходи, садись,— Ланцюг, сидя за столом, подал мне руку.— Не обессудь, что вызвал. Издательство меня торопит. Им нужен текст, чтобы создать композицию  книги. С фотографиями, иллюстрациями проблем нет. А текст пора сдавать в набор.

— Но вещь еще не завершена и сроки не вышли, — напомнил я о договоре.

— Что мне сроки? Чем быстрее, тем лучше.

“Спешка нужна при ловле блох,”— так подмывало меня возразить, но я благоразумно промолчал.

— Поэтому я так решил, — продолжил он.— Чтобы не было заминки, прямо, как говорится, с колес,  из-под пера отправлять материалы в издательство. Сколько ты сумел сотворить за три недели?  Я без энтузиазма подал ему скрепленные листы. Он словно ассигнации пересчитал их и хмыкнул:

— Не густо, двадцать шесть страниц, меньше половины запланированного. Чем же это ты занимался все это время? Следовало  страницы  по три-четыре в день писать и тогда бы справился с делом. Обленился, расслабился на казенных харчах.

— Времени было в обрез,— уклонился я от прямого ответа.

— Времени говоришь, не хватило,— недоверчиво поглядел он.— Меньше надо было с Ингой по горам шастать, искать приключения. Что молчишь, словно воды в рот набрал? За столом надо было трудиться в поте лица своего. Ведь договор дороже денег. В следующий раз на такой выгодный заказ не рассчитывай.

— Люди имеют право общаться.

— Гляди, Владлен Алексеевич, строго предупреждаю, чтобы с дочкой никаких романов, — с угрожающим видом произнес он, не сводя с меня тяжелого взгляда.

— Она взрослая девушка и вправе поступать по-своему...

— А-а, — остановил он меня жестом руки.— Сам ведь знаешь, женщина, что кошка,  живет не умом, а чувствами. Приласкай ее, приголубь, шепни на ушко нежное слово и она твоя.

— У вас богатый опыт обольщения, — усмехнулся я.

— Не злорадствуй,— оборвал мэр. — Общайся, экспериментируй с кем угодно,  но с Ингой этого не должно произойти. Ясно?

— Это вы Устюжину приказывайте, он у вас на службе, — огрызнулся я.— А я в телохранители к вам не нанимался.

— Тогда оставь девицу в покое, не обнадеживай и не обольщай,— сурово велел он.

— Самое великое благо, не капитал, не слава, не власть, а общение. А вы из своей дочери хотите сделать монашку, затворницу, лишаете ее свободы действий.

— Вот сентябрь закончится, уедет в Одессу, там и надышится свободой, а  дома будет вести себя так, как я велю,— повысил он голос.— Мне и ей подмоченная репутация ни к лицу. Я на виду у всего города и любой компромат оппозиция, мои враги используют на все сто процентов. Из мухи сделают слона. Мое право уберечь Ингу от дурных поступков, а твое — исправно выполнить заказ. Не в моем характере покупать кота в мешке. А ты пока полюбуйся фотографиями.

Я принялся рассматривать фото черно-белые, видимо из семейно альбома и цветные, недавно отснятые фотоаппаратами “Kodak” и “Nikon”. Снимки были расположены в хронологическом порядке. Наверное,  так и предполагались в качестве иллюстраций к книге. На пожелтевшем от времени глянцевитом фото Ланцюг   был изображен в младенческом возрасте, далее школьные годы и  студенчество в аудитории, в библиотеке, на природе. И самые свежие — в кабинете на фоне флагов и портрета президента, с телефонной трубкой в руке, среди детишек и рабочих на заводе, в кругу семьи...

Следующую фотографию я,  особенно долго рассматривал, потому что на ней вместе с Ярославом  Гордеевичем и его женой — пышнотелой блондинкой была изображена  Инга. В  белом  платье с кружевным воротничком и  доверчиво-нежной улыбкой  на милом лице. Лица ее родителей были строги и даже суровы, словно фотография предназначалась для паспорта или другого серьезного документа. Краем глаза я заметил, что по мере того, как Ланцюг  углублялся в чтение,  лицо его с пухлыми, как у хомяка щеками, мрачнело. Он тыльной стороной руки смахнул со лба пот и после этого поднял на меня гневный взгляд. Брезгливо бросил листы на стол. Стальная скрепка ослабла и они рассыпались.

— Тошно, противно,— процедил он сквозь зубы.— Дома дочитаю... Ну, спасибо, удружил, подсунул свинью, отблагодарил за хлеб, за соль. Это же не очерк о  добрых делах  мэра, а обвинительное заключение следователя. На кого ты работаешь, только  честно, как на духу?

— На правду,— я был готов к ответу.

— Газету коммунистов что ли? Кому она нужна эта твоя скандальная правда? — выпрямился он,  откинувшись на спинку кресла. Я промолчал, сделав вид, что не расслышал вопрос.

— Бархатный  сезон… Мг? — почесал он жирный затылок. — Причем здесь бархатный сезон? У меня не сезонная работа. Я тружусь в поте лица своего круглый год, даже в отпуске не был, хотя ужасно устал. Я  же тебе сам предложил  прекрасный заголовок “ Ради блага людей”. Зачем было выдумывать что-то экстравагантное. Бархатный сезон, мертвый сезон? Что это еще за глупые намеки?

— Бархатный сезон, потому что события происходят в сентябре. Разве не понятно?

— Это намек на праздную, беззаботную и разгульную жизнь, а я человек дела, хозяйственник. Политика у меня поперек горла, вызывает аллергию.

— Но ведь вы, по сути,  занимаетесь и политикой, без которой невозможна экономика, — возразил я и выдал классический аргумент. Еще Ленин свое время утверждал, что “Экономика — это концентрированное выражение политики”.

— Прежний вождь для меня теперь не авторитет,— мрачно заметил Ланцюг.

— Быстро вы сменили кумира, — упрекнул я его и продолжил.— Вы ведь уже сейчас еще до официального объявления о начале предвыборной кампании активно  занимаетесь популяризацией своей кипучей  на «благо» горожан деятельностью. Книга, буклет,  благотворительные акции, материалы в печати на радио и телевидение — все это мощный арсенал пропаганды и агитации с одной целью завоевать симпатии избирателей и сохранить за собою высокий пост.

— Это происходит само собой. Такой характер, специфика моей работы, — парировал он. — Я даже иногда прячусь от слишком дотошных и назойливых, как осенняя муха,  журналистов. Но они наседают, не дают прохода.

— Однако не забываете часто проводить пресс-конференции. Значит, плохо прячетесь, — возразил я. — В итоге получается, что другие кандидаты в сравнении с вами находятся неравном ущемленном положении. У вас под рукой и средства массовой информации и админресурс.

— Из твоего очерка получается, что я беспробудный гуляка и обжора, — закипал Ярослав Гордеевич от негодования — С такой характеристикой меня точно прокатят. Мол, объедаю бедных детей, сирот, стариков, инвалидов, бомжей… Транжирю бюджетные деньги на фуршеты и банкеты.

— Если прокатят, значит,  такова будет воля народа.

— Ты не писатель, а ремесленник, специалист по компромату,— взорвался он. — Твой  «Бархатный сезон» — зловредная вещь и подлежит немедленному сожжению.

— Рукописи не горят.

— Еще как запылает,  — пообещал он и предупредил.— Не вздумай этот опус разместить в Интернет-сайте.

— Это покушение на мою интеллектуальную собственность, — напомнил я. — Кстати, уголовно наказуемое деяние. Вы же, не захотите быть в центре скандала?

— Ладно, не будем горячиться,— сменил он гнев на милость, почувствовав твердость моего характера. — Некоторые главы тебе придется написать заново.

— Я не фантаст, а реалист. Что увидел, то и написал.

— Ты меня представил пьяницей и обжорой, который только тем и занимается, что  устраивает фуршеты-банкеты, и,  как деспот, распекает своих подчиненных,  слабых и нежных  женщин доводит до слез...

— Но это соответствует действительности. Есть магнитофонная запись. Он работают у вас из-под палки.

— Везде так, на производстве, в управлениях, министерствах, в коммерческих структурах, — парировал он.— Другого способа заставить человека, а тем более чиновника, работать нет. Они трудятся не за совесть, а из страха быть наказанными или уволенными. Ты же понимаешь, что неписано пером, не вырубишь топором. А вдруг твоя писанина попадет в руки моим врагам-соперникам? Ты  об этом подумал со своей правдой,  будь она неладна? Скандал, вынужденная отставка. Ну, писатель, ну Жарков, не ожидал я от тебя такой  пакости.

— Прошу впредь обращаться ко мне на “вы”,— резко оборвал я его, намереваясь покинуть кабинет. Но за спиной неожиданно вырос Устюжин. Видимо, он находился в смежной комнате отдыха и слышал наш диалог на повышенных тонах.

— Невелика птица,— ухмыльнулся Ланцюг. — Может Толстым или Шолоховым себя возомнил, так мы быстро на место поставим?

— Любой человек заслуживает уважения.

— Уважения? И это после  того, что написал?! — негодовал он.— Это же черт знает что?  Клевета, донос! Оскорбление представителя власти. Уголовщина, подсудное дело...

— Не вижу признаков состава преступления,— спокойно языком юриста заметил я.

— Те,  кому надо, увидят,— сухо пообещал он.— Гляжу я не тебя, Жарков, и поражаюсь. Казалось бы, взрослый человек и должен понять, что мне после напряженной работы по должности и рангу полагается полноценный отдых. Ты сколько  времени в сутки работаешь? Не за обеденным, а за письменным столом?

— По вдохновению,— ответил я.— Бывает, что четыре-пять часов, а то и десять, когда попадешь в струю романа или повести. Случаются и кризисные периоды, когда ни одной строки в сутки и кажется, что уже никогда ничего не напишешь. Ходишь,  опустошенный, как женщина после родов. Потом накапливаешь новый материал, появляется художественный замысел. Таков творческий процесс.

— Счастливый ты человек, — вроде бы  примирительно произнес он, немного остыв.

— Хочешь работаешь или дурака валяешь, ждешь вдохновения. А я себе не могу позволить этой роскоши. Каждые сутки, в выходные и праздники, как рабочая  лошадка,  пашу по десять-двенадцать часов. Поэтому имею я право хоть один, два раза в месяц выехать на природу? Снять стресс, пообщаться с полезными и интересными людьми. А ты этот и другие факты преподнес,  как злоупотребление служебным положением, как привилегии. Я же живой человек, а не робот-функционер. Ничто человеческое мне не чуждо, но я знаю, что делу — время, а  потехе — час.

— Но не за казенный счет,— возразил я.— А то получается, что не дано быку, то положено Юпитеру.

— Эх, писатель, мечтатель,— вздохнул он.— Ты безнадежно отстал от жизни,  живешь старыми представлениями, идеями социализма, а на пороге рыночная экономика, капитализм...

— Дикий, жестокий капитализм с метастазами криминала и коррупции,— не согласился я.

— Общество никогда не будет идеальным и равенство — это красивая сказка, которой политики ублажают сердобольных и наивных старушек,— усмехнулся мэр. — Некогда мне с тобой разводить дискуссию. Бесполезное занятие. То, что ты написал,  никуда не годится. Ни слова не сказано о моей общественной благотворительной деятельности, заботе о ветеранах войны, пенсионерах, инвалидах и сиротах, о моих заслуженных наградах, зато приплел рассказ об Инге. О ней то зачем?

— Она сама об этом попросила.

— Мало ли что капризной девице взбредет в голову. Ты я гляжу, парень не промах, жалуешься на большую загруженность творчеством, на дефицит времени, а сам тихой сапой Инге свидания назначаешь, весь вечер по горе Митридат, в  дотах и других укромных местах, подальше от глаз шастаете. Может,  и совокупляетесь, кто вас знает, это дело не хитрое, много ума не надо...

— Что вы такое говорите? Бред сивой кобылы, постыдитесь о своей дочери так отзываться, вы ей должны доверять, как отец,— резко  оборвал я его и почувствовал прилив крови к лицу, полыхнувшему румянцем.

— Доверяй, но проверяй— таков у меня принцип. А насчет кобылы и притом сивой, полегче. Ишь, смутился, как красна девица. Правда глаза колет, — угрожающе произнес он. — Не вздумай совратить Ингу. Загремишь у меня лет на десять в тюрягу за изнасилование. Повкалываешь в карьерах и на лесоповале, всякое желание отпадет на порядочных людей грязные пасквили сочинять.

Хотел я было послать его подальше, но Ланцюг, очевидно почувствовал, что  перегнул палку насчет подозрений в отношении Инги и понизив тон, продолжил, не сводя с меня своих оловянных зрачков. — Главы о заседании исполкома, нашем  знакомстве, прогулке на яхте и пикнике придется переделать заново. Даю на это два дня и ни часа больше.

— В лакеи к вам не нанимался и ничего переделывать не буду, — холодно произнес я.— Если не устраивает произведение, то возвратите мне  и на этом поставим точку.

Я протянул руку за  отпечатанным экземпляром.

— Нет, так не пойдет,— резко отвел мою руку в сторону Ярослав Гордеевич. — Теперь тебе придется выполнять наши условия, а не наоборот. Ты отдаешь нам оставшиеся экземпляры, рукопись и отпускаем тебя на  все четыре стороны.

— Произведение — моя интеллектуальная собственность и вы не имеете права  насильно его забирать. Это равнозначно грабежу,— не отступал я.

— Эх, Владлен Алексеевич, черт меня дернул с тобой связаться! — выругался Ланцюг.— Предупреждали  ведь знающие люди, что строптив и своенравен. Хотел помощь, а ты за все отплатил черной неблагодарностью.

—  Артем Силантьевич,— обратился он, к молчаливо взирающему Устюжину.— Поручаю тебе разобраться с Жарковым. Оставшиеся у него материалы, рукопись должны быть у меня. Договаривайтесь, как хотите, никто посторонний не должен знать ее содержание. Разговор окончен.

Я резко поднялся и по-английски, не попрощавшись, вышел из кабинета с единственным желанием больше никогда не переступать его порог. Хватит с меня одного творческого эксперимента, остроты впечатлений и вживания в образ героя.

8. Заманчивое  предложение

В две часа после полуночи меня разбудил телефонный звонок. Я приподнялся, приложил трубку к уху.

— Писатель Жарков? Владлен Алексеевич? — спросил незнакомый голос.

— Он самый, — отозвался я.— Почему столь поздно и с  кем имею честь?

— Это пока не важно. Извините за поздний звонок,— покаялся он.— Раньше не рискнул позвонить, так как не исключено, что ваш телефон прослушивается.

— Сомневаюсь, не такая уж я важная персона, чтобы круглосуточно держать на прослушке?

— Журналисты, писатели, занимающиеся публичной деятельностью, всегда для спецслужб представляют большой интерес, так как своими публикациями формируют общественное мнение, представляют собой оппозицию,— заметил он.

— Но сотрудникам службы безопасности запрещено заниматься политическим сыском,— напомнил я, ранее познакомившись с содержанием закона. — Они призваны бороться с оргпреступностью, коррупцией и прочими пороками, угрожающими безопасности державы.

— Запрещено, но президенту на стол регулярно поступает информация о политических противниках, а он дает силовым структурам задания по упреждающим мерам, — ответил он.— А после того, как вы решили написать очерк о Ланцюге, вы находитесь в центре внимания.

— Я взялся за это дело ради спортивного интереса, и сейчас сожалею об этом.

— У нас есть деловое предложение,— сообщил незнакомец. — Полагаю, что оно вас заинтересует, тем паче , что у вас с Ярославом Гордеевичем возникли недоразумения похожие на конфликт и вы нуждаетесь деньгах.

—В чем суть вашего предложения и откуда такая осведомленность о конфликте Топчием и моем финансовом положении? — недружелюбно произнес я и он понял это по интонации моего голоса.

—А вы не волнуйтесь, успокойтесь,— мягко посоветовал мужчина.— Речь пойдет об очерке или повести, написанной о бурной деятельности мэра. Надежный источник  сообщил, что он крайне негативно отнесся к ее содержанию, потребовал переделать и отказался выплатить обещанный гонорар. Кстати, какая вам сумма причиталась?

— Что ж ваш надежный источник не выяснил столь важную деталь?— упрекнул я.

—  Источник выяснил, но я хотел услышать от вас,— и помолчав, продолжил. — Хорошо, можете не отвечать. Вам полагалось кроме премиальных две тысячи долларов. Но вам за творческий труд не заплатили ни гроша. И не заплатят, не тешьте себя иллюзиями. Ланцюг не тот человек, который легко расстается с валютой. Запомните, чем человек богаче, тем жаднее, у него среди зимы снега не выпросишь....

Я промолчал, подозревая откровенный шантаж. Не исключено, что кто-то из  аппарата мэрии  проверяет меня, как себя поведу после конфликта. Интересно,  кто является осведомителем, источником, заслуживающи... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10


14 декабря 2016

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Бархатный сезон»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер