СТАРЫЙ  ПЕРЕЦ

СТАРЫЙ  ПЕРЕЦ

1

В поздний субботний вечер в двухкомнатной квартире Жабрина прозвучали два коротких электрозвонка. «Римма пожаловала, не обманула, — обрадовалась Нина Шурпетка. — Будет с кем время скоротать за чашкой кофе, поболтать о том, о сем, тоску зеленую развеять». Она прошла в прихожую, отодвинула щеколду, сбросила стальную цепочку  и открыла  входную дверь.

— Привет, подруга, это я, — улыбнулась Римма Сахно и подала ей  влажный зонтик, а сама расстегнула  пуговицы на плаще кремового цвета, сняла его и вместе с коричневым беретом  нацепила на вешалку.

— Погода нелетная. Озябла, мелкий дождь, листвы намело, того и гляди, утром мороз ударит, — сообщила она, вздрогнув хрупкими плечами под черным махровым свитером. —  Я до последнего момента сомневалась, стоит ли ехать, а потом решила, что не сахарная, не растаю. Села в маршрутку и к тебе. Как живется, можется?

— Хорошо, что приехала, — одобрила Нина и пригласила жестом. — Проходи на кухню. — Мг, на кухню? А почему не в гостиную?

— Ты же знаешь, что я здесь не хозяйка, а сиделка. Герман Лукич командует парадом.

—Не жди у моря погоды и манны небесной, бери власть в свои руки. Пусть старый пень не рыпается, — решительно заявила гостья. — Накрывай стол в гостиной. Гулять, так с музыкой!

— С  музыкой не получится, у хозяина по распорядку «тихий час», — возразила Нина.

— Но в гостиной можно тихонько посидеть и покалякать о том, о сем.

Они перенесли  блюда с бутербродами в гостиную на журнальный столик. Сели в мягкие кожаные кресла и Римма оценивающе обозрела интерьер. Квартира «сталинка» была просторной с высоким лепным потолком,  под которым висела хрустальная люстра, а дубовый паркет покрыт мягким туркменским ковром.

— О-о, у тебя идеальный порядок. Вижу, недаром стараешься, — похвалила она, взыскательно осматривая старинную мебель, сервант, книжный шкаф, гардероб и комод из красного дерева. Напротив, большой диван, два кресла, стол, телевизор, этажерка. Площадь гостиной составляла  не меньше 25 квадратных метров, было место для танцев.

— С утра верчусь, как белка в колесе, — вздохнула Шурпетка. — Сейчас я заварю кофе, согреешься.

—  Не торопись с кофе, оставь на десерт, — остановила ее гостья. — У меня есть напиток покрепче, враз согреемся.

Таинственно улыбнувшись, она достала из сумки бутылку  красного вина «Медвежья кровь», небольшую палку сервелата и пояснила:

—  Сейчас принято в гости со своей выпивкой и закуской приходить, даже штрафную стопку  редко наливают, следят, чтобы кто лишку не опрокинул.

— Уж кого другого, а тебя, Римма, я голодной не отпущу, — пообещала Нина.— Погоди, принесу еще бутерброды с сыром, лимоны, апельсины, а если очень голодна, то я картофель фри или с яичницей приготовлю, это минутное дело. 

— Нет, спасибо, достаточно того, что есть, — ответила подруга. — В нашем возрасте,  цветущем и интересном, переедание очень вредно. Мужикам нравятся стройные, тонкие и звонкие. Судя по дорогой старинной мебели и другим ценным вещам, дед не бедствовал, жил, как у Бога за пазухой.

—Да, накопил добра, как тот скупой рыцарь.

— Нина, если все получится, как мы задумали. Как только старик даст дуба, опрокинется и ты  станешь хозяйкой квартиры и всего этого богатства, то подаришь мне за то, что я тебя с ним свела, старинные часы и бронзовую русалку. Тебе и так привалит добра по самую крышу, — предложила Сахно. — Страсть, как обожаю ретро-вещи, драгоценности и антиквариат. Еще идут старинные часы…

Пропела она строку из шлягера, подражая Алле Пугачевой.

—Эх, подружка, не тужи, без труда не вытянешь и рыбку из пруда, — продолжила гостья, разливая густое, красное, словно кровь вино в фужеры. — Чувствую, что  приближается твой звездный час и мне что-нибудь перепадет от сладкого пирога. За удачу, фортуну, которая нам обязательно улыбнется.

— Помечтать не вредно. Делим мы шкуру неубитого медведя, — вздохнула Нина.

— Прорвемся. Сколько тому деду осталось? Не вечный же он, как тот Кощей Бессмертный?

— Не вечный, но здесь другая ситуация. Он ведь поначалу скрывал, чтобы заманить, а потом признался мне, что не одинок. Формально, юридически. У него младший брат Вениамин Лукич на Колыме колонией заведует,  зэков, которые трудятся на лесоповале,  охраняет. А у того сын и дочка, так что претендентов на наследство хватает.

— Это же несправедливо, — возмутилась Сахно. — Ты за дедом горшки выносила, нянчилась, как с малым дитем, а в итоге  — кукиш с маком.

— Через закон не перепрыгнешь. Вот если бы он оформил на меня дарственную или заключил хотя бы фиктивный брак, тогда я была бы прямой наследницей, а так приоритет за ними, а я останусь у разбитого корыта. И сам Герман Лукич, оказывается, в органах служил. Поэтому законом ворочает, как дышлом, прошел и Крым, и Рим…

—В каких еще органах? — вытаращила глаза подруга.

— Не признается, сказал, что дал расписку о неразглашении государственной тайны. Очень подозрительный тип.

—Вот оно что? Этот дед еще тот перец, хитрая устрица. Ладно, давай выпьем за встречу и подумаем, как его провести. Один ум хорошо, а два — лучше. Внуши себе мысль, что мы умные и красивые, победа будет за нами!

Они выпили бодрящее вино, закусили бутербродами. Римма подошла к серванту, открыла дверцу и увидела десятка четыре бутылок с коньяком, водкой, ромом, марочными винами «Массандры», «Магарач», ликерами… Замерла от неожиданности.

—О-о, да твой дед аристократ! Целая коллекция разных напитков. Может дегустируем коньячок или ром?

— Исключено. Он над каждой бутылкой трясется. За день по два-три раза проверяет все ли на месте. Бережет их к своему юбилею — 80-летию.

— Когда ему стукнет?

— Через три года.

— Долго еще ждать, он  должен раньше околеть.

— Когда окочурится, тогда и попробуем на поминках, — заметила Шурпетка и призналась. — Я однажды намекнула Герману Лукичу, мол, в его преклонном возрасте глупо делать запасы впрок. Так он обиделся и  привел народную мудрость: помирать собрался, а рожь сей.

— Кстати,  где твой дедуля, «божий одуванчик»? Что-то не слышно его, в больницу отправила? Мы бы здесь закатили вечеринку  с нашими пацанами.

— Его из дома калачом не выманишь, — посетовала сиделка и подала подруге два хрустальных фужера из серванта, а сама принялась нарезать  хлеб и колбасу. — Он знает, что в больнице такого ухода и кормежки, как здесь, не будет. Наелся до отвала и дрыхнет в спальне. Велел не беспокоить, у него такой режим, сон-тренажем  называется. Не знаю, что с дедом делать? То спит, то часами напролет, словно баран на новые ворота, пялит глаза в телек. Смотрит по видику порнофильмы и жрет, как жеребец, слюну пускает, наблюдая за извращенными актами соития. И меня заставляет смотреть эту пошлость, чтобы я, значит, загорелась, пришла в охоту. Ты, подруга,  не поверишь, вместо того, чтобы замаливать грехи и дышать на ладан, он требует на десерт секс, удовлетворения. Вот так дедуля, старый бабник с признаками педофилии. Боюсь, что на этой почве он может умом тронуться и насильно овладеть мною. Постоянно бубнит, что секс для него самая приятная процедура, элексир здоровья.

—  Губа не дура, не прочь на халяву полакомиться. Но в этом ничего удивительного, ты должна была быть готова к такому сценарию, — спокойно ответила Римма и пояснила.

— Пока человек, дышит, шевелится, он испытывает потребность в наслаждениях. Это надо быть кретином или  импотентом, чтобы не возжелать такой очаровательной особы… Для него это процедура, а для тебя — инъекция.

Нина смутилась, поняв грубый намек, упрекнула:

— Ты по части пошлости от деда  далеко не ушла. Друг друга стоите, два сапога — пара, вот бы вас свести?

— Не обижайся, я ведь любя и сочувствуя, — миролюбиво произнесла подруга. — Надо хорошенько подумать, как старого маразматика обвести вокруг пальца. У меня родилась гениальная идея. Появись перед ним полуобнаженной в  бикини и спровоцируй на изнасилование. Сначала поддайся, а когда дело дойдет до соития, то отбивайся, зови на помощь и я тут же возникну рядом. А потом выступлю в качестве свидетельницы. Сымитируем насилие: порвем блузку, лифчик и другое нижнее белье. Игра стоит свеч. Через суд взыщем с него по полной программе и материальный, и моральный ущерб. И еще упрячем  Казанова за решетку.

— Если бы я была малолеткой, то поверили бы, а то ведь взрослая женщина, уже вкусившая, и не один раз, райское яблочко. А потом, совесть заест, жаль старика, на нарах загнется. Ему может,  и жить осталось немного.

— Глупая, а кто нас с тобой пожалеет? Ты об этом подумала?

— А почему бы тебе самой не охмурить деда?

— Без проблем, но есть серьезные препятствия. Во-первых, он на тебя глаз положил, а я не хочу переходить дорогу. Во-вторых, он ко мне равнодушен, никаких знаков внимания, а насильно мил не будешь. И в-третьих,  он не в моем вкусе.  А тебе следовало бы ради благополучия, проявить к нему нежность. Если один или два раза с ним переспишь, то тебя не убудет, утолишь сексуальный голод.

— Ты что рехнулась? Он тоже не в моем вкусе! — возмутилась Шурпетка. — Я на сей счет не страдаю, есть, кому меня любить и ласкать. Но чтобы со стариком, из которого  труха сыплется, избави Бог.

— Не скажи, есть такие старички-боровички, особенно из бывших военных,  моряков, летчиков, что молодому любовнику фору дадут. Какая разница, все мужики из одного теста и цель у них одна — покорить, овладеть и насладиться.

— А ты, что же на собственном опыте испытала?

— Кто же тебе об этом скажет, — уклонилась от ответа  Сахно и тут же  предложила.

— Ты, подруга, не слишком комплексуй. Если деду захотелось, то поставь главное условие, чтобы официально зарегистрировал брак. И тогда ты станешь барыней-сударыней. Он скоро даст дуба, квартира и все имущество перейдут в твою собственность.

— Да, что ты такое говоришь?! Этот дед еще нас с тобой переживет, — возразила Нина. — Коль такая практичная и умная, то сама выходи за него замуж. Я погляжу, насколько тебя хватит.

— Нет уж, взялась за гуж, не говори, что не дюж.

— Тш-ш, не шуми, я осторожно загляну в спальню, не разбудила ли ты его звонками. Слишком  он скрытный и любознательный, может  притаиться за дверью и подслушать  наш разговор, будет потом пилить, — произнесла сиделка.

2

—  Я тоже  хочу на старца взглянуть, — прошептала Римма.

Они по ковровой дорожке приблизились к спальной и сиделка слегка приоткрыла  дверь. Жабрин, до самого подбородка завернувшись в белую простыню, словно кокон  тутового шелкопряда, крепко спал на широком ложе, смежив глаза с нависшими белесыми бровями. С  присвистом выпускал воздух из ноздрей. Тумбочка, стоявшая у изголовья,  была заставлена бутылками  бальзамов  Биттнер, Вигор, Златогор, флаконами с  настойкой женьшеня, боярышника, маслом облепихи, росторопши и разными  витаминами.

— А это, что за фигня? — Сахно взяла в руку один из флаконов.

—Это не фигня, а масло из  льна, очень дорогое, — сообщила сиделка.

— От чего оно?

—Стимулирует работу сердца, смазка для клапанов. Ему один девяностолетний академик-селекционер рекомендовал. Он в этом деле собаку съел, почти всю жизнь занимается выведением сортов масличных культур, рапса, сои, кунжута, горчицы, употребляет масло и поэтому так долго живет. Герман Ильич строго следует его рекомендациям, поэтому химическим медпрепаратам предпочитает  народные средства, фитотерапию. Нам тоже не помешало бы укрепить свои сердечки.

—Так стырь у него флакон.

—Что ты, он же сразу догадается, скандал закатит.

— Не похоже, чтобы он собрался помирать, румянец на всю рожу,—  шепнула Нина на ухо подруга и, уловив неприятный запах, зажала носик тонкими с лиловым маникюром пальцами. — Фу-у, как в газовой камере. Спит, как хорь и  поминутно «дроздов» пускает, хоть противогаз покупай. Банку зеленого горошка, который я купила, чтобы ко встречи с тобой приготовить оливье, за один присест сожрал. Как саранча все подметает, настоящий обжора.

—Тш-ш, — приложила палец к губам сиделка. — Упаси Бог, чтобы не услышал.

—Ему уши заложило, старый пень дрыхнет, как сурок.

— Отравит он меня, совсем зачахну, как цветок в пустыне, — пожаловалась Шурпетка.

— Фу-у, словно в хлеву, — скривилась Сахно, разогнав перед собой ладонью воздух. — Ты хотя бы комнату проветривай, открывай форточку, используй дезодоранты.

—  Он строго-настрого запретил, боится сквозняков.

— Ну, и фрукт тебе, подружка, попался, экзотический, — покачала изящной головой Римма, поспешно увлекая за собой из спальни подругу. — Здесь невыносимо, как в газовой камере.

— Может ты меня, Римма, на денек-другой сменишь, а я хоть немного передохну от этой каторги? — с тоской в глазах попросила Нина.

— Нет уж, возись с ним сама, — отрезала Сахно  и, чуть смягчив тон, чтобы не слишком обидеть пояснила. — Ты уже успела к этой специфической атмосфере и условиям адаптироваться, а я — женщина чувственная, утонченная, не выдержу этой пытки, этих хождений по мукам. Еще в  состоянии аффекта придушу его или утку с его же дерьмом на голове разобью. Господи, прости меня, что я говорю, еще дед услышит.

— Отсюда не услышит, скунс, умаялся, спит, хоть кол на голове теши, — сообщила Нина, возвратившись в гостиную.

— Чем же он занимался, что так устал? — спросила Римма, разливая густое алое вино по фужерам.

— От безделья умаялся. Донимал  меня беседами на интимные темы, — призналась она, опустившись в кресло.

— Ты не шутишь? — удивилась Сахно, пристально взглянув на подругу. — В его  возрасте  следует  о вечном,  о душе подумать.

— Не до шуток мне, — уныло отозвалась Нина.

— Чудеса-а! — рассмеялась Римма. — Он же помирать собирался. Сиделкой тебя взял. Помнишь, каким он был, когда мы в первый раз пришли по объявлению?

— Как не помнить, — нахмурилась Шурпетка. — Почитай Богу душу отдавал, с  постели не поднимался, плакал, стонал, крестился. Жить мне, говорил, немного осталось, похорони, как полагается, в гробу деревянном, а не картонном, обязательно  с музыкой. Все тебе отпишу: дом,  имущество, дарственную составлю. Старуха моя Серафима раньше померла, а детей Бог не дал. Жалко мне его стало, да и о своих перспективах подумала. Не мыкаться  же с молодых лет по общагам, денег на покупку квартиры у нас с тобой нет. А здесь шанс подвернулся и глупо его упускать. За доброту душевную и заботу старик готов щедро отблагодарить. Заверял, что после инсульта долго не протянет. Правая сторона, мол,  отнимается, если бы левая, то еще есть шанс выкарабкаться. Сказал, что все его добро мне достанется. Только велел похоронить по-людски в гробу и с музыкой, а то ведь зароют, как собаку в целлофане.

— Ты, Ниночка, поверила этим сказкам?

— А как же, он слезу пустил. Попросил платочком вытереть. Больно глядеть на него было, — горестно вздохнула Шурпетка.

— Если бы его разбил инсульт, то врачи не оставили бы без присмотра, —  резонно заметила Римма. — На период реабилитации закрепили бы за ним медсестру, назначили курс лечения.

— Не знаю, я не допытывалась.

— Напрасно, —  посетовала подруга. — Я бы ему старому симулянту, такой допрос учинила, что враз бы с постели вскочил, куда и хворь делась бы. Дед понял, что ты душевная и покладистая и решил на тебе воду возить, помыкая. Вижу, замоталась ты, зачухалась, похудела, а он  харю с румянцем наел и бычью шею натрепал…

— Ой, и не говори, Римма, извел он меня своими капризами и сексуальными домогательствами, готова на край света бежать…

— Не повезло тебе, подружка, — посочувствовала ей Сахно. — Как мать Тереза, с того света его подняла. Теперь, поди, долго придется ждать, когда  он преставится. Но ты не печалься, что-нибудь придумаем. Сначала выпьем для поднятия тонуса и покумекаем, что делать дальше с твоим дедулей.

— Не вздумай так его называть, — предупредила сиделка. — Он после того, как оклемался, потребовал, чтобы его величали Германом Лукичем.

— Вот оно что. Значит, почувствовал вкус  жизни, — заметила Римма. — Раньше он ведь охотно откликался на «дедулю» и называл тебя внучкой. Волшебные  у тебя руки, Нина, только самой от этого никакого проку. Могла бы стать народной целительницей и деньги грести лопатой. Но для раскрутки нужен спонсор и реклама. А любой толстосум опять же потребует твоего знойного тела. За бесплатно никто и пальцем не пошевелит. Прямо заколдованный круг. Но все же будем оптимистками и выпьем за то, чтобы у нас все получилось.

 3

Они выпили приятное бодрящее вино, закусили дольками апельсина и бутербродами.

— За эти две недели  ухода за ним я  так измучилась, что  врагу такого не пожелаю, — пожаловалась Шурпетка.— Пока он лежал, да и сейчас все бытовые заботы  на мне. Бегала, как угорелая, по аптекам, глюкозу, витамины, бальзам, а с рынка — курятину, цитрусовые, масло, сыр, овощи. Пенсия у него мизерная, дал двадцать гривен, всего на день хватило. Пришлось за свои сбережения ему все покупать. Думала, что все окупится сторицей,  когда хозяйкой квартиры стану. Сколько уток из-под него уже вынесла и все впустую. Противно, бывало, нос пальцами зажму, а терплю, сейчас хоть сам по нужде ходит. Рассчитывала, что он неделю-другую протянет и дух испустит, да, видно,  перестаралась. С того света вытащила. Он, наверное, своей  нудотиной старуху раньше времени в гроб загнал, и я с ним загнусь... 

— Бог терпел и нам велел, — напомнила заповедь Римма. — Такой стал капризный и привередливый, что не приведи Господь,— продолжала плакаться сиделка. — Требует, чтобы в квартире дважды на день протирала полы, как в больнице, и меню заказывает, словно в ресторане: куриный бульон, жаркое, шницель, отбивная, пельмени, разные салаты и свежие фрукты. Пожалела его на свою голову, купила ему Биттнер, так он теперь требует спирулину и насчет виагры и импазы  намекал. Наслушался рекламы. Когда заикнулась о деньгах на расходы, он заявил, что со дня на день должны принести пенсию за два месяца. Уже неделя, как обещает. Была бы  у него хоть пенсия, как у военных или госслужащих, а то ведь, что кот наплакал. Что делать, Римма? Ума не приложу, совсем запуталась. Разорит он меня, последние деньги вытянет или в психушку сведет. Командует, как женой.  Римма, ты не поверишь, у него пенсия пять тысяч гривен. Это в переводе на валюту—  тысяча долларов. А прикидывается убогим.

— Откуда ты знаешь, что у него такая сумасшедшая пенсия?

— Мне почтальонша по секрету сообщила, что Герман Лукич еще тот скупердяй. С ним ни одна женщина не смогла ужиться. Во-первых, очень жадный, занудный и привередливый, во-вторых,  не соглашается официально оформить с ними брак, чтобы не претендовали на жилье и имущество. Поэтому они надолго не задерживаются. Ищет себе, чтобы были его моложе лет на сорок для обновления крови и поднятия тонуса, — продолжила Шурпетка.

—Так может он педофил?

— Черт его знает, но на сексе помешался?

— Ха, ха, я еще не встречала мужиков, которые бы не любили этим делом заниматься, да и среди женщин немало любительниц, — усмехнулась подруга. — Наверное, и в постель твою норовит забраться? Запирайся от него на ночь.

— Откуда ты знаешь? — всполошилась Нина.

— Почитай труды знаменитого психоаналитика Зигмунда Фрейда, — заметила Сахно. — Интересный попался дедуля, долго тебе с ним придется мыкаться. Что-то подозрительно  быстро он на ноги встал. Стонал, кряхтел, глаза закатывал. Может, он симулянт, притворяется, чтобы узнать, как ты себя поведешь. Не аферистка ли? Есть такие типы, любят, чтобы им во всем потакали.

— Черт его знает? В душу к нему не залезешь, что у него на уме, какие планы, — посетовала женщина. — Когда совсем плох, немощен  был, я хотела вызвать «неотложку», так он запретил. Не верю, говорит, этим эскулапам, они меня зарежут, видение, мол, такое было. Хочу в родном доме нормально  помереть. Вся надежда на тебя  внучка, Спасешь,  все, что имею, тебе отпишу. Я и рада стараться. Конечно, не из-за квартиры, а просто пожалела старика, одинокий, больной, кому он нужен. Защемило сердце. 

— Для своих семидесяти семи  лет  он выглядит слишком бодро, лет на шестьдесят, не более, — заметила Римма. — Ты его паспорт видела?

— Нет, все документы он прячет под замком в сейфе, рядом с кроватью Посторонним не доверяет.

— Какая же ты теперь для него посторонняя, ухаживаешь, как за  малым дитем, горшки выносишь. Да он должен тебе руки целовать. А договор на право наследования в случае смерти оформил?

— Пока нет. Ты же видела, в  каком он тогда состоянии находился, — напомнила Нина. — Пальцы дрожали, глаза слезились, не смог бы даже расписаться. Совестно было настаивать. Надо было его срочно спасать.

— Вот и спасла на свою голову. Эх, очень ты жалостливая и наивная, — пожурила ее подруга. — Надо было не по аптекам бегать, а сразу к нотариусу, оформить и  заверить договор, завещание, как положено, а потом уже дедом и его горшками заниматься. Пригласила бы нотариуса  домой,  оплатив за услугу, и дед бы никуда не делся и поставил свою закорючку. Упустила ты очень удобный момент. Теперь, попробуй его заставь. Вместо того, чтобы бумагу подписать, он к телу твоему, как мартовский кот, подкрадывается. Учить тебя еще надо уму-разуму. Я бы без договора пальцем  не пошевелила. Пусть бы, старый пень загнулся,  чем ты с ним столько времени промаялась. Поторопились мы, клюнули на первого встречного. Надо было старца из военных или чиновников  с персональной пенсией подыскать и чтобы они на полном издыхании были. Раздобыть бы  в регистратуре поликлиники истории болезней престарелых пациентов и лучше выбрать тех, кого доедает рак или саркома.. Чтобы стопроцентная гарантия, что долго не протянет.

— Римма, это же жестоко, не по-христиански, — упрекнула Нина.

— Ты со своей деликатностью ничего не добьешься, — ответила Сахно. — Он ведь тебя использует бесплатно без всяких угрызений совести. Раньше нас с тобой к суровым условиям жизни адаптировался. Нынче ведь каждый норовит обскакать  и надуть друг друга. Поэтому надо действовать решительно и напористо, без жалости и слез. Только в этом случае мы добьемся успеха.

4

— Что ты, Римма, предлагаешь?

— Пока очередной тост за нас, — ответила та, наполнив фужеры и с лукавинкой и блеском   черных, как маслины,  глаз промолвила. —  И все же ответь дедуле взаимностью. Жена все же больше имеет прав, чем сиделка.

— Разве можно без любви и еще за старика? Это же извращение, проституция, — возмутилась Шурпетка. — Где  гарантия, что потом он юридически оформит со мной брак? Поживет, насладиться и выставит за порог, как обошелся с другими.

—Родишь от него ребенка,  не отвертится. Если станет возражать, то закажешь экспертизу на ДНК

—Ты считаешь, что он способен? Нет, это исключено, противно и низко продавать себя. Он и так ко мне пристает, ему курочку-дурочку безотказную  подавай, чтобы топтать ее. Одной ногою в могиле был, а теперь и «клубнички» не прочь отведать. Для этой цели, наверное, и нанял  в роли сиделки.

— И все же будь, Ниночка,  хитрее, уступи его желаниям. Другие этим живут, не испытывая угрызений совести, —  настойчиво предложила Сахно.

— Ни за что на свете!

— Тогда брось его к чертовой матери! — вспылила Римма. — Найдем тебе немощного, покладистого деда, только не смей его реанимировать, а то, как и этот, сядет на шею и будет воду возить.

—  Римма, я  уже на него пять тысяч рублей потратила и столько сил, обидно в дурах  оставаться, — заявила Шурпетка.

— Да такой подарок он не заслужил. Нам с тобой далеко до спонсорских жестов. Надо срочно выручать деньги, лучше их в ресторане прогуляем. Мы должны раскусить этот орешек, — она закурила сигарету, пустив кольца сизо-голубого дыма. Призадумалась.

— Я забыла тебя предупредить, он не переносит табачный дым, —  сообщила  Нина. — Проснется, сразу учует и скандал закатит.

— Пошел он к черту. Пусть благодарит, что ты от него до сих пор не сбежала. Не трусь, подружка, прорвемся. Раз он возле тебя топчется, как кобель, значит, положил глаз.

— Больше не на кого положить, — горько усмехнулась сиделка.

— Ты его подняла на ноги? — с азартом встряхнула копной медно-рыжих волос Сахно.

— Да, подняла почти с того света.

— Ты его должна и уложить пластом.

— Каким образом?

—  Создай в квартире невыносимые условия, — предложила Римма. — Хватит вокруг него на цыпочках  ходить и пылинки сдувать, как за отцом родным ухаживать. Никаких больше уборок в комнатах, устрой беспорядок: пыль, паутина, грязь, немытая посуда с прокисшей едой. Появятся тараканы, пауки, клопы, а если, как следует, постараешься, то и мыши  разведутся. Урежь меню, никаких деликатесов. Давай ему грубый, плохо сваренный корм и побольше острых специй, горького перца, горчицы, аджики, лука и чеснока. Добавляй незаметно в пищу слабительное, пусть его пронесет  и не один раз, чтобы с унитаза не слезал. Воду не смей кипятить, может, его кишечная палочка или другая инфекция доконает. У стариков самое слабое место — желудочно-кишечный тракт. Мне об этом знакомая медсестра по большому секрету сказала. Они чаще всего страдают от запоров или жидкого стула, вот ты его и потчуй касторкой.        

— Я так не могу. Все же он человек, хоть и зануда, — отозвалась Нина. — Ну и дура. Он при твоем идеальном уходе еще лет пятнадцать-двадцать проживет, и неизвестно, чем дело закончится, держит тебя словно заложницу взаперти. Лучшие годы пройдут, и кому ты после сорока лет нужна, даже с квартирой. С дедулей надо решать, он свое пожил, пора и на покой. Если слабительное не поможет,  через неделю не отощает, как Кощей, то и есть другие более эффективные средства. Окочурится тихо, никто и не дознается. Родни нет, одинокий, кому он нужен.

— Какие? — насторожилась Шурпетка.

—  Для травли крыс и мышей. Об этом поговорим потом. Гляди, Нинка, никому ни слова, иначе не видать тебе счастья. Для тебя ведь стараюсь,— предупредила Римма.

— Проведут медэкспертизу, вскрытие и узнают, от чего помер, — заметила сиделка. — И прощай тогда свобода и молодость.

— От старости и одиночества помер. Кому он сто лет нужен, чтобы на экспертизу и вскрытие тратились. На это у медицины финансов нет, — возразила Римма.— Скромно его похоронишь, всплакнешь для вида и хозяйка-барыня, зови в дом  молодого красивого и богатого жениха. Отбоя не будет. Завидую я тебе по-доброму. Если все получится, как задумали, то и себе отыщу какого-нибудь божьего одуванчика, дышащего на ладан. Уж я с ним  церемониться не стану, как ты, словно с малым  дитем возишься. С дедами-маразматиками будь построже, тогда больше ценить и уважать будут. Пока твой эксплуататор не проснулся, пожалуй, поеду к себе, мало радости со старым пнем  общаться. Антошка мой  моряк-рыбак недавно из рейса в общаге заждался, горячий парень. Пора сниматься с якоря. Давай выпьем на посошок и до новой встречи уже на твоей собственной территории, в этой уютной квартире. Ладно, пошел он на фиг, много чести.  Давай  поговорим о чем-нибудь приятном. Наливай!

И сама же выполнила команду, наполнила фужеры и провозгласила тост:

—Чтобы у нас все получилось! Виват!

5

Сдвинули фужеры, уловив хрустальный звон. И в этот момент дверь спальни отворилась и в гостиную в полосатой, как матрац сорочке, в белых семейных трусах по колено с красными вставками, словно генеральскими лампасами, и в отороченных мехом тапочках резвым пуделем  вбежал Герман Ильич. Широко расставив короткие кривые ноги, он в правой руке держал занесенный  над головой топорик для разделки мяса, а в левой — включенный портативный магнитофон.

— Порублю, суки! Поруб-лю-ю! — кричал он писклявым голосом, страшно вращая зрачками и  потрясая топориком. — Мою элитную квартиру в кабак, забегаловку, в притон превратили. Не позволю, не потерплю!

Шурпетка от неожиданности выронила из задрожавшей руки  фужер. Он ударился о край стола, осколки с красным вином обрушились на ковер, впитавшись, как в губку.

—Ах, вы змеи подколодные, гадюки ядовитые! — распалялся ветеран. — Пригрел на груди, и дом, и богатство — все хотел отдать.  Значит, отравить, угробить меня решили, клопы, вши, слабительное, мышьяк...  Курицы безмозглые,  я вас насквозь вижу. Хотели надуть, обвести меня вокруг пальца, заморить голодом и прихватить кровью и потом нажитое имущество и квартиру.  Кукиш вам с маком, не на того нарвались!  Никто еще опытного чекиста, майора госбезопасности не сумел провести. Мне не было равных в борьбе с разными сектами адвентистов, иеговистов, баптистов и прочих шарлатанов —агентами влияния из ЦРУ, Моссада и других спецслужб. Жалкие шмокодявки, на кого руку подняли, решили надуть. Это я вас надую, как резиновую куклу и упеку в каталажку, где вас, писаных красавиц-недотрог,  будут на нарах  драть, как сидоровых коз.  Стоять, молчать! Завалю и пикнуть не успеете.

Застигнутые врасплох, Нина и Римма, закрывая лица руками от  наступавшего с воинственным  видом Жабрина, поднялись из-за стола. Один из фужеров опрокинулся, и вино кровавой струей потекло на палас. «Какие средства?» — услышала в возникшей паузе свой вопрос, озвученный  магнитофоном Шурпетка  и тут  же последовал уверенный ответ Сахно: «для травли крыс и мышей». «Он нас тайно записал», — эта внезапная мысль парализовала  их волю. Божий одуванчик превзошел их самые невероятные ожидания и прогнозы. Герман Лукич, чувствуя свое преимущество, распалялся.

— Что, стервы, рты раззявили и глаза свои бесстыжие выпучили! Пьете за упокой раба божьего и харчи мои переводите? Как бы не так. Меня, бывшего секретного сотрудника, еще никто на мякине не провел, не таких пигалиц в бараний  рог сворачивал. Все записал, слово в слово, как вы, гадюки ядовитые, на  заслуженного человека покушение готовили. Ловко придумали, никто не докопается. Выкусишь Нинка, теперь, ни копейки не получишь! У меня в каждой комнате микрофоны. Позвоню в милицию и прокуратуру. Повяжут вас тепленькими  и загонят на нары. Там  будет, кому  потешиться всласть, коль мною, зараза, пренебрегла, не захотела пожалеть и отблагодарить.

— Ой, дедуля, мы же пошутили, а вы всерьез  восприняли, — первой пришла в себя и покаялась  Римма. — Немного вот выпили, и всякая чушь полезла в пьяную голову. Вам тоже винца марочного оставили для поднятия тонуса. Французы его, вместо воды пьют и поэтому долго и счастливо живут. Выпейте на здоровье и живите долго-долго, сколько Богу угодно. Простите нас, глупых.

— Что у трезвого в уме, то у пьяного на языке, — строго оборвал он. — Я те не дедуля, а Герман Лукич. Со следователем по особо важным делам будете объясняться, как хотели  меня голодом заморить и отравить. В Уголовном кодексе есть статья, по которой угроза совершить убийство наказывается лишением свободы на срок до одного года. Маловато, конечно. А пьянство  является отягчающим вину обстоятельством. Эту  статью я назубок изучил. Придется попариться вам в колонии, на лесоповале или в карьере. Больными старухами вернетесь из зоны, если еще посчастливится.

— Что же нам делать? — со слезами в голосе прошептала Нина, покорно взирая на бодрого старика.

— Платите по триста  долларов каждая за моральную травму, и я уничтожу запись, не дам ей ходу, — предложил  Жабрин, не выпуская ни топорика, ни магнитофона из рук.

— У нас нет таких больших денег, — взмолилась Сахно.

— Это ваши проблемы. Моя жизнь и  ваша свобода стоят дороже, — подчеркнул он. — Не мне вас, молодых и красивых, учить, как заработать валюту. Не маленькие, сами должны соображать, злодейство смогли замыслить, значит, сможете и через свою гордыню преступить и  поработать несколько ночей. Если через пять дней не будет денег, сдам вас с потрохами в милицию. Там вас научат зарабатывать  валюту.

— Герман Лукич,  может мне  остаться? — в нерешительности остановилась Шурпетка. — Вы мне очень симпатичны и я готова исполнить любое ваше желание.

 — Поздно ты прозрела и созрела, детка. Когда я уговаривал,  брыкалась, как строптивая телка, — упрекнул Жабрин. — А теперь забирай барахло и вон с моих глаз. Я найду себе другую сиделку, красивее и ласковее. На квартиру и имущество много нынче охотников. На тебе свет клином не сошелся.

— Герман Ильич, верните долг за лекарства и питание, — осмелилась она напомнить.

— Ах ты, бесстыжая стерва, жила, как принцесса, под моей крышей на всем готовом  и я ей еще должен. Ни разу не поблагодарила, как положено, — вспылил он. — Будешь рыпаться, я тебе живо счет выставлю за коммунальные  услуги, электричество и телефон. Без юбки и блузки, нагишом,  в чем мать родила, по миру пущу.

—  В таком случае, Герман Лукич, возвратите мой паспорт, — заканючила Шурпетка.

—Накось выкуси! — Жабрин виртуозно свернул кукиш и заявил. — Ты мне за  хранения документа пятьдесят долларов заплатишь, а за нарушение трудового договора об уходе за заслуженным ветераном еще пятьсот. Это называется неустойкой… Будем на Европу равнение держать, а то привыкли законом, как дышлом, ворочать. Не позволю из меня делать клоуна.

— Никакой договор я не подписывала, — возмутилась женщина.

— Договор устный, как в Японии, — пояснил ветеран. — Там блюдут слово и честь. В случае нарушения делают себе харакири. Эх, ты подлая аферистка Шурпетка! Согрел змею на своей груди.

Подруги, опасливо оглядываясь на сверкающее в свете люстры лезвие топорика, поспешно, собрав вещи, покинули квартиру.

— Психопат  и шантажист. Черт нас угораздил с ним связаться. Он же здоров, как бык,  а притворялся больным, чтобы заманить в ловушку, — оказавшись за дверью, прошептала Сахно.— Влипли мы с тобой, подруга. Но этого старого афериста надо проучить.

— Как? — отозвалась,  потрясенная происшествием, Нина.

— Пока не знаю, но способ должен  быть, — обнадежила Римма. — На фиг мы на этого психованного придурка клюнули? Надо было закадрить какого-нибудь олигарха.

— Не с нашими внешними данными. Для этого следует быть топ-моделью, чтобы красивая мордашка, ноги от шеи росли, пышная грудь, осиная талия и роскошные  бедра,— посетовала Шурпетка.

— Не скромничай. Мы с тобой еще способны молодым и затасканным фору дать. А то на иную звезду больно глядеть, ни рожи, ни кожи, как вешалка, — заметила Сахно и это их несколько утешило.

Между тем ветеран ликовал: «Какой я, однако,  умный и шибко сообразительный. Жаль, суки канцелярские, не дали до полковника дослужиться, а там и до генеральских погон и лампасов рукой подать. Сейчас бы имел госдачу, спецобслуживание и до гробовой доски  персональном авто. Попались, голубушки, как куры во щи. Подвалят мне деньжата, с пенсии давно бы ноги протянул. Девки, поди,  не глупые, валюту у кого-нибудь одолжат или на панели заработают, только бы не попасть в колонию. Понимают, что их судьба в моих руках. Нинка, эта недотрога, готова была даже переспать со мною. А прежде, даже мысли такой не допускала.  Ловко я их подловил,  все продумал и сделал точно с учетом женской психики. Комар носа не подточит. Жаловаться они не станут, поскольку нет ни доказательств, ни свидетелей, а у меня запись. Они не первые и не последние».Ветеран  достал из-под крышки  стола миниатюрный микрофон со шнуром. Затем вылил в фужер остатки  красного вина и с удовольствием выпил и закусил колбасой, разминая ее крепкими зубами. «Скучно без приключений, без активной оперработы, оригинальных операций с лохами, чтобы не потерять квалификацию. Замечательное хобби. Завтра надо отнести объявление в газету, — твердо решил  Герман Лукич. — Без сиделки жить скучно, да и лишние деньги не помешают. Дай Бог, чтобы попалась добрая и нежная, а не злюка-гадюка подколодная. У меня ведь, как говорил Тарас Бульба,  «есть еще  порох в пороховницах». Ишь, сороки, раскатали губы на мое жилье и богатство. Я еще долго буду жить, припеваючи. Дед  и отец  до девяноста  лет дотянули. Крепкий орешек — не всякому по зубам»

 Владимир Жуков

x

Иллюстрация к: СТАРЫЙ  ПЕРЕЦ