Я ТЕБЕ ВЕРЮ!

        -Мама, чево там? Папка задлавшийся плишол?

        -Нет, нет, это не папка, - заговорила Нина, уводя Иришку в комнату, - Это дядя Гена с дядей Толиком вернулись.

        -А дядя Гена тоже задлался?

        -Нет, что ты. Дядя Гена у нас хороший, он не дерется. Спи, дочур. Видишь, Тотося с Тутосей уже спят, и мы сейчас тоже спать ложимся.

        На кухне, превращенной в полевой лазарет, Нина обрабатывала их ушибы и раны, слушая рассказ о происшедшем.

        -…Так что, если бы не Толик, мне бы хана, - завершил рассказ Гена.

        -Говорила же я вам – не ходите. Сами видите, какая у нас тут жизнь.

        -Это могло быть где угодно, - твердо возразил Толик.

        -Да неужели же и в Москве так?

        -Где угодно, - твердо повторил Толик, - Ты думаешь, Москва – это вершина цивилизации? Жизнь другая, а люди одни и те же.

        -А, глядя на тебя, и не подумаешь, что ты можешь так драться, - уважительно взглянув на него, сказала Нина, - Такой интеллигентный с виду.

        -С волками жить…, - индифферентно   проговорил Толик.

        Закончив с ранами, Нина вытащила из машины и развесила на веревках под потолком кухни их одежду, и встав в дверях, заговорила, отчеканивая каждую фразу указательным пальцем:

        -Завтра из дома ни ногой! Дверь никому до моего возвращения не открывать! Маришку я отведу в садик, а у Иришки свой ключ. Еды навалом – лежите, отлеживайтесь! Все!

        Она повернулась и пошла в маленькую комнату.

        -Пошли, Толясь, - нежно взглянув на него, сказал Гена.

        Они погасили везде свет и легли на диван. Едва накрывшись одеялом, Толик почувствовал сильное возбуждение. Перед ним отступила даже боль. Ему захотелось сейчас обнять и прижать к себе Гену, как никогда. И не только это. После того, что произошло, Толику показалось, что он готов сделать все, на что только был способен, чтобы никто никогда не посмел к нему прикоснуться. При этом он отдавал себе отчет, что раньше не испытывал таких чувств ни к одному человеку.

        Толик протянул руку под одеялом и обнаружил, что Гена тоже возбужден.

        -Сейчас нельзя, потерпи, - услышал он над ухом его тихий шепот.

        Толик впился в эти губы своими, наслаждаясь, как малостью, посланной ему в утешение. Гена откликнулся, и они, обнявшись и превозмогая боль, слились в долгом поцелуе. Уснули, не в силах оторваться друг от друга, и обняв друг друга под одеялом.

        Толик опять сквозь сон слышал, как уходила на работу Нина. Слышал голосок Маришки:

        -Я не хочу в садик, я хочу с дядей Геной.

        Слышал строгий голос Нины:

        -Дядя Гена не сможет с тобой погулять, он заболел.

        Слышал… и опять уснул, прижавшись к дорогому ему человеку, что он вдруг осознал почему-то вчера со всей остротой. Именно это чувство помогло ему победить в драке.

        Они проснулись одновременно, вместе с проснувшимися в них вчерашними чувствами. Сейчас они были одни, и с упоением предались им.

        -Геннастый, - произносил Толик любимое имя, утопая взглядом в нежных глазах лежащего перед ним на спине друга.

        -Толясь мой, - так же мягко откликался Гена, водя ласковыми, но сильными руками по его телу.

        Они опять извивались в объятиях, насколько позволяла не отпустившая еще боль.

        -Войди, - проговорил Гена, переворачиваясь на живот.

        И Толик сделал это, ведомый стремлением доставить удовольствие другу и сам получая наслаждение от этого.

Гена глубоко дышал и сладостно постанывал. Толик целовал широко раскрытыми губами его плечи, шею, вдыхал запах его волос, а губы между поцелуями, страстно шептали:

        -Геночка… Геннастый… Генка…

        -Толясь… - изредка так же шепотом откликался Гена, - Толяська мой…   Мой Толька…

        Темп их движений увеличивался, боль тоже давала о себе знать, и они с упоением начали стонать вслух, все громче и громче, не сдерживая себя, а впадая от этого в еще большее блаженство. В конце концов они закричали… Закричали оба во весь голос, давая выход наслаждению тем самым моментом, который опять наступил у обоих сразу.

        Толик перевернулся на спину и раскинул, насколько позволял диван, руки и ноги, тяжело дыша и чувствуя приятное расслабление, несмотря на растревоженную во всем теле боль. Гена приподнялся и смотрел на него. Толик тоже посмотрел ему в глаза и опять содрогнулся от переполнявшей их нежности. Той самой, что, казалось, сейчас разорвет эти черные блестящие оболочки…

        Едва они вышли из ванной, как заскрежетал в замке ключ – вернулась из школы Иришка. Обедали все вместе.

        После обеда Иришка села делать уроки, а Толик, достав телефон, отправился в кухню.

        -Маме? – спросил Гена, подняв на него глубокий участливый взгляд.

       Толик кивнул и плотно прикрыл за собой дверь.

        -Мама… Да… Как ты себя чувствуешь? Ну, сейчас погода такая, попей на ночь молочка с медом… Хорошо, сегодня был в Эрмитаже… Его за всю жизнь не обойдешь… Центральные залы, Сальвадора Дали посмотрел… Завтра в Пертопавловку пойду… Не знаю, может, схожу в театр… Сейчас перекушу чего-нибудь, подумаю… В пышечной… Ты же помнишь, наверное, сколько в Питере пышечных было… И сейчас есть… Да, поддержу нашу традицию… Насчет отъезда еще не решилось, у отца здесь дел много… Ничего, все будет нормально… Конечно, позвоню… Целую, мама.

       Толик дал отбой и вернулся в комнату.

       Гена дремал, лежа на диване. Толик лег рядом, и ощутив боком тепло его тела, тоже прикрыл глаза…

       Скоро соседка с первого этажа привела домой из сада Маришку, и в доме снова воцарилось веселье. Нина опять вернулась поздно. К ее приходу уже был накрыт стол, поскольку вчера всего не съели.

        -Ну, как вы тут, герои? – она заботливым женским взглядом бегло, но внимательно осмотрела следы ушибов.

        -Почти в норме, - улыбнулся Гена.

        Благодаря своевременно оказанной помощи, последствия и впрямь заживали быстро.

        -Ну, так мне же не впервой, - сказала Нина, - Мой, как напьется, непременно с кем-нибудь задерется. Я уже могу на полставки в травмпункт устраиваться. Да, про вашу драку по городу слух пошел. У нас же тут, как в деревне, все всё знают. А сегодня еще одна была. На цыганском краю какого-то молодого москвича приезжего чуть ли не насмерть забили.

        Толик с Геной многозначительно переглянулись.

        -Пора нам подаваться отсюда, - решительно сказал Толик, - Растревожили мы местное болото, сами того не желая. Вонь теперь долго идти будет.

        -Завтра автобус есть, - напомнил Гена.

        -Ой, ребята, поезжайте вы лучше в Москву, - переводя с одного на другого умоляющий взгляд, сказала Нина, - Мало вам тут приключений?

        -Бог не выдаст… - проговорил Толик.

        -Да и безопаснее нам не на московском автобусе теперь отсюда уезжать, - заметил Гена.

        -А ваш во сколько? – спросила Нина.

        -В половине седьмого утра.

        -Тогда удобно, вместе выйдем. Сейчас сумку матери соберу…

        -Потом соберешь. Выставляй, что мы не допили по приезде, - улыбнулся Гена, усаживаясь за стол.

        Утром они вышли из дома еще затемно.

        Прежде, чем уйти, пока Нина одевала девочек, Гена вытащил из кармана пачку денег, отделил половину и незаметно засунул ей в сумочку.  

        На углу возле дома они расстались. Ребята направились знакомой дорогой на автостанцию, а Нина повела детей в противоположную сторону.

        -Привет передавай мамке. Не забывай нас, Чижик.

        Нина крепко обняла и трижды расцеловала на прощанье Гену, а потом, чуть поколебавшись, сделала тоже самое с Толиком:

        -Спасибо тебе за брата…

        До площади дошли без приключений.

        У автостанции уже стоял старенький пыльный и помятый автобус, на дверце кабины водителя которого, Толик разглядел почти стершийся логотип четырнадцатого московского автобусного парка.

        «Может, я уже и ездил на нем», - подумал Толик, поскольку парк находился недалеко от его дома.

        Едва они сели, как намотавший не одну тысячу километров по московским улицам, а теперь отправленный умирать в эту глушь, автобус, задребезжав всем, что в нем было, тронулся в путь.

        Гена задумчиво смотрел в окно.

        -Погостили… - протянул он, - Что-то еще впереди.

        -Я с тобой, - серьезно отозвался Толик, незаметно пожав его локоть.

        Гена повернулся к нему лицом. Его глаза опять смотрели испытующе, пристально и сурово, как тогда, в их первую ночь.

        -Я тебе верю.

        5.

        Автобус остановился на развилке трех дорог. Не хватало только камня, что был в сказке – налево пойдешь, направо пойдешь, прямо пойдешь…

        «…И нигде ничего не найдешь», - завершил про себя Толик, оглядывая окрестности.

        Вместе с ребятами из автобуса вышли две бабы, нагруженные тяжелыми сумками, и не спеша направились по левой дороге, где за горизонтом, очевидно, находилось что-то необходимое для их дальнейшей жизни, автобус покатил прямо, а они двинулись направо. У Толика за спиной был рюкзак, Гена тащил сумку, набитую заготовками и консервными банками с рыбой.

        Скоро они свернули на грунтовку, и пошли рядом, поскольку идти по дороге было невозможно из-за скользкой грязи. Шли довольно долго – сначала заросшим полем, потом вошли в лес. Несмотря на осень, еще жужжали вокруг неимоверного размера мухи и слепни.

        -Как же здесь люди живут, в такой глуши? – спросил Толик.

        -Сам увидишь, - чуть улыбнулся Гена, - если остался еще кто-то.

        -И ты здесь жил? – не мог до конца поверить Толик.

        -Жил и никуда не выезжал до того самого дня.

        -А как он тебя нашел-то здесь, твой «бойлавер»? Что его сюда занесло?

        -Так это не здесь было, а на трассе. Он из монастыря какого-то ехал. Грехи, наверное, там замаливал. Он у магазина остановился, а я сам подошел, закурить попросил. Захотелось в тачку крутую заглянуть. Вот и заглянул на пять лет…

        Гена повертел головой по сторонам:

        -Да… Тогда тут так еще не было. В этот лес за грибами ходили, за черникой. Много тут всего было, а теперь, глянь, как заросло. Человек уходит, и природа тут же все затягивает.

        Пройдя еще с километр, ребята вышли из леса, поднялись на пригорок и застыли в оцепенении над пятком покосившихся лачуг, да десятком необитаемых полуразвалившихся срубов. А сколько их тут было еще, о которых напоминали лишь поросшие бурьяном плешины земли с запущенными садовыми деревьями?  

        -Здесь раньше так не было, - опять проговорил Гена дрогнувшим голосом.

        Когда вошли в деревню, первым призраком жизни явился им хриплый собачий лай, донесшийся откуда-то с краю. Ему откликнулся другой, с дальнего конца. Толик заметил, что занавеска на окошке крайнего домишки приоткрылась, и было видно, как кто-то смотрит на них.

        -Разглядывают, - повел он головой.

        -Ну, а что же ты хочешь? –   отозвался Гена, - Здесь каждый приезд новых людей – событие. Они еще на меня поглазеть придут…

        И, очевидно, вспомнив, что говорила Нина, приостановился и сказал:

        -Толясь, давай, придем сейчас, посидим немного, а потом уйдем, погуляем по окрестностям до темноты. Я не хочу никого видеть. Уже понятно, что мне здесь делать нечего, но, коль приехали, хоть вспомнить, как пацаном тут бегал.

        Они подошли к вросшему в землю дому, выделявшемуся, однако, свежевыкрашенным   фасадом, чистыми белыми занавесками на окнах и ухоженным палисадником. Гена решительно распахнул калитку и направился по дорожке к крыльцу. Занавеска на окне дернулась, и едва они подошли к дому, как дверь распахнулась. На пороге стояла довольно красивая когда-то, как можно было предположить, женщина неопределенного возраста с лицом, носящим на себе признаки пристрастия к горячительным напиткам. Об этом же свидетельствовал и ее сипловатый голос.

        -Ой… Ой… Кто это? – заговорила она, напомнив чем-то Нину, - Геночка… Сыночек родненький приехал мамку проведать.

        Она сошла со ступенек и обняла сына. На стоящего рядом Толика пахнуло перегаром. Гена тоже обнял мать, поставив на землю сумку, но лицо его выражало не радость, как при встрече с Ниной, а скорее скорбь. Женщина, тем не менее, взяв его за воротник и привстав на цыпочки, чтобы дотянуться, залепила ему три горячих поцелуя в щеки.

        -Вот радость-то… Вот радость… - продолжала причитать она, увлекая их за собой в дом.

        -Познакомься, это Толик, он мне как брат, - твердо сказал Гена.

        Женщина окинула Толика прищуренным цепким взглядом, однако выражение ее лица и интонации голоса при этом не изменились:

        -Ну и что же? Дружок-то какой у тебя представительный, серьезный.

        Они прошли через сени в дом. Из-за стола навстречу поднялся мужчина, возраст которого было трудно определить, поскольку половину его лица закрывала густая борода, спускавшаяся аж до живота, сливаясь с такими же длинными, лежащими на плечах и завивающимися на концах волосами. Глаза были молодыми, а взгляд глубоким и пристальным.

        -Рады, рады, с миром принимаем, - произнес он, - Мать забывать нельзя. Чти отца и мать свою, как учит нас Господь.

        В его мягком голосе превалировали, очевидно, постоянные поучительные нотки, а манера речи была неторопливой и обстоятельной.

        Мужчина протянул Гене руку:

        -Тимофей.

        Гена молча пожал ее, не поднимая взгляда от пола, и обратился к матери:

        -Там тебе Нинка прислала чего-то, посмотри. Я сумку в сенях оставил.

        -Так ты и к ней заезжал? – воскликнула мать, всплеснув руками.

        -Заезжал, - односложно ответил Гена.

        -Тимофей, - протянул мужчина руку Толику, - С кем имею честь?

        -Анатолий, - ответил Толик, отвечая на рукопожатие.

        -Дружок это Геночкин, - добавила за него мать, выходя в сени.

        -Прошу, - Тимофей сделал широкий жест в сторону покрытого растрескавшейся клеенкой стола, на котором были тарелки с нарезанными колбасой, селедкой и сыром. Тут же стояли две большие миски: одна с квашеной капустой и солеными огурцами, а другая - с отварной картошкой. Венчала «натюрморт» большая бутыль белого полупрозрачного самогона.

        -Чем богаты, тем и рады, - проговорил Тимофей, - Господь не оставляет. Картошечку сейчас подогреем…

        -Да я им сейчас щец мясных нагрею, - сказала мать, входя в комнату с консервными банками в руках, - Открой, Тимош. Все тоже к столу будет, раз такая радость у нас сегодня.

        Тимофей взял в руки банку, рассмотрел ее и с удовлетворением произнес:

        -Наша, местная. Кормит Россия матушка. А при государе императоре, батюшка рассказывал, мужики по сорок центнеров собирали. И безо всяких комбайнов, будь они неладны. Своими руками. Своим горбом и мозолями…

        -Ты помнишь дядю Витю-то Лошкарева? – перебивая его, спросила мать, обращаясь к Гене, и не дожидаясь ответа, заговорила, - Батюшка он теперь у нас. И какой! Старец. А мы его всю жизнь недоумком считали, прости нас, Господи…

        Она размашисто осенила себя крестным знамением.

        -Да…- умиротворенно протянул Тимофей, - Батюшка наш себя еще покажет. На таких столпах вера православная на Руси всегда держалась.

        -К нему уже и православные потянулись, - продолжала мать, ставя на плиту кастрюлю со щами, - Вон, аж из Твери приезжают.

        -Да что - из Твери? Прошлое воскресенье из Москвы автобус с паломниками завернул, - гордо произнес Тимофей, - Возродится земля Русская, воспрянет от безбожия!

        Он повернулся к иконостасу, занимавшему всю противоположную стену между двумя окнами, и благоговейно перекрестился.

        На крыльце послышался шум, и кто-то постучал в крайнее окошко.

        -Кого там принесло? – проговорила мать, приглядываясь, - Батюшки, Софронов пожаловал.

        Она вышла в сени и вернулась вместе с мужиком лет сорока в кирзачах и ватнике.

        -Ба, Никола, ты ли это? – широко развел руками Тимофей, - А мне говорили, что ты сидишь.

        -Так я-то что? – забормотал мужик полубеззубым ртом, - Они сами за мной не идут. Я-то уж давно узелок собрал. Мне-то что? Что тут, что в тюрьме – какая разница-то? Ты это, того…

        Мужик запнулся, увидев в доме посторонних.

        -Пойдем, пойдем, - увлек его Тимофей за перегородку, отделявшую часть комнаты.

        -Садитесь, ребят, - пригласила к столу мать.

        За перегородкой послышался шорох и звон стеклянной посуды. Скоро они вышли, и мужик сразу же ушел, унося что-то в кармане ватника, а Тимофей подошел к матери и передал ей сотенную купюру:

        -Прибереги. Копеечка к копеечке…

        -Грех ведь это, - поморщилась мать.

        -Ну, а батюшка-то у тебя на что? Пойдешь, да исповедуешься. Все чин чинарём, как ты скажешь.

        Он опять осенил себя крестным знамением, и подойдя к столу, перекрестил тарелки со щами:

        -Благослови, Господи, ястие и питие рабов твоих…

        -А вы разве священник? Вы можете благословлять? – спросил Толик.

        Мать метнула на него недобрый взгляд.

        -Я трапезу благословляю, - внимательно глядя на него, сказал Тимофей все тем же поучительным голосом, - Это должен делать каждый благочестивый христианин. Кто нам дает пищу? Господь. Вот мы и должны Его возблагодарить, прежде чем приступать. Ну, с Богом.

        Он сел за стол и взял в руки ложку.

        -А это кто был? – спросил Гена, обращаясь к матери, когда принялись за обед, - Неужто Колька Софронов? Я его даже не узнал.

        -Он тебя тоже, - ответила мать, - Где ж ему тебя узнать, если он всю жизнь не столько дома, сколько в тюрьме? А ты его помнишь разве? Его же первый раз посадили, когда тебе и семи лет не было.

        -Помню немного.

        -Первый-то раз ему немного дали – по малолетке прошел. Ну, когда они на пару с Рябининым магазин-то подломили. А уж за убийство десятку мотал.

        -Кого он убил? – спросил Толик Гену, но ответила мать, охотно поддержав с ним разговор:

        -На станции с еще тремя нашими двоих парней зарезали. Те приезжие были, из Москвы. Чего там не поделили, не знаю. Да он и сам не знает, пьяный был. Слово за слово, подрались, укокошили их и прямо в снег зарыли – дело зимой было. Ну, а по весне те оттаяли, милиция приехала, шурум – бурум начался, тут его и взяли.

        Толик с Геной переглянулись.

        -А сейчас за что забрать должны? – поинтересовался Гена.

        -Опять за убийство, - махнула рукой мать, - Зазнобу свою приласкал. Да он ее и убивать-то не хотел. Так, подрались по пьянке.

        Толик вспомнил мужика, простоватый облик которого и чистые полудетские глаза никак не вязались в его сознании с тем, что он только что о нем узнал. Он смотрел на мать, перед которой сидел сын, проданный ею в рабство, и которая не испытывала ни капли неловкости, и недоумевал. Он не мог понять, что должно было произойти с людьми, если такое в их сознании стало в порядке вещей, если об этом можно говорить так спокойно?

        Но вслух спросил:

        -И такого рецидивиста на свободе держат?

        -Да какой он тебе рецидивист-то? – вскинулась мать, - Нормальный мужик, работящий. На руку только тяжел, да дурак, когда напьется. У нас тут таких рецидивистов – пруд пруди. Да и куда он денется? Ему бежать   некуда. Надо будет - придут и посадят, как миленького.

        -Ну, давайте, - проговорил Тимофей, протягивая руку к бутылке с самогоном, - выпьем за встречу, за знакомство, чтоб все чин чинарём…

        -Да мы это не очень, - сказал Гена, - Нам бы пива лучше.

        -А где ж мы тебе его возьмем-то? Нашим брезгуете, надо было с собой везти, - ворчливо сказала мать, опять метнув на них по очереди колючий взгляд.

        -Зачем так? – примирительно промолвил Тимофей,- Выпейте понемножку. Вреда-то от нее не будет, от самогонки-то. Исконно наш, русский напиток. И вино веселит сердце человека, умастити лице елеем и хлеб сердце человека укрепит…

        Он налил всем по полной кружке и поднял свою:

        -С Богом.

        Все, включая ребят, чокнулись.

        -Ух! Очищенная, на меду… - смакуя, проговорил Тимофей и большими глотками опустошил кружку, блаженно крякнув при этом.

        Мать последовала его примеру. Гена с Толиком отпили по половине, оба поморщились и тут же закусили квашеной капустой.

        -А ты, сынок, в Москве-то, как? – спросила мать, - Все при Николай Авдеиче?

        Гена потупил взгляд.

        -Благодетель это наш, - пояснила она Тимофею, - И мне помогал, и сынка вон какого вырастил. Ты глянь на него. У кого еще такие дети? И одет, и манеры… Все чин чинарём. Вот скажи, ведь сразу видно - хорошо живет мой сын?

        Толик заметил, как Гена побледнел, и у него задрожали колени. Толик под столом твердо положил на его ногу ладонь, почувствовав, что Гена положил поверх свою, крепко пожав ее при этом.

        -Нет… Не при Николай Авдеиче…, - прохрипел Гена, не поднимая взгляда.

        -Он в институте учится, - ответил за него Толик, - Вместе со мной. В одной группе.

        -А! Так вы учитесь вместе? - обрадовалась мать, - А я-то подумала…

        Она осеклась, а Гена покраснел, и колени его опять задрожали.

        -Учиться, это неплохо, - глубокомысленно изрек Тимофей, прожевывая кусок колбасы, - А в каком, позвольте спросить, институте?

        -Международных отношений, - твердо ответил Толик, обведя их строгим взглядом.

        Гена недоуменно уставился на него, а мать с Тимофеем переглянулись.

        -Это что ж, дипломатами хотите стать, или какими-нибудь, там, атташе? – неодобрительно поинтересовался Тимофей.

        -А хотя бы, - с легким вызовом ответил Толик, - Чтоб не хуже Николая Авдеевича.

        -Ты его не трожь! – прикрикнула мать, - Ты откуда его знаешь?

        Толик оставил ее вопрос без внимания, спокойно жуя картошку.

        -Вот все вы на запад смотрите, - опять заговорил Тимофей своим наставительным тоном, - Нет бы - выучиться, чтобы от вас здесь, на своей родине польза была. Чему народная мудрость учит? Где родился, там и пригодился. Они там, на западе, все только и мечтают нас уничтожить. Да только знают – не выйдет! Не за то наши деды кровь проливали, чтобы мы теперь Россию матушку им добровольно сдали, как другие, вон… А не могут завоевать, так стараются развратить, разложить изнутри. Одна гниль растленная оттуда к нам ползет. Праздники всякие бесовские… Халоун, сатанинское порождение, день святого Валентина, блудодейная вакханалия, секты разные - протестанты, пятидесятники, свидетели Иговы. Да вы посмотрите, во что великую державу превратили эти демократы прозападные! Слава Богу, сейчас все изменяться начало. Мудрого, толкового правителя Господь послал…

        Он встал, и повернувшись к иконам, сотворил крестное знамение с глубоким поясным поклоном:

        -Дай, Боже, ему здравия и долгие лета.

        -А в чем вы видите его мудрость? – резко спросил Толик,- В том, что рубль в падении бьет все рекорды, бюджеты регионов полупусты, пенсии заморожены, отнимается материнский капитал, промышленность идет к краху, а страна вышвырнута из восьмерки и приближается к положению мирового изгоя?

        За столом воцарилось молчание, а Тимофей уставился на него долгим взглядом с зажегшимися в глубине глаз гневными искорками.

        -Это вас в институте так учат? – все с теми же интонациями спросил он.

        -А вас надо обязательно учить? Вы сами не видите? Этого может не видеть только тот, кто не хочет видеть, - ответил Толик, тоже глядя ему в глаза.

        -Это единственное, изо всего, что ты сказал, благоразумное. В том-то и грех. А вот ты ничего другого увидеть не хочешь?

        -Что именно?

        -А то, что в русского человека плевать перестали, православие на Святой Руси возрождается, земли исконно русские возвращать начали, страна наконец-то стала подниматься с колен. С нами считаются теперь, нас теперь боятся! Или вам до этого дела нет, нехристям?

        -Почему это – нехристям? – подскочила мать, все это время сидевшая молча, лишь переводя широко открытые глаза с Тимофея на Толика и обратно, - Он крещеный у меня. Все чин чинарём. И Нинка…

        -Да что вы за люди такие? – опять оставив без внимания ее реплику, заговорил Толик, вставая во весь рост, - Почему ваше представление об уважении заключается в страхе? Почему вы не можете себе даже представить, что можно просто жить, уважая себя, и друг друга? И зачем вам ваше православие, если вы не стремитесь стать лучше? А ведь Христос именно за это претерпел крестные муки – чтобы люди стали лучше!

        Воцарилась тишина. Тимофей побледнел и смотрел на Толика налившимися гневом глазами.

        -Да… Ну и друга ты себе выбрал, Геннадий, - сказал он наконец, и ему впервые изменил его тон.

        -Он… Он все правильно говорит! – запнувшись, выкрикнул Гена, тоже вскакивая с места.

        -Ген, - спокойно тронул за плечо друга Толик, - Мы с тобой собирались пойти погулять.

        Они молча вышли в сени.

        -Заповеди Блаженства перечитай, проповедник, - не удержался Толик от того, чтобы уйти в своей обычной, в подобных случаях, манере.

        Они молча прошли через деревню и поднялись на пригорок. Здесь Гена остановился, нервно чиркнул зажигалкой, закурил, судорожно сделал несколько глубоких затяжек и отбросил сигарету. Толик обнял его, подставив плечо под голову и сомкнув на спине просунутые под мышками руки:

        -Не расстраивайся, Геннастый.

        -Права была Нинка, - с сердцем сказал Гена, - Не надо было сюда приезжать. Давай уедем, а? Прямо сейчас. Пусть думают, что хотят. Я не хочу туда возвращаться.

        -На чем? Ты же сам говорил, что обратный автобус только в субботу.

        -Пойдем на трассу, проголосуем, деньги есть. Пойдем, Толясь. Что тебе – вещи жалко? Так купим новые.

        -Причем тут вещи? Тебя жалко, - вздохнул Толик, - Не думай ты ни о чем и не обращай на них внимания. Сестра у тебя – душа человек.

        -Она мне не сестра, а самая настоящая мать. Она мне всегда ей была, а не эта… чин чинарём.

        -Вот и помни ее, а об этой не думай.

        Гена внимательно посмотрел на Толика:

        -А с какого мороза ты им вдруг про институт международных отношений задвинул? Я аж в отпаде был.

       Толик разжал объятия. В только что бывших скорбными глазах Гены уже светилась улыбка.

        -Сам не знаю, - тоже улыбнулся Толик, - Во-первых, мать твоя не в тему вопрос задала, хотелось тебе помочь выкарабкаться, а потом этот алкаш-теоретик, уже доставать начал своей твердолобостью.

        -Мне бы уж такое не пришло в голову сморозить.

        -Ты другое сморозить можешь, я знаю, - засмеялся Толик, легонько схватив его ладонью между ног и убегая в сторону леса.

        Гена кинулся за ним. Они долго играли в догонялки, бегая друг за другом по опушке. Наконец, Толик настиг Гену и прижал его к березе. Их лица раскраснелись, а глаза у обоих сияли радостью.

        -Все… Попался, Геннастый. Спускай штаны, - страстно прошептал Толик.

        -Прям здесь? - озорно улыбнулся Гена.

        -Да. Здесь и сейчас. Я хочу, чтобы тебе такой запомнилась эта поездка на всю жизнь – земля, по которой ты когда-то сделал свои первые шаги, осенний лес, и мы с тобой занимаемся любовью под этой березой.

        -Ты настоящий друг, Толясь! – воскликнул Гена, - Я никогда не думал, что такого человека встречу, что такие люди вообще бывают. Поклянись мне! Поклянись сейчас, что мы… Что мы с тобой навсегда!

        -Зачем клятвы? – тихо спросил Толик, проникновенно глядя ему в глаза, - Разве ты сам этого не чувствуешь?

        По ногам Гены уже медленно съезжали расстегнутые джинсы.

        -Повернись… обними березку…, - прошептал Толик, прижимаясь к Гене и кладя ему на плечи руки.

        Тот послушался и Толик вошел в него, тоже сжав ладонями дерево. Они предавались любви, а чистый аромат осеннего леса пьянил их своей свежестью, лаская слух слабым шелестом листьев. Ветви плакучей березы слегка колыхались над их головами, а несколько, самых длинных, тихонько шуршали по одежде, как бы, даря свою долю ласки.

        Они опять начали стонать, но на этот раз почему-то еле слышно, хотя были одни во всем этом, тянущемся не на один километр, лесу. Так получалось само собой. Возможно, им подсознательно не хотелось нарушать возникшей гармонии между ними и природой, частью которой они себя почувствовали, и которая приняла их в свои объятия в момент излияния взаимного чувства.

        Гена вскрикнул, почти вместе с ним Толик, и они замерли, прижимаясь щеками к шершавому стволу и друг к другу.

        -Смотри, - сказал Гена, указывая взглядом на стекающие по бересте прозрачные капли.

        -Ты ее оплодотворил, - улыбнулся Толик.

       Они натянули и заправили одежду, а отойдя, обернулись, еще раз посмотрев на дерево. Березка стояла несколько на отшибе, отделенная от других деревьев парой осин и полукружьем елей. Ее плакучие ветви слегка колыхались под слабым дуновением ветра, как бы прощаясь с ними.

        -Давай ее запомним, - предложил Гена.

        -И когда-нибудь обязательно к ней вернемся, - добавил Толик.

        -Она теперь наш свидетель, - улыбнулся Гена, и вытащив из кармана Айфон, сделал несколько снимков.

        Они брели вдоль грунтовки, и Гена, не переставая, рассказывал:

        -Вон ту дорожку видишь? Это к станции… А вон в той роще я чижика нашел… А вон там речушка, видишь? Она тогда еще не такой заросшей была, мы в ней купались. Она глубокая, кстати. Я у самого берега чуть не захлебнулся, когда мне три годика было. Мамка посадила меня на берегу, а сама с Нинкой уплыла. А я сижу, сижу, ножками в воде болтаю, а потом - как бултыхнусь в воду. Ору, кричу, а они меня не слышат. Потом Нинка увидала, как завизжит – и ко мне. А я уже пузыри пустил. Она меня вытащила и искусственное дыхание делала. Спасла, хотя самой тогда десять лет было.

        Неожиданно Гена свернул с дороги в лес.

        -Куда ты? – не понял Толик.

        -Пошли, пошли, - сейчас увидишь.

        Толик двинулся следом.

        -Тут когда-то главная дорога была, по ней в село ходили. Правда, при мне-то ее уже не было, но что-то еще оставалось - это сейчас все заросло. А скажи, идти легко, чувствуешь?

        Приглядевшись, Толик и впрямь стал замечать следы проходившей здесь когда-то дороги: то ровная, не заросшая площадка, то выбившийся из-под мха булыжник, да и деревья на пути росли более молодые, чем те, что дальше. А идти, в самом деле, было удивительно легко.

        Скоро они вышли из леса и увидели справа за оврагом деревенские дома.

        -Ну, вот, к соседней деревне вышли,- сказал Гена, - пять километров отмахали.

        К деревне через овраг вела размытая дождями грунтовка, а почти на самом верху замерла темно зеленая «Нива», не сумевшая преодолеть самый последний бугор на подъеме. Возле машины стоял мужчина в сапогах и что-то подкладывал под колесо. Увидев на другой стороне оврага вышедших из леса ребят, он приветливо замахал им рукой.

        -Пошли, подсобим, - предложил Гена.

        Приблизившись, они разглядели его. Мужчине было лет шестьдесят, или чуть больше, но выглядел он крепким и еще довольно сильным. Кепка прикрывала залысину, на плечи был накинут охотничий плащ, умные глаза из-под очков смотрели серьезно, а на губах застыла приветливая улыбка. Толику показалось даже странным встретить в этой глуши интеллигентного человека.

        -Ребята, вы откуда здесь? – спросил мужчина, когда они подошли.

        -Со станции, - уклончиво ответил Гена, со знанием дела осматривая завязшие в грязи колеса машины.

        -Да. Видите, какая незадача? – заговорил тот, - На последнем рубеже застрял. Надо бы было по травке, да я соблазнился, что хороший разгон взял.

        -Ерунда, - обнадежил его Гена, - Тут посильнее подтолкнуть надо, всего и делов-то. Садитесь за руль, мы толкнем.

        -Вот спасибо, ребята! - обрадовано воскликнул мужчина, залезая в машину и заводя мотор.

        Вытащить машину удалось, но Толик с Геной оказались перепачканными с ног до головы летящей из-под колес глиной.

        -Так дело не пойдет, - решительно сказал мужчина, посмотрев на них, - Садитесь.

        -Да ладно, в речке отмоемся, - сказал Гена, - Поезжайте.

        -Садитесь, садитесь, - не терпящим возражений голосом приказал тот, - Я вас так не отпущу.

        Ребята починились и уселись на заднее сиденье.

        -Ну вот, перепачкали все тут у вас, - констатировал факт Гена.

        -Мои трудности, - бросил ему через плечо водитель, уверенно объезжая рытвины и ухабы, наполненные мутной грязной водой.

        Чувствовалось, что дорога ему хорошо знакома.

        -Приезжаете сюда часто? – спросил Гена.

        -Живу здесь, - ответил мужчина.

        -Вы?! Живете?

        -А что тебя удивляет? – слегка заметно усмехнулся водитель, - Ты извини, что на ты, ладно?

        -Да не в этом дело. Как-то странно. Не похожи вы на здешнего.

        -Я знаю. Сейчас еще больше удивишься.

        Он подъехал к крайнему одноэтажному дому и вышел, чтобы открыть ворота.

        -Этого дома здесь не было, - сказал Гена, - Здесь Копачевы жили, но они в райцентр переехали, когда я еще здесь был, и дом у них был другой.

        Когда они оказались по другую сторону высокого глухого забора, то не поняли, куда попали. Поляна перед фасадом дома, построенного в традициях русского деревянного зодчества, была засажена кустами сирени и жасмина, между которыми вились дорожки, засыпанные белой каменной крошкой, а пространство между ними заполнял ровный зеленый газон. Здесь же росли на расстоянии друг от друга четыре молодых березки и три голубые ели. Между кустами приютились две садовые скамейки, а поодаль виделся маленький бассейн, выложенный природными камнями.

        -Впечатляет? – спросил мужчина, смеясь одними глазами.

        -Не то слово, - протянул Гена.

        -Там еще рыбки плавают, - кивнул хозяин на бассейн, - а по камням вода стекает. Сейчас эта техника не работает - законсервировал на зиму.

        По выложенной плиткой дорожке шла седая сухощавая женщина в теплом домашнем халате. Подойдя, она сдержанно поздоровалась с ребятами и обратилась к мужчине:

        -Петри, приходил Алехин и просил тебя зайти к нему, как только ты вернешься.

        -Непременно, Розочка, сейчас прямо и зайду, а тебя очень попрошу…

        Он повернулся к ребятам.

        -Давайте познакомимся, молодые люди. Меня зовут Петр Дмитриевич, а это моя супруга, Роза Анатольевна.

        -Анатолий, - представился Толик, слегка поклонившись.

        -Гена, - просто сказал Гена.

        -Очень приятно, - вразнобой ответили хозяева.

        -Розочка, у нас проблема, - заговорил Петр Дмитриевич, - Гена с Анатолием помогли мне выбраться из затруднительной ситуации, но ты видишь, какие это имело для них последствия. Я схожу к Алехину, а ты помоги им обрести подобающий вид.

        -Охотно, - слегка улыбнулась Роза Анатольевна, - пойдемте со мной, молодые люди.

        Хозяин вышел на улицу, а ребята направились к дому, вслед за женщиной.

        Пройдя через веранду, где переобулись в мягкие домашние тапочки, они оказались в гостиной с большим круглым столом и мебелью, стилизованной под старину. Брусчатые стены и пол были покрыты лаком, посередине лежал ковер овальной формы, а в углу стояло пианино. Интерьер дополнялся свисающей с потолка металлической люстрой в форме распускающегося цветка.

        -Присаживайтесь, - сказала хозяйка, указав на диван, и куда-то удалилась.

        -Ну и как тебе? – спросил Гена.

        -Нормально, - пожал плечами Толик, - Так и должны жить нормальные люди.

        -Я видел покруче, ты знаешь, - усмехнулся Гена, - Но, чтоб здесь так жили…

        Послышались приближающиеся шаги, и на пороге появилась Роза Анатольевна. В руках она держала два махровых халата.

        -Гена, Анатолий, пойдите в ванную, снимите с себя все и переоденьтесь в это. Вещи оставьте там, я их выстираю, а сами возвращайтесь сюда. Пойдемте, я покажу, где ванная.

        Она положила халаты на диван рядом с ними и направилась вглубь дома. Ванная оказалась достаточно просторной, была целиком выложена кафелем, и с трудом верилось, что она располагалась в деревянном доме. Напротив входа висело огромное зеркало с подсветкой, а помимо самой ванны имелись еще душевая кабина, компакт и биде.

        -Если захотите помыться - гель и шампунь на полке, эти два полотенца чистые, - сказала хозяйка и удалилась.

        Ребята переглянулись и стали снимать в себя грязную одежду.

        -А мне и впрямь хочется помыться, - улыбнулся Гена.

        -Полезли, - согласился Толик, - Для убыстрения дела – один в ванну, другой в душ.

        Распаренные, в одних трусах, халатах и тапочках на босу ногу, вернулись они в гостиную.

        -Чай? Кофе? – предложила Роза Анатольевна, - Если курите, вот пепельница…

        -Спасибо. Если можно, кофе, - вежливо сказал Толик.

        -И мне, - ввернул Гена, - Покрепче.

        Хозяйка вышла и через какое-то время вернулась, неся на подносе чашки и вазу с печеньем.

        -Извините, а вы здесь постоянно живете? – спросил Толик, присаживаясь к столу.

        -Да, - пожала плечами Роза Анатольевна, - А почему вас это удивляет? Мы отработали свое - и я, и муж. Вышли на пенсию и решили прожить оставшиеся годы вдали от городской суеты.

        -А давно вы здесь живете? – поинтересовался Гена.

        -Уже два года. Купили этот участок, снесли все, что здесь было, и построили вот это. Интересуетесь?

        Она встала с места и жестом пригласила за собой.

        -Кабинет мужа, - открыла она дверь следующей комнаты.

        Перед глазами ребят предстало небольшое помещение с письменным столом, массивным креслом подле, кожаным диваном и стеллажом, от пола до потолка заставленным книгами.

        -Здесь спальня… А это спальня для гостей с туалетом и душевой кабиной… - продолжала экскурсию хозяйка, - Кухня на той половине, а в ванной вы уже были. Как видите, не так много и все только самое необходимое для нормальной жизни. На чердаке – мастерская.

        Отделка стен и пола во всем доме не отличалась от гостиной, а немногочисленная мебель, хоть и была современной, но не нарушала общего колорита.

        Роза Анатольевна распахнула заднюю дверь дома, и они вышли в садик, засаженный садовыми деревьями. В самом конце виднелась небольшая теплица и несколько высоких грядок. Вдоль и поперек тянулись выложенные плиткой узкие дорожки для удобного прохода и укрепленные на некотором расстоянии от земли водопроводные трубы.

        Центральная дорожка упиралась в деревянное сооружение, напоминавшее беседку, только вознесенную над землей четырьмя глухими бревенчатыми стенами.

        -Изобретение мужа, - улыбнулась Роза Анатольевна, - Эксклюзивный проект. Оттуда открывается очень красивый вид на окрестности. Мы любим там любоваться закатом.

        Наверх вела узкая деревянная винтовая лестница с перилами.

        -А здесь...- она распахнула дверь в нижнее помещение «беседки»,- русская баня.

        Ребята заглянули. Предбанник и парилка были не слишком просторными, и в то же время не тесными. Все внутри было отделано светлыми деревянными рейками. Окна отсутствовали, но встроенные в стены светильники с деревянными абажурами, мягко освещали помещение, имитируя свет из небольших окошек. Парилка обладала электрической печью и полками в два яруса, расположенными в форме «лесенки».

        -Так и живем, - продолжала Роза Анатольевна, возвращаясь обратно к дому, - И поверьте, все это стоит не таких уж больших денег – почти все здесь муж сделал своими руками. И спроектировал, и построил – он архитектор.

        Они вернулись в гостиную, где все трое закурили и стали пить кофе.

        -А не скучно вам здесь? – спросил Гена.

        Губы хозяйки тронула легкая улыбка:

        -Что вы имеете в виду? Во-первых, чтобы все это обустроить, потребовалось немало сил и времени, а потом, в конечном счете, все зависит от человека. Если вам скучно самому с собой, то, простите, это будет везде. У нас были другие варианты: мы могли, например, переехать к дочери, она живет во Франции, но мы русские люди и предпочли остаться на своей земле. Да и сына оставлять не решились. Он лентяй. Любит, чтобы за него все решали и преподносили на блюде – на западе ему не место. И потом, что самое главное, мы с мужем безумно любим русскую природу. Подмосковный коттедж впритирку с другими, нам не подходит. Оставили сыну московскую квартиру, а сами удалились сюда. А именно сюда потому, что дед моего мужа отсюда родом. В этих краях было его родовое гнездо, но там уже ничего не осталось ни от дома, ни от села. Нас многие не понимают, считают чудаками. Может, они правы, но мы с мужем не жалеем. Пока не жалеем.

        В последних словах проскользнула еле уловимая грусть.

        -А как у вас сложились отношения с местными? – поинтересовался Толик.

        -Вы знаете, неплохо. Муж много делает для населения, они его выбрали председателем общественного совета, вот и сейчас пошел что-то решать относительно дороги. Вы имели возможность сегодня убедиться, что это такое, а она у нас единственная. А я? Пытаюсь вести себя с ними, как с равными себе людьми, не опуская себя в то же время до их уровня. Уважаю в них личность. Они это чувствуют и платят взаимностью. Я, например, ни слова не говорю, когда они собираются на посиделки на скамейке у наших ворот, а наоборот, подметаю каждый день за ними окурки. Только личным отношением можно что-нибудь добиться, я уверена. Простите, что я с вами так откровенна, но вы интеллигентные ребята, и думаю, меня поймете. Из Москвы?

        -Да, - подтвердил Толик.

        -Я так и подумала.

        Она затушила сигарету, отодвинула пустую чашку и предложила:

        -Хотите, я вам спою?

        Предложение было настолько неожиданным, что ребята оторопели, а Роза Анатольевна раскрыла пианино, дотронулась до клавиш, и дом наполнился чарующими звуками музыки, на фоне которой зазвучал ее бархатный голос:

Целую ночь соловей нам насвистывал,

Город молчал, и молчали дома.

Белой акации гроздья душистые              |

Ночь напролет нас сводили с ума...  

        Толик чувствовал, что эти звуки наполнили не только пространство, но стали проникать куда-то глубоко в него самого, волнуя и вызывая ответное чувство. Он переводил взгляд с осеннего пейзажа за окном на сидящую за пианино женщину, внимал музыке и ее пению, и был где-то далеко, где все так же ясно и чисто, как в этом романсе.

        А Роза Анатольевна продолжала петь с такой искренностью, что Толику казалось, она поет о себе, делясь самым сокровенным.

..В час, когда ветер бушует неистово,

С новою силою чувствую я:

Белой акации гроздья душистые

Невозвратимы, как юность моя!

       Прозвучал последний аккорд, и Толик от души захлопал. Гена последовал его примеру, но Роза Анатольевна, поморщившись, попросила:

        -Не надо…

        -Вы актриса? – спросил Толик.

        -Музыкант, - еле заметно улыбнувшись, ответила она, - Если уж начистоту, то единственное, что меня здесь угнетает, так это людское бескультурье. Я бы даже сказала - махровое, воинствующее невежество. Я предлагала дому культуры в соседнем городке свою помощь - совершенно бесплатно заниматься с детьми музыкой, но… Это оказалось никому не нужным. Всех устраивает, что они пьют с малых лет и болтаются на улице. Почему так? Откуда такое равнодушие к себе самим и собственному будущему? К тому же, как выяснилось, у них в ДК нет даже рояля. У меня такое в голове не укладывается…

        На веранде хлопнула дверь, и на пороге гостиной появился Петр Дмитриевич.

        -Развлекаешь гостей?

        Роза Анатольевна поднялась, вышла на кухню, и оттуда послышался ее голос:

        -Ребята, ваши вещи выстирались, а обувь я уже помыла. Сейчас включу сушилку, и через полчаса можете одеваться…

        -…А пока мы поужинаем, - завершил за нее муж.

        Скоро они сидели за накрытым сервированным столом. Закуски, в основном, были   приготовлены собственными руками из даров щедрой природы, однако, их разнообразие и специфический вкус каждой, свидетельствовал о самобытном мастерстве хозяйки.

        -Хобби у нас такое, - улыбнулся Петр Дмитриевич, - Я приношу, а Роза Анатольевна совершенствует свой кулинарный талант.

        -Вина отведайте, - предложила хозяйка, указывая взглядом на стоящую на столе бутылку, - Настоящее Шардоне, дочь из Франции привезла.

        Петр Дмитриевич наполнил бокалы.

       -За нашу встречу, - сказал он, поднимая свой.

       Все чокнулись, и Толик ощутил во рту приятную вкусовую гамму. Ему невольно вспомнился заставленный мисками стол, за которым они сидели утром, и «очищенная на меду» в мутной бутылке, возведенная в ранг «истинного русского напитка». Сейчас с трудом верилось, что это тоже здесь, рядом, на этой же земле.

        -Что сказал Алехин? – поинтересовалась Роза Анатольевна, обращаясь к мужу.

        -В понедельник съезжу в район, потолкую с новым руководством в лице преемника Смирнова. Алехин утверждает, что с ним можно договориться, в отличие от того. Испокон веков дороги на Руси миром строились, но грейдер, хотя бы, он может выделить? Вот так… - Петр Дмитриевич повернул голову к ребятам,- На заслуженный, как говорят, отдых с Розой приехали, а покой нам только снится.

        Они выпили еще: и за устроение дел, и за гостеприимных хозяев, и за гостей, и за всех присутствующих сразу.

        На горячее было подано тельное из рыбы, а на десерт - клюквенный мусс.

        -Клюкву тоже сами собирали? – спросил Гена

        -Было такое дело, - улыбнулся Петр Дмитриевич, - А вы надолго в наши края? Можем вместе сходить. Сейчас самый сезон тихой охоты, да и погода пока благоприятствует.

        -Да нет… Мы это…- смешался Гена, отводя взгляд.

        -Ну, была бы честь предложена, - не смутился хозяин, - А за сегодняшнюю помощь спасибо.

        Он протянул и пожал им каждому руку.

        -Может, довезти вас до станции? – предложил Петр Дмитриевич, но сам осекся на последнем слове.

        -…И начнем все сначала, - завершила Роза Анатольевна.

        Все засмеялись.

        -Да, две вечные российские беды на букву Д, - покачал головой Петр Дмитриевич, - От них нигде не скроешься.

        -Не переживайте за нас, мы через лес короткую дорогу знаем, - успокоил его Гена.

        -Поторопитесь, время к вечеру.

        -Будем рады видеть вас вновь, - приветливо улыбаясь, сказала Роза Анатольевна, - В любое время. Петри может отъехать по делам, но я всегда дома.

        -Спасибо, - искренне сказал Толик, опять пожимая руку хозяину.

        -Не застревайте больше, - добавил Гена.

        На скамейке за воротами сидели два местных мужика в ватниках. Поздоровавшись, они с любопытством посмотрели на них. Ребята ответили и пошли по направлению к дороге.

        -Не бросай, - услышал Толик за спиной, - Роза здесь каждое утро метет.

        В ответ послышался скабрезный смех.

        -Эх, Гоза, п…зда ее с могоза! А бабенка хогоша, хоть и стагая, скажи? Я б ее тгахнул. А ты бы тгахнул?

        -Так она тебе и дала… Она – другого поля ягода.

        Толику вдруг показалось, что ему в лицо опять полетели комья грязи, как тогда, в овраге, из-под колес. И еще вспомнилось обещание, данное когда-то тренеру. Он не даже не обернулся, только почувствовал, как в карманах куртки сами собой до боли сжались кулаки.

        «А может, я неправ? – неожиданно подумалось Толику, - Может, в его понимании, это самое сильное выражение симпатии Розе Анатольевне? Ведь тот, про которого я где-то читал, что был расстрелян за то, что спел частушку:

Эх, калина-мАлина,

Х… большой у Сталина,

Больше, чем у Рыкова

И у Петра Великого,

        тоже, может, считал, что делает комплимент любимому вождю?»

        Теперь, когда схлынули эмоции, ему показались наиболее значимыми слова другого мужика:

        «Она – другого поля ягода…»

        И еще показалось, что ему пришло время твердо определить, наконец, в этой многообразной жизни свое «поле». Определить самому для самого себя окончательно и бесповоротно.

        Начали сгущаться сумерки. Хотелось поговорить, но у Толика возникло ощущение, что природа вступила с ними в состязание – кто кого? Они быстро и сосредоточенно шли друг за другом, стремясь скорее выбраться из погружающегося во мрак леса. На пригорок у деревни вышли уже в полной темноте, а к дому подходили, подсвечивая себе дорогу Гениным Айфоном.

        Окна в доме еще светились, но дверь была заперта. Гена громко постучал в дверь, потом в окно, однако прошло несколько минут, пока послышался стук отпираемого запора. Гена распахнул дверь и увидел спину удаляющегося Тимофея.

        Они вошли в сени. Гена щелкнул выключателем у двери, и под потолком вспыхнула болтающаяся на проводе яркая лампочка.

        -Геннастый, - сказал Толик, обратив внимание на довольно широкую дощатую лавку вдоль стены, - Давай здесь будем спать. Ляжем головами в разные стороны, шапки натянем, вторые свитеры, ноги покрывалом накроем – не замерзнем. В лом мне туда идти…

        Он кивнул на дверь, ведущую в дом.

        Гена подумал немного и пошел один. Скоро он вернулся, таща, помимо рюкзака, заплатанную ватную подстилку.

        -На печке валялась, - пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Толика.

        Гена поднес ее к лицу, и понюхав, добавил:

        -Вроде не обоссанная.

        -Чего они там? – спросил Толик, кивая на дверь.

        -Мамка упилась в сиську, спит, - ответил Гена, - а этот сектант, тоже в хлам, сидит, Библию читает. Чего он там видит – не знаю. На меня даже не посмотрел.

        -Ладно, давай спать,   - сказал Толик, беря у него из рук подстилку и расстилая ее на лавке.

        Они натянули вторые свитеры, вязаные шапочки и соорудили себе постель, приспособив под головы оставшиеся в рюкзаке мягкие вещи.

        -Предусмотрительный ты, Толясь – уважительно сказал Гена.

        -А еще ругал меня за это покрывало.

        -Правда что… Можно подумать – ты, а не я в деревне вырос.

        -Все, спим, Геннастый. Утро вечера мудренее, - улыбнулся Толик, обнимая его и крепко целуя в губы.

        Гена улегся головой к двери в дом, а Толик, щелкнув выключателем - к входной двери, и оба укрылись по локти покрывалом. Над деревней стояла тишина, нарушаемая лишь перестуком колес проходящего где-то в отдалении поезда. Но вот затих и он...

        Толик лежал на спине и слушал тишину. Он раньше не знал, что тишину можно слушать. А может быть, он ее просто не слышал? Ведь то, что было раньше, всегда нарушалось какими-то, пусть слабыми и незаметными, но звуками. Здесь же тишина была мертвой, и он прислушивался к ней, как открывая для себя нечто новое.

        Уже много открытий сделал для себя Толик после того, как они уехали из Москвы, и сейчас ему казалось, что прошло не четыре дня, а целая вечность. В его сознании проносились беспорядочные обрывки впечатлений, сливающиеся в беспросветный черно-белый визуальный ряд, среди которого мелькали яркими цветными вспышками то доброе лицо Нины, то смеющиеся глаза Маришки, то приветливые лица Петра Дмитриевича и Розы Анатольевны, а чаще всего - изменчивое, но неизменно милое и ставшее дорогим лицо Гены.

        Толик погрузился в полудрему и увидел березу на окраине леса, покачивающую своими плакучими ветвями, сиреневый сад с белыми дорожками и бассейном, в котором плескались золотые рыбки, увидел себя в детстве, гуляющего с мамой и бабушкой в Нескучном саду, где-то в глубине которого звучала музыка и слышался бархатный голос Розы Анатольевны…

Страница: 1 2 3 4 5 6