ВОЗВРАЩЕНИЕ

            -Дрочу, - ответил Сережка, блаженно закатывая глаза.

            -Тебе не больно?

            -Наоборот, приятно.

            -А мне больно...

            -Он у тебя еще не раздроченный, - авторитетно заключил Сережка, - Залупляется плохо. Дай...

            Он протянул руку, и крепко обхватив ладонью Витькин член, дернул кожицу так, что головка открылась целиком. Витька вскрикнул от острой боли и присел.

            -Да не боись ты, - покровительственно сказал Сережка, - Тебе дрочить надо почаще.

            Витька смотрел на него снизу, сидя на корточках, и был переполнен желанием почувствовать приятеля всем телом. Он вскочил, обнял Сережку и они, не натягивая штанов, со смехом повалились на матрас.

            Сережка залез на лежащего на спине Витьку и начал резко двигать низом туловища.

            -Е..усь! - воскликнул он, часто глубоко дыша.

            Витька, лежа на спине, начал повторять его движения и вдруг почувствовал, как внизу живота у него возникает непонятная боль. На какой-то миг она испугала его, но боль была приятной и не отпускала, заставляя делать телодвижения еще быстрей и энергичнее.

            -Е...усь... - прошептал он пересохшими губами, и с ним произошло что-то странное.

Витька вскрикнул от неизведанного ощущения и разом обмяк, а Сережка продолжал, пока, судя по всему, не испытал того же.

            Витька почувствовал на своем животе что-то липкое и ощутил незнакомый запах.

            -Что это? - побледнев, испуганно спросил Витька.

            -Кончили оба, - спокойно ответил Сережка.

            -Как это? - непонимающе уставился на него Витька.

            -Как, как...  - передразнил его Сережка, - Никогда не кончал еще?

            -Нет, - признался Витька, отводя взгляд.

            -А я уже, - с нотками превосходства сказал Сережка, - Дрочу, дрочу один раз, а у меня как брызнет... Прямо на подушку.

            Он тихонько засмеялся, и Витька, приходя в себя, несмело улыбнулся в ответ.

            -Ладно, пошли вниз, скоро мамка на обед придет, а я еще ничего не сделал, - сказал Сережка, вставая, и как ни в чем не бывало, натягивая штаны.

            Они спустились на землю.

            -Только помалкивай про мой пункт, - сказал Сережка, - Я тебе одному сказал.

            -Никому не скажу, - пообещал Витька.

            -Приходи вечером, вместе смотреть будем. Вечером интереснее, народу много.

            -Приду.

            Сережка убрал лестницу и проводил Витьку до калитки.

            -Слышь, - улыбнулся он, - Я тащусь, как Игоряшка вчера показывал. Смотрите... Смотрите... Смотрите все...

            Сережка смешно передразнил, изображая дрожащие ноги и голос.

            -Знаешь, мне кажется, он пидор, - наклонившись к Витькиному уху, прошептал он и спросил, - Знаешь, что это такое?

            Витька было знакомо это слово, но что оно означает, он не знал. Догадывался только, что что-то очень плохое, поскольку слышал его только в оскорбительных формах.

            -Это когда пацан с пацаном е..тся, - не дожидаясь ответа, просветил Сережка.

            "Как мы с тобой сегодня?" - спросил Витька.

            Спросил мысленно, не решившись произнести вслух, но почему-то твердо уяснив себе в тот момент, кто он такой есть.

            Этим забавам они предавались с Сережкой почти неделю.

            -На наблюдательный? - спрашивал Витька, и Сережка, лукаво улыбаясь, вел его в сарай.

            Они по очереди припадали к трубе, рассматривая знакомых девчонок и мастурбируя при этом.

            -Кто? - азартно спрашивал Сережка, толкая смотрящего в трубу Витьку и не переставая теребить свой член, - Анька? Светка? Наташка маленькая?

            А Витька делал вид, что поглощен зрелищем, сам при этом упиваясь ощущением рядом Сережки за этим занятием...

            Закончилось все самым неожиданным образом. Однажды, когда Витька, предвкушая очередной вечер на чердаке, подмигнул Сережке с обычным вопросом: "На наблюдательный?", тот как-то странно посмотрел на него и резко ответил:

            -Да пошел ты. С тобой пидором станешь.

            Сережка пошел по направлению к игравшим в мяч девчонкам, а отойдя, обернулся, и презрительно посмотрев на него, добавил:

            -У тебя одно на уме. Игоряшке предложи, он не откажется.

            А про Игоряшку уже поползли какие-то мерзкие слухи. Точнее, вслух, как раз, никто ничего не говорил - все только странно переглядывались и брезгливо ухмылялись, а многие стали избегать его компании. И еще заметили, что он постоянно вертится возле больших парней Димки и Толика. Те жили друг напротив друга в конце улицы и оба увлекались авиамоделизмом. Обоим было по шестнадцать, и естественно, иметь дело с такой мелкотой, как они, те считали ниже своего достоинства. То, что они стали привечать Игоряшку, не ускользнуло от всеобщего внимания, особенно встревожив его бабушку. Однако, познакомившись с ребятами поближе и узнав об их увлечении, она успокоилась. Бабушка даже обрадовалась, что они смогут привить драгоценному внуку интерес к такому полезному, с позиции "отвлечения от улицы", делу. Они сама сходила и удостоверилась своими глазами, как тот увлеченно помогает строить модели.

            Однако непоседливый Володька, подкравшись однажды через соседний участок к сараю, возле которого возились ребята со своими самолетами, подсмотрел, какую "модель" изображал Игоряшка, стоя на четвереньках перед Димкой и Толиком, и по очереди беря в рот их возбужденные члены. Отойдя от шока, в который повергло его невиданное ранее зрелище, Володька не стал никому ничего рассказывать, а проявив усвоенную, очевидно, от взрослых смекалку и практичность, стал шантажировать Игоряшку. Сначала тот выносил ему пирожные и конфеты. Потом Володькин аппетит возрос и перешел на понравившиеся игрушки. Игоряшка послушно выполнял все требования, допуская обращение с собой со стороны Володьки, как с рабом. Тот во всеуслышание обзывал его всякими обидными прозвищами и даже заставлял публично завязывать ему шнурки на кедах. Дома пропажи игрушек он объяснял тем, что потерял.

            Понятно, это не могло продолжаться долго. Бдительная бабушка, обеспокоенная такой неожиданной растерянностью внука, начала проводить расследование по каждому случаю. Увидев однажды сквозь забор участка, где жил Володька, "потерянную" игрушечную машину, она явилась к его родителям и заявила о дурных наклонностях их сына.

            Тяжелый на руку Володькин отец военный, не искушенный в вопросах педагогики, разобрался с сыном фельдфебельским методом, устроив допрос с пристрастием, в результате которого, рыдающее чадо выложило все, как есть, со всеми пикантными подробностями.

            Эта вопиющая новость, передаваемая шепотом из уст в ухо, стала главным событием сезона в дачном поселке. Четыре семьи начали выяснение отношений на тему, чей ребенок лучше? О том, что кто-то мог стать инициатором происшедшего, вопрос не стоял ни коем образом, а поскольку, кроме четверых, никто больше замешан не был, дело явно зашло в тупик.

            Главенствующая роль принадлежала Игоряшкиной бабушке. Хоть она и приезжала на дачу, принадлежавшую зятю, всего на три месяца, но была членом всевозможных советов, комитетов и других общественных организаций поселка. Понятно, что когда речь зашла о "надругательстве над ребенком", который был вдобавок ее внуком, активность бабушки возросла неимоверно. К даче потянулся поток "общественности" со всех прилегающих улиц и даже более отдаленных, жаждущей услышать подробности и не остаться в стороне от такого вопиющего факта. Дело закончилось тем, что все четыре семьи уехали, не дожидаясь окончания сезона, с намерением продолжить "выяснение истины" в Москве, с привлечением школьных, партийных, комсомольских и общественных организаций.

            Впечатление, которое произвело на Витьку все происшедшее, было страшным. Он содрогался от сознания, что стоял на волосок от несчастного Игоряшки. От одной только мысли, что сейчас также обсуждали бы его, у него все холодело внутри. Вечер, когда он плакал, забившись в угол сада, после резкой и обидной отповеди Сережки, стал казаться ему самым счастливым в его жизни, а сам он дал себе клятву, что никогда больше не будет делать ничего подобного. Сережкины пристально-испытующие взгляды в его сторону, когда они вполголоса обсуждали эту новость в своей компании, наполняли его душу трепетным ужасом, и он разражался такой искренней бранью, что Наташка маленькая даже удивилась:

            -Чего ты так разозлился? Что тебе Игоряшка плохого сделал?

            -Да я его по стене размажу, расплющу, если он ко мне подойдет. Гад, пидор, урод!

            -Дурак ты...- пожала плечиками та, - Прям трясется весь. Можно подумать, что он тебя заставлял это делать...

            Подсознательный страх, что о нем кто-то может догадаться "про это", преследовал Витьку всю юность. А природа, вопреки всему, требовала своего. Он постоянно ловил себя на том, что его томит желание, и становился от этого нервным и раздражительным, что находило реальный выход в ненависти к таким людям. Когда становилось совсем невтерпеж, он шел в ванную, где, сжав зубы от злости, проделывал над собой то, за что презирал сам себя. После этого становилось еще противнее и сами собой сжимались кулаки, чтобы выместить злобу на каком-нибудь "пидоре".

            На третьем курсе он так и сделал, когда в свете "демократических перемен" и отмены 121 статьи, один однокурсник посмел открыто заявить о своей сексуальной ориентации. Хотя лично к Виктору тот не имел никаких притязаний, он избил его так, что если бы не папа, его бы запросто отчислили из института. Он набросился на него прямо в аудитории, доведенный до отчаяния тем, что тот смеет выставлять напоказ то, что он сам о себе был вынужден скрывать.

            Так было и все последующее время. К женщинам Виктор никакого интереса не испытывал и счел благоразумным надеть на себя маску ушлого циника - наблюдателя, снисходительно принимающего окружающих, но не допускающего никого в свой мир. Это сразу каким-то образом и понял Лёня...

            Но сейчас Виктор рыдал не от ненависти. Он рыдал от жалости к самому себе. В памяти всплыли внимательные проникновенные глаза Лёни и его тихий голос:

            " Что тебя побудило сделать это?"

            " Мне показалось, что ты не такой, каким хочешь казаться..."

            " Я же тебе ничего плохого не сказал..."

            " Мне уйти?"

            Виктор вспоминал, и хотелось плакать еще сильнее. Сколько еще он будет жить под этой маской?  Сколько будет бояться? Сколько будет страдать от омерзения к самому себе? Он же не носит в кармане бессмертия. На примере отца он знает, как может оборваться в одночасье человеческая жизнь...

            Виктор поднялся с постели и стал одеваться. Он выскочил на улицу и направился к Днепропетровской.  Заметно потеплело. Повалил крупными хлопьями пушистый снег, и все окружающее ослепляло чистотой. Улица была пуста, только чернели на проезжей части следы колес проехавших недавно машин. Автобусных протекторов заметно не было. Виктор не посмотрел на часы, когда выходил, и не знал, ходят ли еще автобусы. Он повернулся и пошел в обратную сторону, на другую улицу, где полегала трамвайная линия. Он шел, не имея никакой надежды.

            Вот и она. Здесь, несмотря на поздний час, проносились машины, автобусы с темными окнами спешили в парк. Со стороны центра показался запоздалый трамвай, и Виктор поспешил отойти за павильон, чтобы водитель не увидел его, поскольку проходящие здесь маршруты обслуживались депо, в котором он работал.

            "Стало быть, ходят еще, - грустно подумал Виктор,- Наверняка уехал. Не на трамвае, так на такси".

            И тут, за отошедшим с остановки трамваем, он увидел на противоположной стороне знакомую фигуру. Из-за пригорка у Красного Маяка показались огни встречного вагона. Уже невзирая на возможность быть узнанным, Виктор кинулся через дорогу. Лёня стоял спиной и не заметил его приближения. Он только вздрогнул, когда Виктор, подойдя сзади, хлопнул его по плечу.

            Подъезжающий трамвай перемигул светом фар - водитель узнал Виктора, но тот даже не посмотрел, кто это, лишь приподняв руку в приветственном жесте. Он смотрел в глаза Лёни.

            -Пойдем... Пойдем отсюда, - тихо сказал Виктор, увлекая его за плечо от остановки и махнув рукой около открытой двери, чтобы водитель не ждал.

            Коротко брякнув звонком в знак приветствия, водитель закрыл двери и тронулся, оставив их стоящими вдвоем посреди улицы.

            -Прости меня, - так же тихо проговорил Виктор и крепко обнял Лёню, - Прости, я идиот...

            -За что мне тебя прощать? - спокойно спросил Лёня, - Я сам тебя обидел. Но я не думал, что ты так это воспримешь. Я, наверное, забыл в тот момент, где я...

            -Прошу, пойдем и все забудем, - с мольбой в голосе сказал Виктор, - Пусть у нас опять все будет так, как было. Ты говоришь, я спас тебе жизнь? Спаси меня от самого себя…

5.

            Виктор проснулся, когда за окном начали сгущаться сумерки. Он потерял счет времени. Он попытался сосредоточиться и вспомнить, когда ему опять идти на работу, но не смог. Он даже не мог вспомнить, когда его свалил-таки мертвый сон - вчера или уже сегодня. Рядом лежал Лёня. Он едва слышно сладко посапывал во сне, а его русые слегка вьющиеся волосы разметались по подушке.

            Виктор приподнялся на локте и стал разглядывать спящего, переполняясь нежностью. Потом лег и провел под одеялом рукой по Лёниному телу. Стройные ноги, острые коленки, бугорок под трусиками, живот, грудь, шея... У Виктора закружилась голова. Он слегка прижался боком к Лёне, вдыхая его запах, и мягко положил руку на этот бугорок, не отводя  взгляда от лица. Лёня перестал посапывать, но глаз не открывал. Лишь чуть заметно вздрогнули уголки губ. Виктор начал слегка поглаживать его трусики, и почувствовал, как под ними начинает оживать, наливаясь, плоть.

            Леня сладко потянулся под одеялом и с улыбкой скосил на Виктора открывшийся левый глаз:

            -С добрым утром.

            -А сейчас утро?

            Лёня приподнял голову и посмотрел на окно.

            -Тогда добрый вечер. Или, как ты выражаешься? Здрасьте, пожрамши?

            -Не надо, - слегка поморщился Виктор, - Когда мы вдвоем, мне не хочется так выражаться.

            А они были вдвоем. И это было у Виктора впервые. Никогда раньше, за все прожитые тридцать лет, он не допускал даже мысли, что у него может быть так...

            Они молча дошли до дома от трамвайной остановки и молча вошли в квартиру. Леня стоял и смотрел на Виктора взглядом, который напомнил ему тот вечер, когда он притащил его к себе после драки.

            "Пойдем" - сказал он ему тогда, и уложил на диван.

            И сейчас Виктор не нашел никакого другого слова:

            -Пойдем...

            И сколько страха, отчаяния, внутренней борьбы, желания и надежды было вложено в это короткое слово, мог почувствовать только Лёня.

            -Пойдем, - как эхо, еле слышно отозвался он.

            Они вошли в комнату, и Лёня стал раздеваться, аккуратно складывая на стул каждую вещь. Вот он уже стоял перед Виктором, как в тот день, в одних белых трусиках и носках, во всей красоте своего стройного тела, как бы мерцающего из темноты в отраженном, проникающем из прихожей, свете.

            Дрожащими руками Виктор стал расстегивать на себе одежду. Его тело била мелкая нервная дрожь, он слышал, как стучит его сердце. Вот он тоже остался в одних трусах и носках. Лёня приблизился к нему, прижавшись низом туловища, и Виктор ощутил две напрягшиеся плоти, разделяемые только тоненькой материей трусов. Лёня нежно провел руками по его спине и крепко обнял, сомкнув их на шее. Теперь Виктор ощущал все его тело своим, и не мог пошевелиться.

            -Дрожишь? - тихо прошептал Лёня, но так, что невозможно было обидеться или смутиться, - Не бойся.

            Он оторвался от Виктора, щелкнул выключателем висевшего над диваном бра, лег на спину, плавно поднял вверх длинные стройные ноги и снял трусики, которые порхающей птицей пролетели мимо лица остолбеневшего Виктора, опустившись на ковер. Чуть согнув ноги, Лёня положил их на диван, широко разведя колени, и раскрывая объятия рук, прошептал:

            -Иди ко мне...

            Виктор продолжал стоять, любуясь обнаженным телом Лени и не чувствуя в себе сил тронуться с места.

            -Иди же, - опять послышался тихий ласковый голос, и Виктор шагнул к дивану, с громким стоном проваливаясь в тянущий его омут...

            Ушло все - комната, окружающая обстановка, мысли, волнения, страх. Все чувства переполняло одно - это красивое сильное тело, этот тихий ласковый голос и эти бездонные, мерцающие в свете бра, глаза. Он утопал в неизведанных ощущениях, захлебываясь от любви и нежности к этому существу, разом сломавшему все представления, которыми он жил раньше.

Виктор не отдавал себе отчета, что делает, и только все тот же тихий ласковый голос помогал ему:

            -Не надо так сильно... Ты делаешь мне больно... Не спеши... Вот так...

            Они обнимались, становясь единым переплетением тел, отрывались, смотрели друг на друга и снова падали в объятия, пока у обоих одновременно не произошло то, что когда-то случилось у Виктора впервые на чердаке Сережкиного сарая тем памятным летом.

            Лёня сел и откинулся на спинку дивана. Его согнутые колени были широко расставлены, а глаза смотрели на Виктора ласково и блаженно. Он не стыдился и позволял себя рассматривать.

            -Кушать хочешь? - заботливо поинтересовался Виктор.

            -Не мешало бы...

            Они поднялись с дивана, и абсолютно голые пошли на кухню.

            -Зайдем сюда, - сказал Лёня, открывая дверь ванной.

            Он включил душ, отрегулировал воду, и они оба залезли в ванну. Лёня заботливо смыл с их тел следы страсти. От его прикосновений Виктор опять почувствовал возбуждение. Он опять обнял и прижал к его себе.

            -Мы кушать идем, - тихонько рассмеялся Лёня, нежно отстраняя его, - У нас все еще впереди... Ты же хочешь?

            -Что? - не понял Виктор.

            -Все. По полной программе.

            -Да... - выдохнул Виктор раньше, чем успел подумать.

            -Смазка у тебя есть? - поинтересовался Лёня.

            Виктор оказался в замешательстве.

            -Вазелин хотя бы найдется? Так тебе будет больно.

            -Найдется. Должен найтись. Там, в аптечке, в коридоре, в шкафу.

            -Я посмотрю, а ты иди сюда, сядь...

Лёня указал взглядом на край ванны, и когда Виктор сел, направил струю, продолжавшую бить из душа, на его попку, слегка прижав.

            -Помой все внутри. Я потом тоже так сделаю...

            Он вышел, а Виктор остался осваивать неведомые приготовления. Едва он успел смыть последствия, как вошел Лёня с баночкой вазелина в руке:

            -Иди на кухню, теперь я...

            Виктор достал из холодильника все, что в нем было съестного, присовокупив имевшуюся в запасе бутылку водки.

            -Прости, я не могу так много пить, - с долей неловкости сказал Лёня, входя на кухню.

            -У меня просто нет ничего другого, - развел руками Виктор, - Не знаю, как ты, я уже абсолютно трезвый.

            -Лед и Фанта у тебя еще есть?

            -Да, конечно.

            Виктор с готовностью достал из холодильника то и другое.

            Леня насыпал в свой бокал льда, залил его Фантой, помешал и добавил немного водки.

            -Не обидишься, если я буду так?

            -Коктейль? - улыбнулся Виктор.

            -За неимением. Коктейль - это нечто другое.

            -Сыну ли директора ресторана не знать, что такое коктейль? Давай, я себе тоже сделаю так. На безрыбье, как говорится, и сам раком встанешь. Ой, прости...

            -Прощаю, - улыбнулся Лёня, - Давай?

            Они чокнулись, и немного отпив, поставили бокалы на стол.

            -Презервативов у тебя, конечно, тоже нет? - спросил Лёня и, не дожидаясь ответа, заверил, - Не переживай, я проверялся перед отлетом, а тебе, наверное, негде было заразиться...

            Эти слова резанули Виктора по живому. Не те, что ему негде было заразиться, а именно эти: "Я проверялся". Раньше ему не приходило в голову об этом подумать, а сейчас стало горько. Но ведь так и должно было быть. Неужели он надеялся, что он у Лени первый?

             Кажется, тот понял, о чем он думает:

            -Ну ты же, наверное, и не думал, что ты у меня первый?

            -Нет. Не думал, - сказал Виктор, избегая поворачиваться лицом к Лене, поскольку заметил, что его глаза наполнились слезами, - Все нормально, Малыш.

            И еще он почувствовал, как внутри начинает подниматься злоба по отношению к самому себе:

            "Раскатал губы, дурак. Вообразил, что он твой навеки? А он уедет завтра в свою Америку, где у него целая шобла таких, и будет им рассказывать о приключениях на своей исторической родине. А ты дрочи и вспоминай, как тебя лишил девственности красивый мальчик. Зачем вообще это было нужно? Жил бы себе, как жил. Зачем ты побежал за ним?"

            Виктору вдруг стало жаль себя. Как бывает в детстве, когда дали подержать в руках игрушку, о которой мечтал всю жизнь, и тут же отобрали. Ну почему он такой? Почему не может жить с женщинами, как все? Иметь семью, детей, ощущать себя нормальным человеком? Чем он провинился и перед кем, что должен нести всю жизнь эту муку?

            Виктор поднял взгляд на притихшего Лёню и заметил, как по щекам того текут слезы. Весь гнев моментально испарился, уступив место другому чувству:

            -Ты чего? - спросил он, придвигаясь и обнимая его.

Лёня сначала сделал попытку уклониться, но неожиданно, уткнулся Виктору в плечо и заплакал по-настоящему.

            -Перестань, все нормально. Уедешь, я буду тебя вспоминать. Мне так хорошо никогда еще не было, - говорил Виктор, гладя его по волосам.

            -Замолчи, - прошептал Лёня, - Замолчи, пожалуйста, ты не то говоришь. Ведь ты подумал, что я вот так с каждым? Что мне это ничего не стоит, что у меня веселая жизнь? А на самом деле... Ты не знаешь, как мне одиноко. Меня никто не любит. Ни один человек на земле.

            -Как, не любит? А родители? А бабушка?

            -Бабушка умерла в прошлом году, а я даже не прилетел с ней проститься. Она меня действительно любила и хотела, чтобы я с ней остался. Родители считают меня своим горем. Осталась только тетка, ее старшая дочь. Она единственная, кто не отвернулся от меня, когда узнала, что я гей. Она тоже не понимает этого, но она меня жалеет. У нее нет своих детей, и я для нее всегда был дороже, чем для матери. Но она здесь, а я улетаю с Кевином.

            -Кто это?

            -Мой бойфренд, с которым я прилетел сюда. Я тебе не говорил разве?

            -Ты говорил о студенте скульпторе, но не упоминал, что он твой бойфренд.

            -Потому, что он не мой, хоть и считает меня своим. Я ему нужен, как украшение, как вещь, как его сексуальная принадлежность, хотя у него и помимо меня их хватает. Он их меняет чуть ли ни каждую неделю, а меня держит для утешения, когда бросает очередного. Он же звезда. Им должны все восхищаться, он без этого не может. Я сначала был на седьмом небе, когда мы познакомились. И от него самого, и от того, какой он в постели. Меня полюбил такой парень! Только очень быстро понял, что это не он меня, а я его полюбил. Я готов был для него на все, но каждый раз убеждался, что ему это не нужно. Ему вообще ничего не нужно, кроме как ублажать себя. Никуда, кроме клубов, мы с ним не ходили, а там он вел себя так, что мне лучше было бы это не видеть. Да и вообще, это не для меня. Мне понравилось там только в первый раз, а потом стали противны эти развлечения в поисках секса. Сколько потом было пролито слез. Особенно, когда про меня все открылось родителям, и мы стали чужими людьми.

            -Как открылось?

            -Какая разница - как? Факт, что открылось. Мать плакала несколько дней и упрекала отца за то, что он мы оказались в Америке. Она считает, что это Америка сделала меня геем, а теперь сделает наркоманом, и еще не знаю кем. Я дома инородное тело. С матерью мы еще как-то общаемся, хотя она в каждом моем шаге видит только воображаемые порочные наклонности, а отец меня вообще не замечает. Мне кажется, он комплексует, что от него родился такой сын. Вот такая у меня там жизнь. Я летел с тайной надеждой остаться здесь, встретить настоящего друга, а вместо любви чуть не нашел гибель. Прости, я не должен был тебе рассказывать... Но я... Мне нужно кому-то рассказать. В Америке меня не поймут.

            -То, что ты чуть не нашел гибель, связано с твоими поисками любви? - спросил Виктор, когда он затих, - Если не хочешь, не отвечай.

            -Я купил рекламу, где печатаются такие объявления, и позвонил по самому, как мне показалось, душевному. Его опубликовал уверенный в себе, состоявшийся человек тридцати лет. Мне стало тревожно, когда на встречу пришел совсем молодой парень, но он сказал, что тот человек сам на встречи не ходит, а он проводит меня к нему. Всю дорогу твердил, какой тот богатый и как мне повезло. Когда вошли в парк, мне стало не по себе, а когда нас стали догонять еще трое, я обо всем догадался, но было уже поздно. Надо было уйти еще от метро, но я...

            -Как выглядел тот, что с тобой встречался? - перебил Виктор, - Лет семнадцать, высокий, широкоплечий, круглолицый, смотрит исподлобья?

            -Да. Откуда ты знаешь?

            -Они ехали в моем трамвае. Все четверо. И этот грозил мне, чтобы я ничего не говорил про них, если спросят. Я довез их до метро, а потом развернулся и приехал туда, где они садились. Прошел по их следам. Ну... Остальное ты знаешь.

            -Так ты... Ты специально возвращался? Зачем? Почему ты не сообщил в полицию? Ты испугался их угроз? У нас...

            -У вас - не у нас, - опять перебил Виктор.

            -Но тебя же самого могли обвинить.

            -Могли. Ну, а потом?  Потом, когда я ушел на работу? Куда ты исчез?

            -Мне было очень плохо. Когда ты позвонил и назвал адрес, я позвонил Кевину. Они же все вытащили у меня из карманов. Хорошо, что документы были в гостинице, с собой одна визитка. Он приехал за мной, я дополз открыть дверь, а в такси потерял сознание. Водитель привез меня в какую-то больницу, но там посмотрели документы, страховку, и на скорой отвезли в другую. Там сразу поместили в реанимацию. Вот и все.

            От всплеска гнева у Виктора не осталось следа. Он смотрел на Лёню, и его охватывало чувство сопричастности всем его несчастьям. Ему хотелось обнять, прижать к себе этого доброго, запутавшегося в жизни парня с уверенными манерами и постоянной улыбкой на губах, за которой пряталось человеческое горе.

            -Малыш, ты, кажется, хотел отведать кислых щей? - улыбнулся Виктор.

Лицо Лёни слабо озарилось той самой улыбкой, что придавала ему обаяние:

            -Хотел.

            Виктор достал из холодильника кастрюлю и поставил ее на плиту.

            -Но проблем.

            -Thank you very much, - на чистом английском ответил Лёня, - you're a true friend.

            -А true boyfriend?

            -My darling, - нежно сказал Лёня.

            -Ты тоже мой дарлинг, - ответил Виктор, и их губы слились в долгом поцелуе.

            Он налил и поставил перед Лёней тарелку подогревшихся щей.

            -Я сейчас буду плохо себя вести, - возвестил тот, вдохнув их аромат.

            -Веди, - подмигнул ему Виктор.

            Он глядел, как Лёня с аппетитом поглощает щи, и чувствовал себя счастливым просто оттого, что сидит рядом.

            -Давай, - поднял он бокал, когда тарелка опустела, - Давай за эту ночь, что свела нас за этим столом и за то, что я тогда, на Семеновской, перевел стрелку...

            -Пойдем, - полувопросительно - полуутвердительно произнес Лёня, вставая из-за стола, и они, обнявшись, пошли в комнату.

            -Ложись, - сказал Виктор, когда подошли к дивану.

            Ему опять захотелось увидеть Леню в той позе, когда он впервые предстал перед ним обнаженным. Тот угадал его желание, ложась и разводя согнутые в коленях ноги:

            -Иди ко мне...

            Они долго целовались, не переставая ласкать друг друга. Рука Лени потянулась к коробочке с вазелином, и Виктор понял, что ему сейчас предстоит...

            Лёня все сделал сам, направив его член себе в попку. Они оба сладко застонали, по телу Лени пробежала судорога и он, сдержав стон уже от боли, проговорил:

            -Не надо... Я сам все сделаю... Тебе будет приятно... Нам обоим будет приятно...

            Лёня стал делать плавные, но энергичные телодвижения, не отрывая взгляда от его глаз. Это приводило Виктора в состояние, когда забываешь обо всем. При этом он буквально утопал в этих чистых глазах, смотревших в глубину его души. Почувствовав приближение вожделенного момента, он сделал над собой усилие, чтобы задержать, продлить хотя бы еще чуть-чуть… Это произошло так, как не было еще ни разу в жизни. Он понял, что не знал раньше, что это такое.

            Виктор обмяк и повалился на грудь Лёне, услышав, как часто стучит у того сердце.

            -Пошли в душ? - тихо спросил он.

            Лёня слегка зажмурил глаза в знак согласия.

            Когда они встали под душ, Лёня, мягко водя рукой по животу Виктора, спросил:

            -Почему ты не сбриваешь волосы? Смотри, как у меня красиво...

            У Лёни промежность была аккуратно выбрита, а оставленная над самым членом аккуратная короткая челочка треугольной формы пикантно украшала и без того красивое тело.

            -Некоторые даже в виде рисунка делают, - продолжал тот, - И потом, волосы держат запах, да и вообще это негигиенично.

            -Просвещай меня, - улыбнулся Виктор, - Считай, что я только из леса вышел.

            -Не обижайся, я...

            -Я не думаю обижаться. Я называю вещи своими именами и на все смотрю реально, как говорил мой батя.

            -А хочешь, я тебя подстригу? - в глазах Лёни зажегся озорной огонек.

            -Давай, сохраню на память.

            -Тащи ножницы поострей и станок.

            Лёня выключил душ и стал наполнять ванну.

            -Как тебе сделать? - спросил он, когда Виктор появился со всем необходимым.

            -Как себе. Такую же челочку.

            Пока наполнялась ванна, Леня аккуратно состриг волосы и бритвой легонько наметил контур.

            -Залезай, - скомандовал он, шагая в ванну.

            Они уселись друг против друга, переплетя ноги, и Лёня начал аккуратно выбривать ему волосы. Виктор смотрел, как под тонкими длинными пальцами преображается его интимное место, и помимо страсти, переполнялся нежностью к Лёне.

            -Встань рачком, - попросил Лёня, выпрямляясь.

            Виктор заметил его возбужденное состояние и сам пребывал в таком же, как только Лёнины пальцы дотронулись до его плоти. Он посмотрел ему в глаза, и тот опять понял его без слов:

            -Сначала закончим дело, совсем немного осталось.

            Он подчинился, и с упоением ощущал, как станок скользит вокруг его анального отверстия, по мошонке, а Лёнины пальцы мягко ее оттягивают.

            -Ну, вот и все, -  сказал тот, - Теперь ты денди.

            -Спасибо тебе, Малыш, - сказал Виктор, целуя его в губы, - Ты возвратил меня к жизни.

            -Это еще не возвращение, - с улыбкой и нотками грусти в голосе, ответил Лёня, - Возвращение, это когда навсегда.

            Они вылезли из ванны и повалились на диван, не выпуская друг друга из объятий. Виктор чувствовал, что Лёнины пальцы все чаще ласкают его отверстие, вот он уже потянулся за вазелином... Виктор хотел перевернуться на спину, но Лёня остановил:

            -Не надо, тебе будет больно. Лежи спокойно на животе и наслаждайся. Я все сделаю сам...

            Его пальцы скользили вокруг отверстия, временами забираясь внутрь, отчего тело Виктора покрывалось сладостной дрожью. И вот он почувствовал, как в него начинает входить что-то делающееся все больше и больше, безжалостно раздирая при этом плоть. Виктор сделал над собой усилие, чтобы не застонать, но боль становилась все острее. На какой-то момент в душу Виктора закрался страх. Казалось, это что-то разорвет на части его тонкую плоть.

            -Потерпи... Потерпи немножко, сейчас будет приятно, - донесся откуда-то до него шепот, заставивший воспринять все происходящее иначе.

            Это был шепот его Малыша. Разве может он ему сделать плохо? И Виктор сделал встречное движение, чтобы ощутить проникновение как можно глубже. Теперь ему не было страшно, он хотел это ощущать...

            -Малыш, - в упоении простонал он, падая головой на подушку, и опять почувствовал, на сей раз спиной, частое биение ставшего дорогим ему сердца.

            Они опять сходили в душ, и расслабленные, повалились на диван, обняв друг друга. За окнами брезжил серый зимний рассвет.

            -Давай поспим, - успел прошептать Виктор прежде, чем крепкий сон, не испытываемый им уже более суток, разом охватил его.

            И вот теперь это нелепое "утро" их пробуждения, случившееся в вечерние сумерки...

            -В душ идешь? - спросил Лёня.

            -Иди, я полежу еще...

            В ванной зашумела вода, а Виктор, сориентировавшись, наконец, во времени, подошел к висевшему на стенке календарю и поставил маркером две галочки, одну из которых обвел в кружок, а над следующим днем написал "14-00". Это было время, когда ему предстояло пока еще послезавтра выйти на работу.

            -Чем занимаешься?

            Лёня стоял голышом в дверях, расчесывая волосы.

            -Отмечаю, когда мне на работу, а то время куда-то сместилось. Проснулись, а уже свет пора зажигать.

            Леня щелкнул выключателем, и под потолком вспыхнула люстра, ярко осветив комнату.

            -Не надо, - поморщился Виктор, - Включи бра, так уютнее.

            Лёня подчинился, и выходя из комнаты, заметил:

            -А ты бы смог жить на Западе.

            -Ты находишь?

            -Уважаешь закон, не идешь на сделки с совестью, работать не считаешь, как тут говорят, "в падлу", обладаешь чувством ответственности...

            -Я даже помню о том, что тебе завтра уезжать, - вставил Виктор, сам заметив при этом, как у него дрогнул голос, - Во сколько самолет?

            -Не надо, - твердо сказал Лёня, - Прошу, ни слова больше. Эту ночь я у тебя.

            -Тогда пошли завтракать, - потеплевшим голосом предложил Виктор.

            -Иди в душ, я приготовлю.

            -Только если яичницу, мы за ночь все съели.

            Когда Виктор вышел из ванной, на столе уже стояли тарелки с красиво уложенной яичницей глазуньей.

            -Весь десяток поджарил?

            -Надо силы восполнять, - улыбнулся Лёня, - Сейчас покушаем и сходим в магазин.

            -Да я схожу, - сказал Виктор.

            -Нет, сегодня я тебя угощать буду. У нас в Америке так.

            -Ты пока не в Америке.

            Лёня вытащил из холодильника лед и опять сделал свой импровизированный "коктейль".

            -Никогда раньше столько не пил, - покачал головой он, - но с хорошим человеком чего не сотворишь...

            -Ну что, собираемся в магазин? - спросил Виктор.

            Лицо Лёни стало серьезным. Он взглянул на часы, и о чем-то подумав, сказал:

            -Можно, я позвоню от тебя Кевину? Позже могу не застать, он скучать не любит.

            -Звони, - мрачно ответил Виктор.

            То, что идут последние часы его счастья, опять напомнило о себе.

            Лёня ушел в комнату, и Виктор плотно прикрыл за ним обе двери. Скоро сквозь них послышался голос Лёни, заговорившего по-английски.

            Виктор подошел к окну. На улице опять повалил пушистый снег. Как вчера. Или позавчера... Он безучастно смотрел на падающие снежинки, которые, казалось, залетали через стекло в его душу и кружили там, наполняя ее леденящим холодом.

            Виктор не помнит, сколько простоял так, уйдя в созерцание метели и слыша сквозь закрытые двери слабые отголоски Лёниного голоса. Вывела его из этого состояния только воцарившаяся в квартире тишина. Раздавались слабые звуки и шорохи с улицы, из соседних квартир, но Лёниного голоса слышно не было.

            Не включая света, Виктор дошел до комнаты, и приоткрыв дверь, заглянул в щель.

            -Стучаться надо.

            Лёня сидел на кресле возле телефона и в упор смотрел на него. Глаза его не улыбались. Казалось, за ними протекала глубокая тяжелая дума, и протекала давно.

            -Извини, - в замешательстве проговорил Виктор, подаваясь обратно в коридор.

            -Витя, - остановил его голос из комнаты.

            Виктор вернулся и посмотрел на Лёню. Глаза того сохраняли все ту же трагическую задумчивость.

            -Витя, - тихо проговорил он, - Как ты отнесешься к тому, если я не полечу в Америку?

            Виктор вздрогнул и пристально посмотрел на него.

            -Ты не будешь против, если я останусь с тобой?

            6.

Всю дорогу они молчали.

            Выйдя из дома, Виктор показал Лёне автобусные остановки неподалеку, объяснив, куда и на каком номере можно доехать. Называл и магазины, мимо которых они проезжали. Лёня кивал головой, на его губах застыла приветливая полуулыбка, но глаза сохраняли скорбную задумчивость.

            "Как бы не повторилась прежняя история, если он будет так улыбаться всем встречным", - озабоченно подумал Виктор.

            И еще он заметил, что на Лёне задерживают взгляд многие девушки, особенно, когда спустились в метро. Что говорить, парень он был отменно красивый, а эта улыбка невольно выделяла его из толпы неприветливых лиц вокруг. Виктор поймал себя на мысли, что начинает ощущать ответственность за Лёню и тревогу за себя, в связи с тем, что такой парень не сможет не стать объектом пристального внимания окружающих, как бы ни сложилась его судьба.

            Он почувствовал эту ответственность сразу, как только произнес в ответ на вопрос Лёни:

            -Да...

            Ответ сорвался с губ сам собой. Он не мог быть другим, хотя к такому повороту событий Виктор готов не был. Он мог об этом лишь мечтать, да и то, разве что в сослагательном наклонении. То, что это может быть на самом деле, не укладывалось в сознании даже в мечтах и до сих пор не верилось, что вот так просто, в один час, может измениться судьба.

            Так они доехали до центра, погруженные каждый в свои думы. Вот и гостиница.

            -Подожди меня здесь, - попросил Лёня, - Я скоро...

            Он исчез за стеклянными дверями, а Виктор стал расхаживать взад - вперед по тротуару, охваченный тревожным чувством неясности своей дальнейшей судьбы.

            Лёня появился действительно скоро. За спиной у него был рюкзак, на плече - вместительная дорожная сумка, а в руке - ручка большого чемодана на колесиках.

            -Ну, у тебя и вещей, - покачал головой Виктор.

            -Я половину тебе подарю, - улыбнулся Лёня, - Я же не знал, сколько пробуду здесь, а у нас не принято два дня ходить в одном и том же. Если придешь куда-то, в чем вчера, подумают, что ты не ночевал дома...

            -И что?

            -Ничего. Никто ничего не спросит и не скажет, но подумают непременно.

            -Да... Все с точностью до наоборот.

            -Я не нахожу, что это плохо, когда никто не лезет в твою личную жизнь.

            -Я тоже. Поэтому и не спрашиваю, как ты расстался со своим бойфрендом, - улыбнулся Виктор.

            -И не спрашивай, - улыбнулся в ответ Лёня, - Я не оправдываю себя… Я только не понимаю, почему люди так любят видеть в другом именно те недостатки, которыми обладают сами?

            -Я это тоже заметил. И еще стал замечать, что потом сами страдают от того, от чего заставляли страдать других.

            -Бог наказывает?

            -В Бога не верю, но то, что есть высшая справедливая сила - определенно. Ловим такси?

            -Да. Я уже знаю, что у вас его действительно ловят, - улыбнулся Лёня.

            -Теперь уже у нас, - поправил Виктор, вскидывая руку.

            Машина остановилась быстро. Чтобы не вступать в лишние переговоры, Виктор прямо с улицы через опущенное стекло назвал адрес, прибавив магическое словечко "пятьдесят".

            Эта привычка прочно вошла в его быт с тех времен, когда, не имея возможности потратить заработанные деньги на что-то существенное без того, чтобы не прибегать к специфическим взаимоотношениям, он сделал для себя максимально комфортной хотя бы повседневную жизнь. Обладая правом бесплатного проезда на общественном транспорте, Виктор практически ее не использовал, а пачка специально наменянных пятидесятирублевок прочно заняла место в нагрудном кармане. За пятьдесят везли все - и таксисты, и "бомбилы" частники. А у Виктора всегда было пятьдесят - что в центр города, что до ближайшего универсама, и его единственное слово всегда было первым и последним. Менялась только цифра, согласно законам времени. Сначала было пять, потом десять, а теперь вот стало пятьдесят...

            -Ну вот, ты и дома, - сказал Виктор, когда они поднимались в лифте.

            Лицо Лёни озарилось грустной улыбкой. Похоже, он сам еще до конца не осмыслил своего решения.

            -Не грустите, мистер, - подбодрил Виктор, - Исполнилась ваша мечта оказаться на исторической родине.

            -Это только благодаря тебе, - поднял на него взгляд Лёня, - Ты меня вернул.

            -А ты - меня. К самому себе. Я ощущаю себя рядом с тобой другим человеком.

            Они вошли квартиру и сложили вещи.

            -Разбирать позже будем, - сказал Виктор, - Пошли сразу в магазин, а то нечем отпраздновать твое возвращение.

            -Опять пить, - засмеялся Лёня, - Узнаю родину.

            -А в Америке не пьют?

            -Пьют очень часто и помногу, но... как-то по-другому. Не напиваются при этом.

            -Мы тоже не будем напиваться. Пойдем в коммерческий, там наверняка есть шампанское, наберем побольше, нальем в ванну и будем купаться...

            В магазине Леня решительно отстранил Виктора и от продуктов, и от кассы. И дома накрывать на стол стал сам, сказав, что сегодня его день, и он хочет сделать ему приятное.

            -Вик, посмотри пока телевизор, - улыбнулся Лёня, - Или поставь какую-нибудь музыку для ауры...

            -Слушаюсь, мистер, - тоже улыбнулся Виктор и переспросил, - Как ты меня назвал?

            -На американский манер. Хотя... - Леня задумался, - Тебе больше пойдет Вил.

            -Ты хотел сказать Вилли?

            -Нет. Вилли - это шлем, а Вил - сокращенное от Вилсон - желанный, сын желания.

            -Зови, если хочешь, - великодушно разрешил Виктор, - А мне как тебя называть?

            -Называй, как уже называешь...

            -Как? Лео?

            -Ты меня называл Малыш...

            -Немножко не в тему, - усмехнулся Виктор, - Я не настолько тебя старше.

            -Какая разница? У тебя это душевно получается. Меня так мама называла в детстве, когда мы с ней еще были родными, - голос Лёни слегка дрогнул.

            -Малыш, не грусти, - Виктор обнял и поцеловал его в щеку, - Эти времена вернутся. Вот увидишь. Все вернется, если мы сами хотим этого возвращения.

            Виктор вошел в комнату и остановился возле магнитофона.

            -Ты что предпочитаешь из музыки? - спросил он громко, чтобы было слышно на кухне.

            -Что-нибудь русское, только не попсу.

            -Русское народное? А ведь не поставлю, поскольку нет.

            -Удивительно. У нас кантри самый популярный жанр после попсы, а в России почему-то свое народное никто не любит.

            -Зато о своей "русскости" становится модно кричать, - заметил Виктор, - Что только они под этим подразумевают?

            -Шансон тогда какой-нибудь, только без мата.

            Виктор поставил кассету Вилли Токарева:

            ...Я тут в Америке уже четыре года,

            Пожил во всех её известных городах,

            Мне не понять её свободного народа,

            Меня преследует за будущее страх…

            -Это как раз будет в тему, - улыбнулся он, возвращаясь на кухню.

            Стол уже был накрыт, и Виктор хлопнул пробкой.

            -Давай, за твое возвращение, - поднял он бокал, - И чтобы оно было навсегда, как ты хотел.

            Звон сомкнувшихся бокалов завершил тост.

            Лёня отхлебнул шампанского и задумчиво проговорил:

            -Бывает же такое...

            -Что ты имеешь в виду?

            -Свершилось то, о чем я мечтал. Причем тогда, когда я чуть не распрощался с жизнью...

            -Будем считать, что ты с ней распрощался, - улыбнулся Виктор, - С той, своей прежней жизнью. Как и я со своей. Пусть не так ужасно, как ты, но тоже распрощался, благодаря тебе...

            -А я, благодаря тебе, остался жив.

            -И самое главное - мы нашли друг друга. Еще три дня назад я не поверил бы, что так просто может измениться жизнь.

            -А я, что так запросто смогу принять такое решение…

            -Мы оба приняли его по велению сердца. Давай, за то, чтобы эта, новая жизнь, была у нас обоих счастливой.

            Виктор вновь наполнил бокалы, они отхлебнули и долго-долго целовались...

            ...На Дерибасовской я пивом торговал,

            И очень скромно потихоньку воровал.

            Я жил в Одессе, пиво всем не доливая,

            А здесь, чтоб жить, я всем переливаю...

            -доносился из комнаты голос Вилли Токарева

            -Вил, скажи, если можешь, - поинтересовался Лёня, - Вот твой отец был директором ресторана. Ведь он сам коньяк не разбавлял, откуда у него такие деньги, если, как ты говоришь...

            -Малыш, не будь наивным, - перебил Виктор, - Так судит большинство, кто не знает сути. А ее может знать только тот, кто поварился в этом котле хотя бы какое-то время. Обвесами и обсчетами дачу не построишь, а сесть за сорок копеек можно запросто...

            Виктору вспомнилось растерянное лицо несчастной продавщицы.

            -...Могу привести любой пример, как это делается, - продолжил он, - Точнее - делалось тогда, сейчас я от этого далек. Но, только один. Потому что, прости, мне неприятно об этом говорить. Представь, что ты директор овощной базы, а я - магазина. Пришел к тебе вагон картошки прямо с поля. Чистая, крупная уродилась, это бывает, и ты ее еще сгноить не успел. Звонишь мне - примешь три тонны? Я говорю - приму. Ты отгружаешь машину, по всей форме оформляешь накладные, только в кузове там будет не три тонны, а полторы.  А за другие полторы, ты пришлешь мне наличные деньги в конвертике. Может, даже с этим же шофером, если он в деле. И я из них не возьму себе ни копейки. Я тут же внесу их в кассу. И чеки пробью. Ты скажешь - в чем же смысл? А в том, что эти полторы тонны ты отправишь на рынок, где они будут проданы не по десять копеек за килограмм, а на рубль три кило. И сколько этих кило в полутора тоннах? Прикинь сам, сколько получится хотя бы с одной машины. Конечно, не все нам с тобой. Надо, как говорят, "отстегнуть" и тем, кто с нами, и тем, кто повыше нас, но даже при этом будем довольны. А если учесть, что это не единичный случай, а отработанная система, такой поток потечет в твой карман, что считать лень станет.

            -Интересно, - задумчив... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10