Таня

                    Ей было тогда всего семнадцать лет, этой весной она окончила школу, уже прозвенел последний школьный звонок. Прошёл школьный бал, прощание со школой и детством. Она вся была полна ожиданием любви, чистой, светлой. Очень хотелось ей быть счастливой, обласканной и любимой. Только этой мечтой она и жила тогда. Она была доброй, отзывчивой, романтической девушкой, наверное, как и большинство других в её столь юном возрасте. Она, как и многие её сверстницы, тайно, про себя, мечтала о таком же добром, отзывчивом и романтичном молодом человеке,   со светлой, открытой душой,  восприимчивой к её любви, который, полюбив её, навсегда станет ей спутником жизни. В своих мечтах, она не допускала даже мысли, что такого никогда не будет, будто мысль об этом, была смерти подобна. По молодости лет и неопытности, следуя школьному и домашнему воспитанию, она представляла мир полным света, любви и счастья. Она совсем не представляла тогда, бедняга, что спустя девять десять лет её спутником жизни будет совершенно ей безразличный, и даже, постылый ей человек.  И тем более, она представить не могла тогда, что она сама скоро превратится в злобную, циничную, меркантильную стерву, навсегда лишённую любви и ласки. Собственно, как и подавляющее большинство других, следующих одному и тому же алгоритму этой смрадной  жизни.

            В то самое время, когда она, всё ещё жила романтическими мечтаниями и грёзами, томясь приятной тоской ожидания их скорого воплощения,  в городском парке, где она, ещё со школьной поры любила гулять и приятно мечтать, к ней подошёл познакомиться подвыпивший Валера. Уже  отцвела сирень, яблони в садах, сердце томилось ожиданием и предчувствием большой любви, от ещё, не воплотившихся мечтаний о нём, единственном…, её душу всё больше наполняла грусть, тревога, казалось, будто навсегда уходит праздник, оставляя после себя мрачные, серые будни. Поэтому, она так поспешно, не присмотревшись, получше к нему, приняла его, за того, которого она так долго ждала – доброго, отзывчивого и романтичного молодого человека. Будто по её сокровенному желанию, вот прямо сейчас, он и   явился к ней из её мечты. Она, нисколько не сомневаясь, (сомнениям она ещё не была научена) признала в нём того, о котором, так долго мечтала и грезила по ночам. Теперь, ей грезилось наяву, не в мечтах и не во сне, что её мечта сбывается. Изначально, увидев его, она не сомневалась в его самых, наилучших намерениях, только для того и явившегося к ней, чтобы, сделать её счастливой, – ведь она, искренностью  и глубиной своих чувств, достойна этого. Не сомневалась, что и в его, как ей казалось, светлой душе, она зажжёт пламень большой, искренней любви. Ей казалось, что в мире добра, света и любви, по-другому, никак не может быть. Думы о нём, ей сладко пьянили голову, и приводили в состояние райского блаженства и оцепеняющей неги, когда душа и плоть не раздельно, вместе переживают очарование первой любви, походящее на что-то колдовское, совершенно необычное, дотоле незнакомое ей. Состояние, при котором разум, обретает будто, свою ненужность. Она вся покорилась захватившему её  чувству.   При расставании, она  с большим нетерпением и трепетом ждала нового свидания с ним. Её самозабвенной радости не было границ, всё окружающее, ей теперь, казалось, было наполнено светом, теплом и любовью. Находясь во власти романтических грёз, неотступной, всепоглощающей мечты о большой любви и счастье, её рассудок мерк и был неспособен адекватно воспринимать происходящее. Разочарование ещё долго не являлось ей и после того, как этот ветреный Валера, по истечении менее месяца их знакомства, навсегда исчез из её жизни, оставив её беременной.

             Этому вертопраху был тогда двадцать один год. Совсем недавно он вернулся из Советской армии. Никакими продолжительными любовными отношениями он связывать себя ни с кем  не собирался, и тем более, жениться. И никаких других увлечений, кроме пьянства и коротких знакомств с девушками, у него не было, точно так же, как и у большинства его сверстников. Обогащением и развитием своего внутреннего духовного мира он не занимался, таких задач себе не ставил, впрочем, как и подавляющее большинство других молодых и не молодых людей. Да, в таком молодом возрасте он и не нужен, спрос на него появляется, годам, ближе, к тридцати, когда пылкие сердца уже остывают от сжигающего пламени первой любви. Вот   тогда всем, вдруг, подавай с богатым внутренним духовным  миром, чтобы им заполнить  образовавшуюся, устрашающую их душевную пустоту, вводящую в состояние хронической тоски и скорби. Ну, если, не духовный мир, то эту пустоту, стремительно заполняют алкоголь и наркотики. И представления о нём, этом самом мире, очень разные у всех. Так  появляется  спрос на всё более, одухотворённых субъектов, по их разумению, способных осчастливить их после того, как  проходит время  острой нужды в любви и ласке, заканчивающейся обычно бесчувствием (разочарованием в любви). И  наступает пора, в необходимости того  самого, богатого духовного мира. Проблема только в том, – где их столько взять? – этих самых одухотворённых. Пустой, бездушный мир не занимается их производством и поставками, они ему не нужны, они его антиподы. 

              Проходила неделя, другая, когда он не приходил на свидания. Напрасно она в тоске, в смятении чувств, приходила на места их былых встреч и проливала там слёзы, шептала, что любит его и жить без него не может, в надежде на чудо, что он услышит её и вновь явится к ней. Но его, уже, было ничем не вернуть. Отдавшись столь сильному чувству, непроницаемой пеленой застлавшему ей разум, она не была способна разглядеть, что было, на самом деле, в его мятущейся, очерствевшей душе – таящееся намерение покинуть её. Она, ещё долго грезила им, внушая себе, что он, непременно соскучится по  ней, истомится. И  жить не сможет без неё, так же, как она без него. И, не пережив долгой, изнуряющей его  разлуки, уже навсегда вернётся к ней. И она вновь, будет счастлива с ним. Неужели он, за время их тайных от её родителей встреч, не заметил, не разглядел и не почувствовал её, такую красивую, добрую и ласковую, как ей казалось, единственную на целом свете, да быть такого не может. Его образ, наделённый ею романтическими чертами, никак не покидал её, она ещё долго и трепетно ждала его возвращения. Она вся была во власти, явившейся к ней любви, озарившей её светом долгожданного счастья, оказавшимся таким, неожиданно коротким. Когда всё кончилось, она долго и мучительно выходила из этого состояния, никак не хотела верить, что всё так быстро закончилось. С какого-то момента, осознав, что он уже никогда не придёт к ней, она никогда, больше, не увидит его, мир для неё померк и погрузился во тьму. Её, такое пылкое и доверчивое  сердце, разрывалось от нахлынувшего горя. Оно безжалостно, день за днём, выедало её душу. Долгое время она тяжело и горько  переживала за своё обманувшееся, томное, трепетное ожидание и предчувствие большой, искренней  любви, оказавшейся чем-то призрачным, лишённым всяких чувств и самой жизни, тем, чего она никак не ждала.

                Но, и его можно понять, ищущего избавления от снедаемой его в прах тоски и скуки, не находящего от них избавления, мешавших ему полюбить, такую, очаровательную, необыкновенно романтичную девушку, оставляло его равнодушным к ней. Считавший, мнивший про себя, что он ещё не подобрался к  той. – Своему, какому-то, выдуманному эфемерному «идеалу», который он ищет, и не находит, воплоти. Она не стала ему источником вдохновения и смыслом жизни, он прошёл мимо неё, так же, как и прочих до неё, даже, не заметив, увлекаемый своим эфемерным, неземным «идеалом», не имеющим своего земного воплощения. Представлял, таил надежду что, только, повстречав ту девушку, (не существующую воплоти), равноценную своему выдуманному «идеалу», он будет счастлив. И только тогда, его навсегда покинет угнетённое состояние его души, оно сменится состоянием безмерного счастья и успокоит его мятущуюся душу. Был подвержен такого рода иллюзиям, находя, хоть какую-то утеху в них.

           Бутылка, вина или водки, была неизменным спутником его жизни, она и приводила его в состояние хронической тоски и скуки, ещё большему оскудению, и без того неразвитой души. В  его сознании, она, своим ядовитым содержимым, порождала фантомы (иллюзии) не связанные или мало связанные с действительностью. Будто сам дьявол рисовал в его голове этот  фантом, пустой, безжизненный «идеал», чтобы сбить его с правильного Земного пути, начертанному Богом или природой, и направить его на путь греха и распутства. Для начала подсадив его на алкоголь, недаром считающийся дьявольским зельем, чтобы навсегда  лишить его здравого рассудка, и  возможности возвращения  на правильный Земной путь. И  никакая земная любовь не может достучаться до его, так рано, остывшего, и очерствевшего сердца, томимого, тяжёлым гнётом, не проходящей, изнуряющей его тоски и скуки. В результате не развитости его души, и непрерывного токсичного воздействия алкоголя, в его душе (сознании) произошла подмена (извращение) большой земной любви,  пустым бесплотным её «идеалом»   –   фантомом. Что обрекло его на долгие годы жить с этим фантомом, вместо полнокровной земной любви. Череда меняемых им девушек и женщин никак не соответствовали тому фантому, были не равноценны ему, прочно засевшему в его порочной душе.

          Его мелкая, не развитая душа, поражённая воздействием алкоголя, лишённая возможности своего развития, с поселившимся в ней фантомом идеальной любви, была не горючим материалом, который не мог зажечься от сжигающего пламени сильной земной любви той очаровательной девушки. Его душа была не способна воспламениться большой земной любовью ни к этой девушке, и ни к какой другой. Поэтому, и далее, снедаемый изнуряющей его тоской и скукой, он скоро покинул её, оказавшуюся, своим образом, не равноценным его фантому идеальной любви, упрочившимся в его порочном сознании. Чем вызвал острые душевные переживания любящей его девушки, ничего не понимавшей в причинах случившегося, – почему этот, её Валера не мог ответить на её такую искреннюю, горячую любовь?  Какие же вериги могли заставить его бросить её, такую юную, очень красивую и так сильно любящую его?  Пьянство всё дальше будет заводить его в омут бесчувствия, неменяющегося состояния тоски, тревоги и тупого  безразличия ко всему.

               Когда узнали о случившемся с ней её родители их интеллигентной семьи – они были инженерами, а её отец, даже, был главным инженером на каком-то важном предприятии. До крайности ущемлённый (оскорблённый)  тем, что произошло с его дочерью, он особенно лютовал, сыпал угрозами, что лишит её всего, и не будет считать её своей дочерью, и настаивал на немедленном аборте, –  не упустить время, торопил устранить возникшую угрозу дальнейшему обучению и её будущей карьере. Был убеждён, что только карьера может принести счастье, всё остальное, менее важно в этой жизни. Его сильно возмущало, казавшееся ему совершенно очевидным, когда слышал от неё какое-то бессвязное, невнятное объяснение, что она ничего не знает о том самом, безответственном Валере. Раздражённо говорил ей – как же ты могла довериться какому-то пустозвону, искателю приключений и развлечений – непорядочному человеку? Ведь ты у меня девочка совсем не глупая, с отличием закончила школу. Ты о чём думала, вступая неизвестно с кем в такие отношения? Часто, в гневе он  попрекал, что обманулся в своём доверии к ней, и  из-за своей большой занятости ослабил контроль над ней – не доглядел. Мать была гораздо мягче, хотя и попрекала, но всё же, жалела её и как могла, успокаивала. Из-за беременности и неопытности, пережить свою первую любовь, втайне от родителей, она не смогла. В своей семье она была не одна, у неё был совсем, малолетний брат, лет на десять или двенадцать моложе её, приходилось ей в помощь родителям приглядывать за ним, это давало возможность ей, хоть самую малость, отвлечься от горьких переживаний. Вне семьи, она общалась больше, со своей школьной подругой Мариной, – жили в одном Московском дворе. Ещё многие годы и после школы, они сохраняли свои дружеские отношения.

                Её переживания были столь велики, что этим годом, после школы, в институт, запланированный ранее, она не поступала, вся её жизнь резко изменилась и протекала теперь, в ином русле. Добрые отношения в семье, когда её баловали, почти ни в чём не отказывали, особенно отец, теперь, надолго сменились на прохладные, какие бывают только, в отношениях между  чужими людьми.   Она никак не могла к этому привыкнуть, её преследовала убийственная пустота и полное безразличие ко всему, когда уже ничего не хочется. Жизнь померкла и поблекла, всё было в мрачном чёрно белом цвете. Долгое время ей и жить не хотелось,  будущее, казалось ей местом ада. Вместо былых романтических грёз, страстного ожидания их воплощения, был тихий, сдавленный плачь по ночам, от понимания, или может быть от предчувствия, что такое глубокое чувство искренней любви никогда больше, не вернётся к ней, и не озарит светом безмерного счастья. Её пугало  надвигающееся состояние бесчувствия – тупое безразличие ко всему. Что дальнейшая её жизнь будет, как в темнице, скудной и безрадостной, без любви и света. Так умирала душа той чистой, светлой, романтической девушки. Из-за отсутствия жизненного опыта, неудачная девическая любовь нередко приводит к таким тяжёлым последствиям. Мало  у кого, оскудевшая, утратившая  чувствительность душа, столкнувшаяся с холодом отвержения, предательства и равнодушия в этом злом мире, способна, ещё раз, зажечься пламенем большой, искренней любви, – взамен душа обретает бесчувствие – иммунитет от любви. Любовь долго не живёт в пустом, бездушном    мире, никак не приживается (не выживает) она в нём, лишь её грубый, топорно сработанный суррогат в очерствевших, примитивных душах, её подделка, имеет место в нём.

              Но, это ещё не самое худшее, что происходит в этой смрадной жизни, имеется  не мало примеров и пострашнее. Особенно, с приходом в страну «демократии», и вместе с ней наркотиков, и прочих Западных «ценностей», (заморских чудищ) ещё большим смрадом наполнивших этот, и без того, злой и пропащий мир. Сколько ослеплённых, околдованных неуправляемым чувством первой любви, нарывались и нарываются на наркоманов, становятся их лёгкой добычей, попадают под их влияние. Увлекаемые пустозвоном их исковерканных, пропащих душ, издающих ложный сигнал «симпатии» и «любви», они попадают в пучину их пустой, гадкой жизни. Не имея адекватных представлений об этом зле, они принимают их ложный сигнал, как единственный признак ожидаемого ими, самозабвенного счастья любви.  Ошибочно воспринимают его, как зов к воплощению этого счастья, который невозможно упустить. И  они совершенно не осознанно устремляются к нему, не понимая, что за ним скрыта, вовсе, не любовь и симпатия, а их глубоко порочная, неотвратимая физическая зависимость от этого смертоносного вещества-зелья, истязающего и умерщвляющего  их плоть. Попутно, оно выжигает и коверкает их души, становящиеся не горючим материалом, неспособным зажечься пламенем большой, искренней любви и симпатии. В их исковерканных душах, это вещество вызывает иллюзию счастья, и за этим «счастьем» они следуют всю свою короткую и никчёмную жизнь. Всё остальное в их жизни подчинено этой иллюзии, избавиться от которой, они не могут. Но, их коварные, лживые души хорошо приспособлены издавать  ложный сигнал любви и симпатии, чтобы привлечь к себе юные, неопытные жертвы, жаждущие большой искренней любви и симпатии. Оказавшийся  фальшивым этот сигнал, заводит их в трясину такой, весьма, специфичной, гадкой жизни, накрепко связывает их с этими не то людьми, не то, какими-то бездушными  существами. Юные и не опытные, многие из них, не способны опознавать их ложный сигнал, и не следовать его зову. И они, своим искренним, сильным чувством первой любви, слепо отвечают на него, что сильно и надолго, а иных навсегда, привязывает, их к ним, как к объекту запредельной симпатии. Так стремление к счастью оборачивается для многих большим несчастьем (напастью, бедой, горем). Оказавшись в пучине их смрадной жизни, они не могут освободиться из неё, точно так же, как насекомые из ловчих сетей паутины пауков. Скольких затаскивали они в пучину своей тошнотворной,  смрадной  жизни. Оказавшись на долгое время под их влиянием, души, прежде, светлые, добрые, чувствительные, мечтательные, стремительно выгорают, и в лучшем случае, пережив с ними этот кошмар, становятся бесчувственными, до всего безразличными и навсегда  потухшими. И впереди у них жалкая, убогая, безрадостная жизнь, совсем не та, о которой, многие из них, так трепетно, самозабвенно мечтали в юности. В  результате, сколько исковерканных, изувеченных судеб, душ, жизней...  И  всё больше  таких, новых героев производит и поставляет этот пустой, бездушный –  смрадный мир.

          Переживая душевные муки, она поняла, насколько этот мир зол и враждебен, и насколько она оказалась слаба и беззащитна в нём. В нём нет места жалости и состраданию, любви, добру и свету, есть только, более, или менее, искусные их подделки. Она, ещё совсем юная, входила в этот мир с искренним чувством любви, добра и намерением делать его ещё лучше и краше. Она совсем не предполагала, что этот смрадный мир наполнен тёмными и совершенно бездуховными личностями, с которыми она и впредь будет сталкиваться. И  ей предстоит меняться. Стать  им подобной, иначе, она не найдёт своего места в нём.  Она скоро менялась, и становилась другим человеком, адекватным этому подлому, смрадному миру, где нет света, тепла и любви,  в    который, теперь, она вступала согласно его требованиям. Теперь же, та добрая, ласковая, романтичная девушка не адекватная этому лживому, фальшивому миру, навсегда осталась в прошлом.

    Спустя год, когда затянулись и поутихли её душевные раны, родители определили её в какой-то институт, ей самой было это безразлично. Там она обзавелась близкой подругой Светой с весьма схожей судьбой, которую когда-то, покинул какой-то Гена,  в него она была влюблена ещё до института, из-за чего, она и пристрастилась к алкоголю, заливала им свою печаль и скорбь после неудачной первой любви. И  теперь, после ушедшей поры романтических исканий и мечтаний, она была завсегдатаем всяких кафе, баров и институтских вечеринок. И совсем поблекшие и увядшие краски этого мира, она теперь, восполняла тамошним суррогатом, заполняющим душевную пустоту обострением притупившихся чувств,  вызывающих на короткое время в душе иллюзию счастья, всё больше и больше манящую к себе, и не замечала, как, увлекаемая этой иллюзией, всё увереннее вставала на путь алкоголизма. Таня отчасти, кое в чём, несмело ей подражала, но её строгое семейство держало её под неотступным контролем, особенно первые два, три года учёбы в институте. После той, недавней трагедии, отец уделял ей больше внимания, был намерен упредить, и по необходимости, если она возникнет, предотвратить возможную склонность дочери, к лечению недавней душевной травмы с помощью алкоголя. Понимал, как важно удержать дочь от алкоголизма, увлекающего очень многих людей своими иллюзиями в омут смрада и не бытия. А, если иначе, то, не имеющая жизненного опыта дочь, просто, погибнет в этом смраде. Он был недоволен институтской подругой дочери – Светой, советовал даже, ей, поменять подругу, остерегался её пагубного влияния на дочь, когда приходилось видеть её у себя дома и слышать её плохо скрываемый развязный – излишне нагловатый  тон разговора. Таня иногда, вместе с ней по вечерам приходила домой. Обеспокоенных  родителей она уверила, что она, уже взрослая, и всё понимает, и ничего плохого с ней, больше, не случится, не зависимо от того, с кем она дружбу водит. Своим деликатным вмешательством, родители, всё же, обратили её внимание, на то, чтобы имела осторожность при выборе друзей и подруг, своим напоминанием, они  пресекли, более сильное и навязчивое влияние этой подруги на их дочь. Отец, по истечении времени, видя, что дочь выправляется после тех душевных потрясений, оставшихся теперь в прошлом, она становится всё увереннее в себе, хорошо учится, был уже мягче к ней, не был, как прежде, излишне строг.

         У её, теперь, довольно близкой подруги Светы, (на втором курсе института) появился тогда попутчик по жизни, больше, может быть, собутыльник, Толя. Он был откуда-то со стороны, не институтский. У неё на виду, их отношения  были, будто, наглядным примером для неё, мол, смотри, как всё просто образуется и разрешается в этой жизни, без всяких там душевных мук, переживаний и страданий. Проболтались они по жизни, где-то около двух лет, после чего этот Толя, так же, как, когда-то Гена, навсегда исчез из  жизни Светы, затерялся где-то в пучине этого смрадного мира. Но в отличие от Тани, Света, имевшая, многим, больший опыт таких изменений и перемен, адаптировалась вполне, к ним, про себя считала, что, по-другому, по большей части, в этой жизни и не бывает. И то, что, когда-то, в самой ранней юности было с ней, это всего лишь, досадное недоразумение, по молодости лет и не опытности, принятое так близко к сердцу. Поэтому, теперь, её выгоревшая душа принимала исчезновение очередного Толи, как не стоящий какого-то особенного внимания пустяк.  Она  ни сколько не тосковала о нём, вскоре, напрочь забыв его. Всё большее, нарастающее год от года, влияние алкоголя заводили её в омут, ещё более страшный, нежели неудачная или неразделённая любовь. После исчезновения Толи, у неё стали появляться много разных мужчин – так  постепенно, и незаметно для самой себя, никому не нужная, никем не любимая, зашалавилась она, и всё больше утрачивала интерес и вкус ко всему остальному в жизни. Полная  безысходность, пустота и фальшь всей этой смрадной жизни, и  невозможность ничего изменить, толкали её, так же, как и многих других, на такой   путь к бесчувствию.

        Всё время учёбы в институте, в отличие от своей подруги Светы, Таня избегала близких знакомств с мужчинами, она не видела среди них доброго,  ласкового и романтичного, со светлой и открытой душой, того, о котором она мечтала прежде. Большей частью, она видела в них циников, хамов и самовлюблённых эгоистов с мелкой и скрытой душой, искать среди них спутника жизни она была, на то время, не готова.  Её  душа ещё долгое время не могла принять  это, как должное, что иного и быть не может в этой смрадной  жизни. Это будет позднее, к тому времени, когда она, пройдёт полный курс обучения в пресловутой школе жизни, тогда, её омертвевшая душа, всё же, смирится со всем этим. Недавний, столь   печальный  опыт, когда она так жестоко обманулась в мечтах и предчувствии большой любви,  навсегда лишил её романтических настроений. В  её оскудевшей,  выгоревшей душе, ставшей не горючим материалом, не способным зажечься пламенем новой, большой любви, что уже, не могло способствовать возникновению каких-то романтических  настроений. Теперь, всё было пресным, безвкусным и безрадостным. Её душа, как и у многих других, обрела бесчувствие. Мужчины её больше раздражали, нежели интересовали, она видела в них сигнал опасности для себя, мол, осторожно, это очередная  фальшь, обманка с весьма серьёзными последствиями. А происшедшее с ней тогда, в юности, казалось ей теперь, досадным недоразумением, вызывающим лишь, какое-то сочувствие самой себе, своей наивности, будто тогда, это была вовсе, и не она, что хотелось,  поскорее это всё забыть. Этот злой и холодный мир расчёта, таких настроений, никак не допускал, они были абсолютно чужды ему и не допустимы в нём. Она приходила к пониманию, что  отношения с мужчинами, могут быть, только, как бесчувственный, циничный, взаимовыгодный договор. Всё по правилам этого холодного, бесчувственного – смрадного мира. Просто, в семье и школе, её этим правилам, почему-то не обучали, напротив, вводили в заблуждение. Теперь же, ей мир казался, в её изменяющемся сознании, холодным, мрачным и безрадостным, – не интересным, обрёл свои реальные черты и краски в её представлении о нём, совсем не таким, каким его рисовали на всяких торжествах – так бессовестно врали всякий раз. Не скупясь, раскрашивали его в неестественно яркие цвета.  Жизнь, конечно, не останавливалась и продолжалась, проходили вёсны, но они, уже не вызывали у неё того трепета и очарования в душе. Мечтать, уже не хотелось ни о чём – пустота и смрад кругом.

       Доверившись однажды, ложному сигналу любви и симпатии, издававшимся пустым, остывшим сердцем, не нашедшей в этой обманке никакой любви и симпатии. Она,  тяжело пережила тягостное, горестное состояние своей души, явившейся последствием такой веры во всё доброе  светлое и силу искренней любви. Теперь, в её, охладевшем сердце, понимающем и чувствующем все эти подделки, – подобия любви, издаваемые лжецами, больше, не воспламеняли  искреннее чувство большой любви. Мужчины, теперь, вызывали в ней чувство неприятия, настороженности и защиты от них, влекущих за собой в пустой, тёмный, бесчувственный мир лжи, фальши, и холодного расчёта, где нет любви, света и добра. Поэтому, по большей части, она не считала нужным принимать участие во  всяких студенческих вечеринках, с обильным возлиянием спиртных напитков, приводящих всех её участников к ещё большему оскудению, и зачерствению  их, и без того неразвитые души,  куда  её, так настойчиво, старалась затащить Света, находившая там утеху своему, когда-то, разбитому сердцу. Предполагавшая, что и её подруга нуждается в том же, исцеляющем воздействии, что её томящаяся душа непременно исцелится на этих вечеринках, навсегда и скоро освободится от тех, недавних душевных потрясений. Возможно, из-за влияния своих родителей, Таня, довольно упорно, избегала излишнего соприкосновения со всем этим смрадом, на протяжении всего времени её учёбы в институте, и была совершенно не   готова к ним. Она всё ещё пребывала в какой-то растерянности, и  не определённости.  Конечно, как-то резко, и открыто она не протестовала, так, тихо, сославшись на что-то, уходила.  На трезвую голову, ей было невозможно сообразить себя собравшимся на этих вечеринках, напрочь одурманенных, до степени малой вменяемости от действия алкоголя.  В её мыслях было обидное и стыдливое, – вот она мелкая, пресная, никчёмная жизнь со своими убогими страстишками и обманками – подобиями любви, не о такой жизни она мечтала совсем недавно, – в юности. Она была пока, ещё, психологически не готовой к восприятию тех реалий, обнаруживаемых ею,  при каждом новом шаге в этот пустой, бездушный мир. До этих пор, до поры вхождения во взрослую жизнь, не сталкивающейся с ними, живя под опекой школы и семьи с довольно прочными, нравственными устоями, готовивших, будто её к каким-то другим реалиям, не имеющим места в этой смрадной жизни. Необходимо  было ей  привыкать, и подбирать уже, себе новый образ, совместимый с этим миром. Давалось ей это не сразу и не просто, а постепенно, по мере очерствения её души, будто вызванное какой-то необходимостью,  прокладывать себе путь по незнакомой, очень зыбкой топи. Этим  она, весьма, заметно,  отличалась от своей подруги Светы, гораздо, раньше и быстрее, не вникая, особо не во что, освоившей все премудрости этого порочного мира. Наверное, употребление ею алкоголя, снимавшего всякие нравственные тормоза, ускорили процесс её адаптации к этому миру, довольно, скоро изменив (переформатировав) её душу. После своей неудачной первой любви, чтобы, не  сойти с ума от горя, она очертя голову, сорвалась в пучину этой смрадной жизни. В результате, она быстрее нашла своё, весьма, скромное место в нём, оказавшееся, совершенно не устойчивым, с которого она вскоре, не удержавшись, сорвалась в омут алкогольного смрада, но, без него, этакой анестезии души, гораздо мучительней проходит адаптация в этом гадком мире.

  Чтобы  окончательно вписаться (втиснуться) в этот подлый мир лжи и фальши, для этого, Тане необходимо было ещё какое-то время, необходимое на дальнейшее  переустройство (переформатирование) своей души, подготовки её к восприятию этих реалий, как должных. Переустройство (переформатирование) её души состояло в том, чтобы скорее зачеркнуть (уничтожить), заложенное в ней её семьёй и школой, как «ошибочные», не пригодные к применению в реальной жизни. И поменять их на принципы и правила этого смрадного мира, дающие возможность приспособиться в этом мире, как-то пристроиться в нём. Так этот глубоко порочный мир, не терпящий никаких сантиментов, переделывает, нещадно ломает (коверкает) души мало (плохо) подготовленных, вступающих в него. Не употребление (благодаря жёстким семейным традициям) ею алкоголя, как ускорителя этого процесса, этот процесс замедлялся, и растянулся на годы. Но, остановиться, никак не мог – это совершенно невозможно, затворничество тоже, не лучший вариант, – не в монастырь же, уходить – совсем не обычный путь всё к тому же, бесчувствию и ещё  томительной, истязающей себя, пустой скорби, весьма специфически переформатированной души. Да  и там  нет спасения от смрада этого мира, всё те же, неискоренимые  мирские  повадки и в их «святой» обители, прикрытые от стороннего взгляда лицемерием и ложью.

     P.S.   Уже в преддверии той пресловутой перестройки, разгула организованной за интересантами бесовщины в этом смрадном мире, с целью, ещё более, исковеркать и изгадить души людей, чтобы их, не исковерканные и не изгаженные души, осознающие и понимающие, что такое хорошо и что такое плохо, не помешали им, безнаказанно, нагло орудующим бесам, тёмным, деструктивным силам, вволочь в страну пресловутый капитализм с его гадкими повадками и пороками коверкающими души людей, не совместимыми с нормальной человеческой жизнью. В результате, всё задуманное бесами осуществилось, общество разлагалось, и всё больше утрачивало, и без того шаткие нравственные ориентиры. Тогда, в двадцать семь лет, уже давно окончив институт, Таня вышла замуж по какому-то расчёту (не по любви) за какого-то строительного инженера, всё было серо, пресно, без праздника души. Благодаря переформатированию, за эти годы, её души, она принимает это как должное, как по иному, не могущее быть. Совсем уже остывшая и переформатированная душа, она и не требует того, настоящего праздника, довольствуется какими-то его заменителями, подделками. Выходила замуж, возможно, чтобы, избежать полного одиночества и совсем бессмысленного существования в будущем. Часто  попрекала его, что он мало зарабатывает. Детей у них не было (последствия аборта). Любовь и ласку, о чём она так страстно мечтала в далёкой юности, к этим порам, ей заменили деньги. Теперь,  она была убеждена, что в этом смрадном мире нет, и не может быть любви. От той, прежде романтичной Тани, не осталось ничего. Это была теперь злобная, циничная и меркантильная стерва, с адекватными повадками этого мира. Её близкая когда-то, подруга Света, к этим порам, после окончания института, из-за имевших место, частых и длительных алкогольных запоев, исчезла навсегда из её жизни. К настоящему времени, концу девяностых, Тане сорок  два года, так и живёт теперь, в полном достатке, но без душевного тепла и света, но вроде, как и не нуждается в них, пройденная школа жизни, научила её, так же, как и большинство других, обходиться без них. Её переустроенная (переформатированная) душа уже не нуждается в них, так же, как и у большинства других людей в этой лютой жизни.  Наверное, правда, что –  всего один лишь только раз  цветут сады в душе у нас... Это тогда, когда, ещё юная, трепетная душа, не исковеркана (не переформатирована)  лютой жизнью, ещё не ввергшаяся в состояние бесчувствия. И никакая красота, уже, не спасёт этот  пропащий,  смрадный мир.

 карабанов