КОЛБАСКИ ПО-МОГИЛЕВСКИ

- Знаешь, исчезли колбаски по-могилевски. Раньше в любой столовой, в любой забегаловке.

- Это какие?

- Две длинные штучки из мяса с чесноком. И пюре.

- Вроде котлет?

- Ага. Только длинные и с чесноком.

Говоривший проглатывает набежавшую сухость.

- Сейчас всякие люля, шаурма, и эти из сырой рыбы...

- Суши.

- Да, суши. Пробовал?

- Нет.

- И я нет. Или пробовал? Не помню.

- Как не помнишь?

- Вроде, было по пьянке. Но тогда, как закуска - схватил и глотай,  чтобы слезу перебить. Да, было. Точно.

- Их еще в соус макают.

- Не, мы без соуса. Сразу.

Весна набирает силу. Первые листья на голых деревьях. С берега, чувствуется дыхание воды. Мутное течение гонит полиэтиленовый пакет в бензиновых разводах.

Вадим ломает сухую веточку. Та хрустит под серыми от работы пальцами, похожими на вишневое дерево. Вроде, природа ломает себя.

- У нас еще что-то осталось? - интересуется.

- Пару глотков.

- Хорошо здесь. Так бы и лежал день. Если голова в траве звуки исчезают.

- А летом появится живность, букашки всякие, кузнечики, муравьи, одуванчики, - вторит Костя.

- А одуванчики к чему?

- Помнишь, тебе в рот Ванька засунул.

- Свинья, твой Ванька.

- Смешно же было.

- Очень. Интересно, а здесь рыба есть?

- В этой говнотечке, в городе?

- В детстве ходили в лес, запускали руки в муравейник, и когда много набегало, те начинали кусать. Тогда их растирали, и руки пахли елкой, чем-то терпким.

- Мы тоже муравьям попки лизали. Кислые.

- Попки, это просто, а мы тело смазывали.

Костя разливает остатки. Вадим привстает, чтобы не пролить. Выпивает, подносит край куртки и глубоко дышит через ткань, зажмурив глаза.

- Ядреная домашняя, - говорит.

Потом плюет в реку и смотрит, как пятно отправляется в дальний путь.

- Да, сейчас бы колбаски по-могилевски, - говорит. - Помнишь?

- Ага.

- Пюре и колбаски. Серые такие, вроде длинных котлет. А в пюре ямка и сливочное масло.

 Модест Минский