25.10.2018

Настроение, оно такое, от мыслей, а те от недопониманий. Или от непогоды, или вообще, просто так, хандра хандрючая.

Дождя нет, но тротуар мокрый. Что-то постукивало ночью, билось о жестянку за окном.

Плитка под ногами в виде ромбиков, если изменить фокус, то превращаются в объемные кубики - три дэ, потом снова ромбики и снова три дэ. Смешно. Но мысли не отпускают. Плохие держат долго.

Приоткрываю кабинет, называю фамилию. Женщина во всем бордовом лишь поднимает веки:

- Его нет.

Нет, так нет. Главное, вовремя, не люблю опаздывать, у меня еще десять минут.

Потом он из той же двери.

- Подожди, - говорит, - Сейчас.

Киваю. Где он там прятался?

Людей в вестибюле мало. Утро, рабочий день. Не все так могут - отпроситься у самого себя или послать босса подальше, если что.

Снова выходит, не один. Говорят, даже спорят, обсуждают какого-то гада, коллегу. Больше женщина, в расцвете жизненной энергии. Видно его помощница. Делаю вид, что не слушаю, хотя рядом. Мне на самом деле не интересно, ничуть.

- Заходи, - говорит.

Укладываюсь в кресло. Лампа над глазами.

- Вторую ногу закинь.

- Ага.

Тыкает ватки под язык. Пока не начал, говорю:

- Валеру помнишь, что летом обращался?

- Помню.

- Умер.

- Это понятно, - говорит, так спокойно, будто бутерброд чаем запивает.

- Умер, - повторяю.

- Так рак четвертой стадии, - удивляется он.

Врачи, вообще, циники, а стоматологи циники из циников. Они болячки, да и остальное меряют длиной фонендоскопа, острием скальпеля или мелодией бормашины. Боль для них работа.

- Он тебе звонил шестнадцатого, в четверг. В пятницу мы списывались, говорили по телефону, он готовился на операцию, а через день от сердца умер, - тревожусь я.

- Так бывает, перенервничал, - говорит он, звеня какими-то предметами на стеклянном столике.

- Странно, - не сдаюсь, - Рак, только на операцию готовился и умер.

- Рак четвертой не лечится. Береги себя. Живи сегодня, - успокаивает он.

- Может, выпил прилично? - ищу смысл в произошедшем.

- Может. Так иногда проще, - соглашается собеседник.

- Или...

Не дает закончить:

- Ты меньше говори, наклони голову и пошире рот.

В стоматологической позе продолжаю думать - что лучше, ждать, когда прикончит рак или умереть от сердца, или нажраться так, чтобы с концами, чтобы заплыть и не вынырнуть.

- Сегодня сделаю тебе три зуба. Есть время, - обнадеживает он.

Три, так три, хотя рассчитывал на один. Не люблю я это дело.

- Не больно?

- Не-а...

Погода изменилась. Мысли тоже. Чем-то поделился, вроде переложил часть тревоги на другого. Тучи свинцовые, но есть разрывы, в которые заглядывает солнце. Вроде, настроение. И глаза шире. На ромбики не смотрю. Шаг бодрый. Ну и что, что обгоняют. Мне куда спешить? Я выходной.

Возле метро кучка студентов, может школьников, кто их разберет. Те к вечному огню, куда еще на Круглой площади? У спуска под землю рыгает мужчина. Аккуратно, в урну. Центр, как-никак, утро. Джинсы приспущены, оголено начало задницы. Но ему не до тонкостей эстетики. Лицо напряжено, красное. Молодежь оглядывается. Парень срывается и оставляет на ступеньках возле бомжа початую бутылочку "бонаквы". Тот благодарит.

Еще утром сказали, что возможен снег. Хорошо это или плохо? Снег вместо дождя. Еще одна зима на подходе. Одна длинная зима. Для меня зима всегда плохо. Полоса тревог, болячек, грусти. Черт с ней.

А в ушах слова сына - жить сейчас, не оставляя ничего  на потом.

 Модест Минский