ЦВЕТЫ, ТРАВЫ И ИХ НРАВЫ

                                  ЦВЕТЫ, ТРАВЫ И ИХ НРАВЫ

На лугу, в поле, на лесной опушке, где вольный ветер разгуливает, как ему вздумается, травы и цветы все время шепчутся, переговариваются о чем-то своем, таинственном. И если внимательно прислушаться к этим разговорам, да еще припомнить старинные названия трав, можно узнать немало удивительного. Так из шелеста полевых и лесных трав и цветов и их забытых названий сложились эти маленькие истории.

                       Девять братьев и Солнцева сестра

Стоял в поле молочай — Девять братьев. Шапки у всех одинаковые — желтые. Сами высокие, тонкие и все от одного стебля. Братья были жадные, сварливые и не давали никаким другим травам расти возле себя.

Задумали братья разбогатеть. Вот только как — не знают. Думали они, думали и решили баштан засеять. Места возле них достаточно. Рядом дорога столбовая тянется. Так что от покупателей отбоя не будет.

Пообещали братья кроту сладкие арбузные корешки. Тот им поле вспахал. Хомяку пообещали душистые дынные корки. Тот им натаскал в защечных мешках дынных да арбузных ceмечек. Летом появились на бaштaне кое-где желтоватые цветки. И даже завязались две-три крохотные дыньки. Но через несколько дней все цветки ocыпaлись, листья потемнели, побурели. Заглох баштан.

Осенью пришли хомяк с кротом за своей долей, а вокруг пусто. И сами Девять братьев из желторотых юнцов превратились в стариков. Стебель высох, потемнел, а вместо золотистых шляпок появились седые растрепанные ветром бороды.

Крот от огорчения сразу сквозь землю провалился, a хомяк потер передними лапами рыжие щеки и побрел по глубокой, заросшей подорожниками колее.

- Чего зажурился, чернобрюхий? — услышал вдруг хомяк звонкий хрустальный голосок.

Хомяк остановился, приподнялся на задних лапках и увидел перед собой большой светло-синий цветок цикория — Солнцеву сестру.

- Да как тут не журиться. Обещали Девять братьев арбузами да дынями всю зиму кормить, a сами вон стоят сухие да черные. Что с них возьмешь? Ни одной корки даже не осталось!

- Так не было у братьев ни арбузов, ни дынь. Не выросли! Потому что злости и жадности y братьев много. Возле них не то что дыни, одуванчики и те расти не хотят. Давай-ка на будущий год вот здесь на краю оврага посеем, — предложила Солнцева сестра.

Зиму проспал хомяк в норе, a весной набрал за щеки дынных семечек и побежал к Солнцевой сестре. Добежал до самого оврага, a Солнцевой сестры нигде не видно. Торчат там лишь сухие стебли, да кое-где зеленые листья крапивы и мятлика пробиваются. Хомяк с горя высыпал семечки прямо на траву и заторопился по своим делам.

B июле y Солнцевой сеcтpы вместо похожих на мелкие сапожные гвозди бутонов появились нежные ярко-синие лепестки. К этому времени из высыпанных хомяком семечек поползли стебли c желтовато-зелеными шариками-дыньками. А осенью три большие, покрытые золотистой кожурой дыни оказались в колее заброшенной дороги.

Шел по дороге путник. Увидел дыню, уселся под кустом боярышника, принялся резать дыню складным ножом. И до того оказалась дыня душистой, что докатился дынный дух до норы хомяка.

Вечером, когда цветки Солнцевой сестры закрылись, хомяк дынные корки сгрыз, a семечки перетащил в свою кладовую. Но не все разыскал. Будут несколько зерен дожидаться весны рядом c Солнцевой сестрой, чтобы сновав душистые сладкие дыни превратиться. Видно, понравилось дыням по соседству c цикорием жить.

A возле Девяти братьев до сих пор так ничего и не растет.

                             Сорочья пряжа и лисий хвост

На краю кукурузного поля встретились две болтливые сороки. Стpекочат, обсуждают лecные новости. И так случилось, что в перьях одной из болтушек запутался крохотный c двумя зернышками орешек. Пока приятельницы беседовали, длинными хвостами покачивали, орешек скатился на землю. Сороки улетели, a орeшек после теплого дождя раскололся, и зернышки оказались на земле. Одно из них выпустило тонкий волocок-корень, и похожий на нитку стебель повилики — Соpoчьeй пряжи — пополз в сторону кукурузного побега. Вскоре нитка Сорочьей пряжи зацепилась своими присосками за узкий лист кyкypузы. Тогда корешок Сорочьей пряжи засох. Перестала трава пить из земли. Стала жить за счет соков кукурузного стебля.

C каждым днем клубок из ниток Сорочьей пряжи становился все гуще, a кукурузный стебель все тоньше. Листья кукурузы стали засыхать.

Сорочья пряжа, как и сорока, которая принесла ее семена, любила поболтать с соседом — луговым пыреем. Пырей этот c мягкими колосками и желтыми язычками-тычинками напоминал хвост рыжей кумушки, за что и был прозван «Лисий хвост».

- Экий ты, братец, несообразительный, — говорила сорочья пряжа. — Охота тебе трудиться, тянуть самому из земли сок! Разве мало в поле дураков? Живи за их счет сколько влезет.

Лисий хвост только шeлecтeл-шипел в ответ своими колосками и обещал попробовать.

Злая повилика — Сорочья пряжа и хитрый Лисий хвост сдружились за лето. Стали думать, как бы все поле захватить.

- Хорошо моим орешкам-семечкам на сорочьих перьях летать, — говорила Сорочья пряжа. — И быстро, и не жарко, и без хлопот на любое поле попадешь.

- Нет, соседка, — отвечал Лисий хвост. — Лучше я свои семечки c колючими ворсинками лисьей шубе доверю. Примется кума мышей ловить, прыгать да подскакивать, шубой своей трясти, семечки и повысыпаются.

- Ладно, ладно, — соглашалась Сорочья пряжа, — придет весна, увидим, чья возьмет.

Пока спорили Лисий хвост да Сорочья пряжа, застрекотала косилка. Сверкнули кони, и болтаны оказались вместе c кукурузными стеблями в телеге, a потом в силосной яме, где кукурузу на зиму для коров и поросят впрок запасают.

Выходит, не зря говорят: «Злой c лукавым водились, да оба в яму свалились».

                                       Дед и драгун

Дремлет степь под жарким полуденным солнцем. Не слышно ни кузнечиков, ни сверчков. Не видно в небе курганника — вечного степного стража. И кажется, даже безоблачное небо от жары из голубого сделалось белым. Все живое притаилось в тени бурьянов под большими круглыми листьями-лопухами.

Только Деду — колючему будяку — жара нипочем. Подставил солнцу свою круглую лиловато-пурпурную голову, растопырил узкие колючие листья и греется, греется и никак не может отогреться от зимней стужи.

Под стать Деду и куст серебристой полыни c мелкими зелеными цвeтками-бомбошками. Раскачивает суховей бомбошки будто султану на драгунском кивере. Не зря, выходит, назвали эту полынь-траву Драгуном. Драгуна, как и всякого солдата, не берет ни жара, ни холод. Дед и Драгун переговариваются между собой. Правда, разговор у них до того тихий, что надо хорошенько прислушаться. Только тогда и разберешь, о чем речь.

- Экая скука у нас в степи, — говорит Драгун. — Не грохочут пушки, не мчатся кони, не горят хлеба. Негде показать удаль молодецкую. Ржавеют наши драгунские винтовки, затупились сабли.

- Пустая твоя голова, Драгун, — отвечает Дед. — Все бы тебе воевать да жечь. А по мне, пускай ржавеют сабли да винтовки. Пускай солнце греет, хлеб наливается, все живое живет и радуется.

- Молчи уж лучше, Дед, молчи! Твое Дело на печи лежать, a война не для таких молодцов.

Дед опять за свое:

- Эх-хе-хе, благодать-то какая. Хлеб убирать самое время. Пшеница в поле как лес стоит, густая да высокая.

- A тебе что за дело до пшеницы? Хлеба больше — вам, будякам да чертополоху, места меньше.

- Нам места много не надо. Мы вдоль дорог да по оврагам расти можем. A если хлеба много — хомякам, сусликам и зайцам степным раздолье. Осенью разнесут они наши семена-колючки на своих шубах. Станут внуки наши расти и в садах, и в огородах.

Так спорили Дед и Драгун до тех пор, пока на про­селочной дороге не появился босоногий мальчик c самодельной удочкой и связкой бычков — мелких пучеглазых рыбешек. Мальчик возвращался домой c лимана. Шел он вприпрыжку, сбивая деревянной саблей колючие головы чертополоха. И уже совсем было собрался рыбачек срубить под корень и нашего Деда, как вдруг увидел кустик помни. Сорвал он Драгуна, скрутил в пучок и прицепил к связке рыбешек. Теперь, если повесить улов вялить на солнце, ни одна муха близко не подлетит. Не любят мухи горького полынного духа.

Остался Дед в степи один и загрустил. Вот хоть и спорили c Драгуном и ссорились, a все-таки, если б не Драгун, не сносить ему головы.

Убрали в поле пшеницу. Дни стали короче. По ночам холодный и сырой ветер гудел в проводах. Если же ночь выдавалась тихая, было слышно, как шуршали травой полевые мыши и хомяки, тащили в подземные кладовые зерно.

От тоски и печали, а, может быть, и от начавшихся дождей голова у Деда побурела и поникла. Пробегал как-то мимо заяц-русак. Запуталась дедова голова в заячьей шерстке. Начнет заяц менять свой летний кафтан на зимнюю шубу, рассеет колючие семечки Деда-будякa по всей округе.

                                Казак и синеглазка

B рябиновой роще на обрывистом склоне высокой кручи случилось происшествие. Утащили птенца из дупла маленькой совы-сплюшки. B сумерках отправилась сова за ночными бабочками-бражниками, а когда вернулась домой с добычей, малыша и след простыл. На cледующyю ночь кто-то выкопал и погрыз корни цикория, проточил будто острой стамеской канавки на тонких рябиновых стволах. Стали рябины среди лета желтеть, сохнуть.

Казак — цветок из кистей ярко-голубых колокольчиков на крепкой цветоножке — забеспокоился, зашуршал светло-зелеными листьями:

- Вот беда! Пропадают ни за понюшку пыльцы наши соседи. Эдак злодей и до нас доберется. Попался бы он мне среди дня. Не ушел бы от острой казацкой пики.

- Будет, будет тебе хвалиться, — отвечала стоявшая рядом богатырка Синеглазка, названная так из-за синих, похожих на охотничий рожок бутонов, прикрытых лепестками словно богатырскими шлемами. — Пика твоя казацкая только и годится жуков да гусениц протыкать, и то осенью, когда стебель у тебя подсохнет. Увидеть бы только супостата, а уж справиться с ним я и сама смогу.

Но Казак ничего не успел ответить Синеглазке, потому что на солнце в этот момент набежала тучка, и

»p> голубые колокольчики сразу закрылись. Уснул Казак.

Ночью вышел из-за леса ясный месяц — казачье солнышко. Раскрылись колокольчики, и увидел Казак пробирающегося через густую лебеду длиннохвостого зверя c вытаращенными злыми глазами.

Утром Казак рассказал Синеглазке o ночной встрече.

- Знаю, — обрадовалась Синеглазка, — теперь знаю! Это серая крыса. C ней будет нетрудно справиться. Подивился Казак, подумал:

- Шкура-то у злодея крепкая. Даже моей пике не под силу.

Но говорить не стал.

- Подождем, — решил. — Поживем, увидим.

Прошло несколько дней. Лиловый шлем Синеглазки принял, и вскоре все ее бутоны превратились в сухие мелкие орешки. Потом семена осыпались, и жадная крыca принялась их уплетать, попискивая от удовольствия. Как поднималось солнце, крыса не увидела. Семена Синеглазки и не таких со свету сживали. Недаром y Синеглазки еще одно название есть — «борец». Говорят, в старину с ее помощью даже с волками да котами лесными боролись.

Остается лишь добавить, что Казака еще горечавкой зовут, до того стебель у него и листья горькие. A яркие его колокольчики можно теперь встретить в наших садах и парках.

                               Свирель и царская свечка

Там, где узкий и быстрый ручей выбегает из-под тенистых зарослей лещины, стоял крепкий прямой стебель с крупными шершавыми листьями, увенчанный яркими цветками. Цветы были настолько желтые и собраны в такую живописную гроздь, напоминающую пламя, что и все растение назвали Царской свечкой. Очень гордилась Царская свечка своими цветами и снисходительно поглядывaлa на лиловые головки клевера и едва заметные цветки пастушьей сумки.

- Скажите, правда я самая красивая? — спрашивала Царская свечка у бабочек-лимонниц, отдыхавших на ее листьях.

- Да, да, — отвечали 6а6очки. — Недаром все называют вас Царская свечка.

Конечно, они знали и другие прекрасные цветы, но если бы бабочки сказали свечке правду, она бы не разрешила им прятаться среди своих желтых соцветий.

Неподалеку от Царской свечки тянулась к свету Свирель — стройная, с острыми, похожими на короткие копья листьями. Никто не интересовался ее мелкими, покрытыми пушистыми волосками цветками, и только прилетавший с полей ветер осторожно перебирал темно-зеленые листья и негромко посвистывал в ее пустотелых стеблях.

Однажды пришел на берег пастух. Срезал он пустотелый стебелек, приладил из орехового прутка пищик, заиграла Свирель на весь лес.

Царская свечка закивала своей пышной верхушкой, засмеялась:

- Хо-хо-хо! поделом этому бурьяну. Только для пастуховой дудки и годится.

Услыхали Свирель буренки. Вышли из леса и, увязая копытцами в пропитанной водой лyгoвине, побрели к ручью. Одна черная в белых пятнах буренка подошла к пастуху, откусила верхушку Царской свечки и принялась не спеша жевать.

Так, уставившись в одну точку большими влажными глазами, и сжевала корова всю Царскую свечку. Не стало на лугу хвастуньи.

C тех пор мало кто называет уже эту траву Царской свечкой. Зовут просто — «коровяк».

                                  Цыганка и зимовик

На лесной опушке под березой появились пурпурные кисти цветка Цыганки. Зачастили к березе любители медового нектара: пчелы, шмели, бабочки-бархатницы. Цветки были из того же рода-племени, что клевер и мышиный горошек, и сладкого нектара в них накопилось хоть отбавляй. Пока пчелы деловито обследовали цветочные кисти, черный с полосками из золотистого бархата шмель терпеливо дожидался своей очереди на длинном узком листике Зимовника.

- Что за бесполезные листья, — ворчал шмель. — Никогда не видел среди них не то что цветка, даже бутона.

Вечером, когда coлнце пряталось за лесом и цыганкины гости улетали на ночлег, Зимовик жаловался цыганке:

- Несчастная моя доля. Никто меня не любит. Никому я не нужен. Лучше нас съели бы меня лесные козы. По крайней мере, зря мecто бы не занимал.

Цыганка утешала соседа, как могла. Но Зимовик все сокрушался и жаловался. Когда цветы y Цыганки из пурпурных сделались фиолетовыми, любители нектара перестали наведываться к березе. Они знали, что в фиолетовых кистях нектара уже не осталось. Зимовик больше не жаловался на свое одиночество.

- Послушай, почему тебя цыганкой назвали? — допытывался он теперь у соседки.

 Но Цыганка только загадочно улыбалась и говорила:

- Подожди до осени, тогда узнаешь.

Однако Зимовик не дождался.

Когда тронулись в путь подгоняемые северным ветром птичьи караваны, листья Зимовика начали подсыхать. Сначала покрылись светло-коричневым налетом их острые кончики. Потом появились желтые прожилки. Наконец листья пожелтели и поникли до самой земли.

Ночью закружились над березой снежинки. Белой пеленой затянуло лесную поляну. Стебель и листья Цыганки за одну ночь из зеленых превратились в черные. Издалека заметил черную Цыганку в зимнем лесу пушистый белянок. Скок-поскок, прыг да скок — очутился зайчишка под березой. Уселся на задние лапы и захрустел вкусным душистым стебельком. Остался у Цыганки только корешок. Будет теперь под снегом вecны дожидаться.

A на следующий день посреди поляны вдруг вспыхнул ярким розовато-сиреневым цветком увядший Зимовик. Шмель спал под луговой кочкой и, конечно, не мог полюбоваться такой удивительной красотой.

Пролетала мимо стайка чечеток. Подивились птицы одинокому цветку, кивнули на прощание и, мелодично посвистывая, исчезли, затерялись в густом ельнике.

                        Волшебница и ночная красавица

Волшебница — трава цирцея с узкими, как у папоротника, листьями c нетерпением ожидала захода солнца. Весь день она скучала под разлапистой елью и дремала. Но вот отыграла зарю малиновая зорянка. Последний луч скользнул по янтарным стволам сосен, и лес затих. Листья Волшебницы стали от росы будто лакированные. Приготовилась Волшебница гостей встречать. Ждала она дедушку Лесовика c внучкой Криницей — русалкой из лесного колодца.

Но вот уж и месяц цыганской серьгой зацепился за крону дуба, a гости все не шли. Принялась Волшебница прясти туман — небесную пряжу. Вдруг зашуршали прошлогодние листья, хрустнула ветка, и перед Волшебницей предстала зaкyтаннaя в иссиня-черную накидку Ночь.

- Милая Волшебница! — сказала Ночь. — У дневного света есть все. И яркие цветы, и разноцветные бабочки, и веселые певуньи птицы. A y меня нет даже цветка.

B этот момент прилетел c опушки ветер, зашелестела Волшебница, заговорила:

- У тебя нет цветка, потому что весь мир спит, когда ты вступаешь в свои владения, и все цветы замирают до рассвета. Но таки быть. Вот тебе Ночная красавица!

И на темно-синюю накидку просительницы упал прекpaсный белоснежный цветок.

Теперь, как только погаснут на небе звезды и оранжевая заря зажжется на востоке, Ночная красавица наклоняется до самой земли. Прелестный цветок ее закрывается, листья морщатся и поникают.

Но вот дневная жара спадает. Замолкают воробьи, стрижи, ласточки. Устраиваются на ночлег грачи в старых березах. B поднимающихся от нагретой земли потоках трепещут ожившие листья Ночной красавицы. B сумерках раскрывается белоснежный венчик ее цветка, и ароматный запах плывет над уснувшими колокольчиками, вьюнком, ромашками. Как часовой стоит Ночная красавица посреди спящего цветочного царства, очарованная безмолвной ночью, таинственным блеском звезд и дальними зарницами. A Лесовик c внучкой по-прежнему ходят к Волшебнице в гости. И тот, кому приходится ночевать в лесу, слышит иногда, как смеется, будто ручеек звенит, внучка Лесовика — смешливая Криница.

                                     Мужичок и бес

Подружился Бес c Мужичком. Странная это была дружба. Тем более, что Мужичок — тpaвa-крестовница — полезная, лечебная, a Бес, хоть и красив своим светло-лиловым цветком, да ядовитый. Но как бы то ни было — подружились. И у каждого из них было поле.

Стали они землю пахать, рожь сеять. Бес пахал на лошади, a Мужичок — на сверчках-скрипачах. Конечно, сверчки не могли сдвинуть плуг с места, и потому хитрый Мужичок ночью брал тайком лошадь y Беса.

И вот, когда поле y Мужичка оказалось почти все вспахано, подумал Бес, что сверчков прокормить легче, чем коня, и говорит:

- Давай, Мужичок, меняться. Ты мне сверчков упряжку, а я тебе лошадь.

Мужичок согласился.

Запряг Бес сверчков в плуг, стал погонять, а плуг ни с места. Так и рассыпал Бес зерно прямо на не перепаханную землю.

В конце лета собрал Мужичок богатый урожай, а у Беса на поле колоски только где-нигде виднеются. Земля вся заросла copной травой-костром.

Давно это было, но люди и сейчас эту историю помнят. И даже поговорка такая ecть: «Мужичок с рожью, а Бес с костром».

 Анатолий Морозов