Сборник

ШУРИКИ – МАКАРИКИ

Мы проживаем в смежных огородах.

Вообще, это дачи.

Но они похожи на большие огороды, где не только грядки, ягоды, кусты и огурцы, а ещё огромные деревья, небо и сплошные непролазные заборы с потайными дырками.

Взрослые думают - дырочек нет, а мы-то знаем специальные секретные места…

И часто путешествуем по воле.

Однажды Шурик говорит:

- Пойдём гулять на озеро!?

Вообще-то, Шурик - это девочка.

Её родители так – Шуриком зовут. Совсем, как дядю Сашу нашего…

Не знаю, почему.

Мне нравится.

Она хороший паренёк…

То есть, хороший друг – я так хотел сказать.

И даже кое-что читать уже умеет.

Друзей-то ведь не выбирают. Друзья появляются сами. Всё через те же потайные дырочки…

А то, что голые коленки о крапиву обожгла, так это ей была наука – теперь в штанах, как все нормальные мальчишки бегает.

На озеро я сразу согласился.

Все говорят, что тут есть озеро, но мы его ещё не видели ни разу.

Поэтому я сразу согласился.

Мои родители дремали на веранде, и я подумал, что не надо им мешать и сразу пропихнулся к Шурику сквозь дырочку – в соседний ихний огород. А из него мы с Шуриком протиснулись в ту сторону, где сразу начинался лес.

Проникли сквозь густые сучья и прямо пошли по красивой тропинке.

Что делали её родители, не знаю.

Тропинка часто прерывалась солнечными освещёнными полянами, которые приятно пахли хвоями, травой и пчёлами и громко щебетали птицами – сороками-трещотками, различными скворцами, птичьими птенцами и синичками. А где опять входила в тень, переплеталась шишками и длинными корнями ёлок и огромных сосен, концы верхушек у которых уходили в небо очень высоко.

Шурик долго смотрела наверх, и я тоже смотрел.

А потом мы смотрели наверх и кружились.

И небо со страмильными деревьями кружилось тоже.

- Таких названий не бывает, - зачем-то сумничала Шурик.

- Бывает! Мне сказал один знакомый дровосек с бензиновой пилой: «У них такая длинная страмильная длина»!

- Да? Ну и пусть. А ты, Макарик, не боишься путешествовать дремучими лесами?

- Конечно, не боюсь, - ответил я, - Смотри, какой широкий лес! Смотри, какая твёрдая дорожка! По ней всё время кто-то ходит, ну, вот и мы туда идём.

- А это озеро, в какую сторону?

- В лесу. Оно же называется «Лесное». Значит, оно в лесу.

А тут опять дорожку пересекла ещё одна такая же дорожка – поперёк.

И мы остановились.

- Опять! – сказала Шурик, - А теперь, куда пойдём?

А там запрыгала смешная белочка.

Такая попрыгучая, что мы не сумели угнаться.

Такая прыгливая белочка – с сосны на сосну, словно птичка порхает!

От этого мы потеряли дорожку и сами чуть-чуть растерялись: кругом одни деревья, сучья, злободневные скрижалии и всякие такие ужасы, как говорится в этих случаях…

Пришлось, как следует, задуматься.

И Шурик говорит:

- У нас на обед был компот, а дедушка просил какао…

- А мы сегодня пили чай, - я тоже вспомнил, как сегодня пили чай, и я немножечко пролил.

- А в озере вода, - сказала Шурик, - Вода течёт вниз. Значит, идти надо вниз. А мы всё время вверх и вверх…

А надо вниз…

А там и озеро найдём.

Я согласился – было очень правильно: «вода» и «вниз».

И мы пошли куда-то вниз…

Сначала сучья и скрижалии цеплялись нам за уши, за одежду и царапали нам щёки, но мы боролись с дебрями и очень скоро выбились на очень старую заросшую дорожку, которая, как мы, стремилась тоже вниз.

Мы даже от радости песню запели:

Шагают ноги к озеру!

Шагают ноги к озеру!

Конечно, без мелодии, но громко.

А я над Шуриком смеялся до упаду: у Шурика все щёки были перепачканы какой-то чёрной сажей от деревьев, косички разлохматились и все утыкались еловыми иголками.

А у меня от пробирания размазалась соплюха, которая всегда меня подводит иногда…

И Шурик надо мной вовсю смеялась, но я ничуть не обижался.

Мы даже не заметили, как подошли к ручью.

Ручей – это такая маленькая речка, через которую мосток из старых толстых брёвен.

На дне ручья песок.

А брёвна у моста толстенные-толстенные и обросли зелёным мхом, как будь-то не побритой бородой…

И ёлка рядом очень толстая, широкая-широкая, высокая-высокая растёт – макушку даже не видать – солнце даже едва сквозь неё пробивается.

Воды в ручье всего лишь по колено, но до того холодная – как настоящий лёд!

Когда её пьёшь, даже зубы болят!

Попили водички, умылись и дальше пошли.

Дорожка вышла на опушку.

А на опушке в лужах плавают лягушки.

Мы даже цаплю там увидели!

Сначала думали – сучок такой торчит…

Она вдруг, как подпрыгнула! Как полетела над землёй…

Мы даже испугались.

Такая длинная, большая птица - ух!

А в луже, где она стояла, зашевелились разные козявки, пауки, пиявочки, жучки и чилибумбрики, которые существовали под водой и тихо прятались, пока она стояла.

Но мы заставили их двигаться.

Тут Шурик стала умничать и заявила, что таких названий, как «скрижалии» и «водяные чилибумбрики» не существует. Но я же видел по её глазам, что Шурик сильно сомневается, что нет таких названий!

И мы, поэтому, особенно не спорили, хотя, про «злободневные скрижалии» я точно, где-то слышал…

Ведь это же известно всем, что на болоте и в лесу живут и прячутся таинственные всякие личинки, долгоносики - что их никто и никогда ещё не видел!

Так почему бы им не быть на самом деле?

Мы даже стали сочинять для них названия.

Но ничего не получилось, потому что закричали…

Какие-то люди кричали и даже махали руками.

Нас это никогда бы так не удивило, но эти люди знали наши имена!

Они кричали: «Шурик и Макарик»!

И убедительно махали нам руками.

Из вежливости мы пошли навстречу и оказались около большой реки, через которую висел висячий мост.

К нам подбежали незнакомые нам тётеньки и дяденьки и за руки перевели по этому висячему мосту в свою деревню.

Вы представляете?

Река течёт, а мост болтается, как тряпочка туда-сюда, и мы идём по этому мосту!

А там у них такая настоящая, простая, деревянная деревня - дома составлены из настоящих круглых брёвен, лошадка, ходят курицы, коза, козлятки…

А у берёзки веточки такие длинные-предлинные висят…

Вокруг: детишки, тётеньки и дяденьки – все смотрят, будь-то мы из зоосада…

И, главное – большая, тёплая корова, которая приятно пахнет молоком!

Мы пили тёплое парное молочко!

Потом приехали родители – мои и Шурика – и стали плакать и кому-то очень важному звонить, о том, что мы нашлись и «всем отбой».

А тётеньки и дяденьки им про медведя что-то говорят, который тут в лесу…

А, где ему ещё сидеть, как ни в лесу?

Эх, жалко, мы его не встретили!

Тут нас повели по машинам.

А Шурик вдруг, как закричит:

- А озеро!? А, как же озеро!?

- Какое ещё озеро? – не понял бородатый, как тот мост, её отец, - Сегодня больше никаких озёр!

Тут Шурик вырвалась из рук родителей и вдруг меня поцеловала ни за что и ни про что.

На что сначала я довольно сильно осердился, но почему-то очень быстро ей простил – не стоит обращать внимание на эти глупые девчёночьи замашки.

Я только крикнул ей:

- Не плач! А то я тоже зареву!

И мы разъехались.

Довольно скоро тот забор, что между нашими глухими огородами, стал помаленечку редеть, потом и вовсе очень сильно сократился.

Родители стали гостить друг у друга – то чай, то какой-нибудь праздник…

А мы по страшной тайне сговорились с Шуриком, что озеро это найдём всё равно.

ТИМКА-ТЁМКА

Мы у баушки случайно раскололи банку свежего варенья, и баушка нас наказала.

Она нам сказала: «Какое-то всё баловство! Вот посидите и подумайте о вашем поведении! Нет, чтобы умные книжки читать или просто стихи наизусть заучить, так вы всё время скачете и скачете...»

Мы сидели молчали, молчали, и вдруг Тимка мне говорит:

1. - Тилибомка!

А я подумал и ответил:

• Билибомка!

• Тилибомка-Билибомка! - сложил рифму Тимка.

Тогда я сказал:

• Тимка-Тёмка-Перетёмка!

А Тимка подхватил и начал повторять:

Тимка-Тёмка-Перетёмка,

Тилибомка-Билибомка.

Перетёмка-Тимка-Тёмка,

Тилибомка-Бимка-Бомка...

• А откуда взялась «Бимка-Бомка»? - спросил я у Тимки.

• А я досочинил, - ответил Тимка.

• А кто это такие? - вдруг спросила баушка.

• Какие кто? - не поняли мы с Тимкой.

• Ну эти - «Бимка-Бомка»...

Но мы не знали с Тимкой, кто такие «Бимка-Бомка» и мы решили «Бимку-Бомку» не читать. И тогда получилось вот так:

Тимка-Тёмка-Перетёмка,

Тилибомка-Билибомка.

Перетёмка-Тимка-Тёмка,

Билибомка-Тилибомка...

• А кто такие «Тилибомка-Билибомка»? - удивилась баушка.

Мы этого тоже не знали и тоже решили убрать, потому что в самом деле было не понятно, кто такие эти «Тилибомка-Билибомка».

И тогда осталось так:

Тимка-Тёмка-Перетёмка,

Перетёмка-Тимка-Тёмка,

Перетёмка-Тимка-Тёмка,

Тимка-Тёмка-Перетёмка...

Так у нас с Тимкой получились настоящие стихи, которые мы назвали

«Тимка-Тёмка-Перетёмка, Перетёмка-Тимка-Тёмка» и почти целый час громко декламировали их, пока баушка нам не сказала:

• Всё! Хватит тренькать! Идите во двор, погуляйте!

ОГОРОДНАЯ ДРАМА В ДЕТАЛЯХ

Известное дело: кривые и ржавые гвозди всегда убирать надо с грядок.

Иначе пойдёшь босиком за малиной и встанешь на эту остряку.

Потом ещё тебе же попадёт.

Вон мальчику Серёже, как попало!

Нам дядя Федя рассказал.

Детишки прятались – игра такая бойкая…

А тот, кого заметит галевой, обязан быстро-быстро и быстрее галевого добежать до дерева и постучать об это дерево – тогда не проиграл.

И, значит, ты не «галя».

И вот, Серёжа бросился бежать, когда его заметил галевой, и спрыгнул с сеновала.

А там внизу в тени после обеда лежал и отдыхал у дяди Феди сродный брат и спал.

И вот, Серёжа спрыгнул на него, и брата дяди Федина отправили в больницу к логопеду, который лечит тех, кто заикается и плохо себя чувствует.

Или уже поправился, но не совсем…

Конечно, Серёже попало - сам дяди Федин сродный брат за ним гонялся, как какая-нибудь «галя»!

А вот, откуда в огороде гвозди, не известно.

Я нахожу уже не первый раз.

Возможно, эти гвозди плотник растерял, когда выстраивал забор – не знаю.

Для ковыряния я взял себе такой – побольше, а остальные выбросил на мусорку.

А этот…

Тогда мне было некогда ходить туда-сюда – я аккуратно сунул его в столб.

У нас столбы железные – из специальных труб.

Поэтому у них отверстия вверху, пустые и ни чем не заняты – туда можно много чего натолкать.

И вот, я встал на жёрдочку – на перекладину – залез, дотянулся и сунул в трубу этот гвоздь.

И вдруг там - в столбе - что-то, как зашипит!

Я, конечно, не трус, но с этой палки – от столба – так отскочил, что весь покрылся острыми пупырышками ужаса!

И только уж потом сообразил, что, пролетая, видел Шурика.

Она осторожно щипала в своём огороде какую-то травку…

Всегда так: оттопырит пальчики и что-то щиплет…

Возможно, я издал какой-то звук, или он вышел как-то из меня…

Потому что, когда я поднялся, она уже стояла у забора и смотрела в щелку между досок.

- Шурик, осторожно! Кто-то там сидит и очень страшно шикает! – я так прошептал, что она замерла и осталась стоять – только в щелке один чёрный глаз…

Но быстро сорвалась и убежала к переходной дырочке, порхая платьишком, как крылышками бабочка-капустница…

- А где он шикает? – спросила, обежав забор и запыхавшись.

- В трубе!

Я показал, в какой трубе и объяснил про гвоздь.

- Давай туда заглянем!?

Я виду не подал, но ей предупредил:

- Смотри, ты испугаешься – там что-то страшное…

А у неё от интереса даже капельки под носом проступили – на губе.

И всё равно полезла.

На нижнюю жердинку встала и схватилась за трубу…

А там, как зашишикает!

Да, как зашкрябает!

Да, как зашабуршится…

И страшно так, как зашипит!

Отпрыгнула, конечно, запищала…

Девчонка!

Что с неё возьмёшь!?

Тут я случайно и вспомнил про гвоздь – про тот - про ковыряльный - на змею похожий, который у меня припрятан.

Я сбегал, притащил его и сунул в дырку от сучка – в заборе.

И получилась такая ступенька - крючок…

Мы с нижней перекладины ногой сперва на этот гвоздь, а следующей ногой – на верхнюю.

По этой перекладине – по верхней жёрдочке - полезли по забору до трубы, чтоб заглянуть.

Крадёмся мы по этой верхней жёрдочке к трубе, за досочки цепляемся, а страшно – ох!

Отверстие в трубе чуть меньше головы, но там черным-черно и ничего не видно.

А вдруг оттуда кто-то выскочит – из этой из трубы!?

И только мы вот так подумали, как там зашабуршалось!

Как там зашкрякало!

Как зашипело-зашипело!

Мы даже закричали – я у трубы, а Шурик рядом – следом.

Где были у неё родители, не знаю, а у меня сидели дома, потому что жарко.

Но, как ни страшно было, надо же узнать – увидеть, кто там прячется!

Или какое – что…

А там – в трубе – темно.

Тут Шурик что-то вспомнила, сказала – погоди, - проворно соскочила и зачем-то убежала в дом, порхая платьишком, как бабочка…

А я, как ни старался разглядеть, в трубе сгущалась темнота из-за того, что Солнце так отчаянно сияло, что у меня в глазах от этого сияния рябило пятнами.

Зато понемногу привык к шабуршачке.

В трубе этот звук округлялся, как будь-то бы шарик, срывался куда-то и гумкал, как будь-то стеклянный…

А выходил наружу неживой – ненастоящий.

Пока я это думал, прибежала Шурик с зеркальцем.

Мы прицепились на заборе с двух сторон от этого столба и, натыкаясь друг на друга головами, стали направлять в отверстие трубы Солнце.

Луч осветил - там оказалась ПТИЧКА!

Она каким-то образом упала в эту дырочку, а вылететь не получилось – там негде разбежаться, чтобы прыгнуть!

А как ты полетишь, когда не можешь разбежаться или прыгнуть!?

Сначала Шурик предложила опустить туда верёвочку.

Но птичка не могла схватиться за верёвочку и от обиды ещё громче зашипела - ведь у неё не стало голоса от крика.

По прутику подняться тоже не смогла – у птичек лапки сбоку зажимают…

Пришлось идти на мужественный шаг.

Конечно, я боялся, что она меня укусит, поцарапает и клюнет, но выхода другого не было.

А Шурик за неё, хотя и очень уж переживала, но ни за что не сунула бы руку в эту дырку.

К тому же, девчонки совсем неумело сидят на заборах, и тут не известно, кому было хуже.

Пришлось идти на мужественный шаг.

Руки моей как раз едва-едва хватило, и птичка забралась ко мне в ладонь сама!

От радости и от свободы, когда я её осторожно достал из трубы, она так неожиданно и сильно встрепенулась и вспорхнула, что я с испугу соскользнул с жерди и, зацепившись майкой за доску, повис, как свежее бельё…

А Шурик бросилась бежать за помощью к нам в дом, и по незнанию дорожки угодила в самую крапиву.

И мы с ней оба так кричали! – я на заборе, а она в крапиве, что все родители сошли с ума и нам опять, как следует, попало.

Мне, в основном, за то, что не воспользовался лестницей, которая у нас в чулане.

Но я по-прежнему доволен тем, что сделали.

Потому что во мне от того до сих пор сидит радость.

Теперь у нас в столбах отверстий нет – на них стоят горшки с цветочками.

Довольно необычно и красиво.

А та синичка к нам всё время в гости прилетает.

КОШАЧЬЕ БЕЗОБРАЗИЕ

На той неделе тётя Катя очень долго копошилась в огороде.

Сперва она делала новые грядки, потом аккуратно садила на них землянику, затем старательно облила каждый куст и, вконец обессилев, пошла отдыхать.

Соседская Муська увидела свежие грядки и вышла на них посмотреть...

Заметив кошку, тётя Катя так молниеносно сиганула к ней с лопатой, что двери гулко сбрякали и от возникшего при этом сквозняка все вёдра раскатились по веранде...

Муська, конечно, сидела на новенькой грядке спиной к тёте Кате и ничего такого не подозревала...

А тётя Катя, словно пуля, вдруг остановилась возле кошки и так внезапно по-кошачьи страшно крикнула, что Муська от невероятного испуга подскочила, поседела и сошла с ума.

С тех пор испуганная кошка стала мстить и регулярно посещать злопамятное место, а при удобном случае ещё и обувь тёти Кати.

Теперь тётя Катя не знает, что делать и пьёт валерьянку.

ВАСЬКА И ВОРОНЫ

Вот так живёшь, живёшь на белом свете, учишься, учишься... и вдруг в деревне на каникулах случайно узнаёшь, что у тебя имеется сеструха Васька, и зовут её так, потому что она Василиса.

Эти взрослые всегда всё так наперепутают, что сами потом ничего не поймут!

А всё кому потом за них расхлёбывать придётся?

Вон Родьку соседа родители взяли и Родькой назвали, а сами даже думать не додумались, что ребятня начнёт дразнить его за это редькой!

Все так и кличут: «Редька, Редька»…

Вот Вовка Чижик — тот на чижика похож, его и называют - Чижик.

А Родька ни на редьку, ни на репу, ни на какую калегу с капустой, ни на какую свёклу с помидорами ни капли не похож.

А Ваську так назвали — Василисой, может быть, за тем, чтобы она премудрой стала, как из сказки…

А для чего ещё?

Ещё её тут кое-кто назвал кузиной, но никакая она отродясь не кузина от слова Кузя, а самая, что ни на есть, тёти Катина - от слова «тётя Катя».

И никакой она не отпрыск, а обычная кудрявая девчонка-размурзайка.

Опрыскивают только кактусы, плодово-ягодные всякие кусты и пересохшее бельё, когда его приспичило погладить, а утюг ни с того ни с сего перестал пускать пар…

Недавно ей исполнилось два года.

Только она, когда была ещё моложе на неделю, уже тогда была сообразительной — свободно и легко общалась обо всём и на любую тему, но только мало, кто мог понимать…

И на высокий бабушкин сундук она уже мгновенно забиралась.

Вот только слезть с него никак не получалось…

Однажды я смотрел, смотрел, как Василиса бестолково мается: вытягивает ноги, что есть сил, напрасно шарит ими в воздухе... и пожалел.

(Она, хотя и сродная, а всё-таки родной мне человек.)

Упёрся ей в разгорячённый лоб ладонью и столкнул.

Она, почуяв пол, заулыбалась, поклонилась и сказала мне «Спасибо!».

Теперь всегда, когда откуда ни слезает, одну какую-нибудь ногу свесит и кричит: «Макарик, дёргай! Дёргай!»

Напрасно дядя Петя говорит, что Васька «маленький детёныш и бестолковый крохотный микроскопический малёк». Она давно уже серьёзная приличная особа.

И это прямо подтверждают жизненные факты.

У тёти Кати в огороде завелись вороны.

Они всегда слетаются, сидят, где захотят, и каркают, как пьяные колхозники!

Слетят на землю и идут по борозде…

Не как какие-нибудь там обычные лесные птички-трепыхалочки или простой какой-нибудь шныряла огородный дрозд, а как морские капитаны дальних плаваний по палубам огромных пароходов…

Заложат крылья за спиной и смотрят очень важно…

Ещё чего-нибудь поправят и перевернут, что как-нибудь не так и не по-ихнему лежит...

А тётя Катя пшикнула на них.

Они, конечно, очень неохотно разлетелись и недалеко.

А самая тяжёлая уселась на заборе прямо перед носом тёти Кати и очень нагло повернулась к ней спиной…

И тётя Катя снова пшикнула.

А та не то, что сразу улетела, а наоборот, не торопясь, демонстративно провела своей корявой лапой по дырявому хвосту, как будь-то пыль с него смахнула на неё.

(Так деревенские мальчишки делают, когда кого-то дразнят или сильно разозлятся. А то ещё бывает и штаны снимают…)

Ну, тут, конечно, тётя Катя шуганула эту хамку по хорошему!

В отместку эта наглая ворона, выждав время, слетела прямо к ней на луковую грядку и выдрала оттуда пару луковиц!

И стала тётя Катя в огород к себе ходить, как на войну:

Она ворон оттуда гонит, а те взлетают у неё над головой и друг за другом, как бомбардировщики, со свистом и шипением пикируют обратно на неё…

А тётя Катя тазиком накроется, скукожится, сожмётся, словно жихарка, и быстро-быстро убегает, как Маруся-партизанка.

(Советую вам про Марусю почитать. Мне про неё сосед наш Родька пересказывал.)

А я, как раз, наказан был за партизанскую игру «Кастрюли вместо касок» - за то, что несколько ребят немножечко оглохли... Хотя, мы все по честному ходили «в окружении» - по кругу друг за другом и палками стучали по кастрюлям.

Вот, я сидел наказанный у тёти Кати в огороде и всё видел...

Мы с Васькой в тазике в спасателей играли — мы были, как спасатели, а оловянные солдатики у нас в тазу с водой тонули….

Тут в это время и случилось нападение ворон на тётю Катю.

А, может быть, вороны просто забавлялись и так, по своему, играли с тётей Катей? — одна из них довольная сидела на заборе и, показалось, даже веселилась…

Но тёте Кате точно было не до смеха: она пищала и туда-сюда сновала с тазиком на голове и даже не заметила, как перепачкала своё лицо землёй и всё на нём размазала, как Васька!

На этот шум из дома вышел дядя Петя и очень громко проворчал: «Ну, это вороньё в корягу распоясалось! Придётся их отстреливать!»

На это Васька молча встала, зашла домой и вынесла оттуда мисочку с едой для кошки.

(Там были косточки от курицы, сготовленной к обеду.)

Она так в мисочке и отнесла их в дальний угол огорода.

И ни одна ворона на неё не прыгнула и даже не накаркала, что очень удивительно.

С тех пор ни тётя Катя и ни дядя Петя на войну с воронами не выходили и зря на них руками не махали и не пшикали.

А тётя Катя даже стала с ними разговаривать, как разговаривают с кошками и добрыми людьми.

А я с тех пор всё время думаю: как хорошо иметь друзей или хотя бы одного хорошего!

СКОРО МЫ БУДЕМ БОЛЬШИМИ

Мы сидели в высокой траве и молчали.

А, вернее, молчала она.

Я спросил: - Ты чего?

Но она продолжала молчать.

Тогда я тоже стал молчать и думать: «Ну и пусть!»

И я решил перемолчать её — перетерпеть, перемолчать и победить.

И сразу же спросил: - Ну, ты чего?

Но она продолжала молчать.

И тогда я сказал: - Если будешь молчать, я не буду с тобой говорить!

И так упрямо замолчал, что сразу стало грустно и мне пришлось толкнуть Бутусика ногой.

• Зачем ты обижаешь пёсика!? - спросила Шурик строго.

• А ты, чего молчишь? Я, что тебе?...

• Я не молчу, - ответила она, - Я думаю.

• Чего ты думаешь? А я, чего?...

• Мне кажется — я взрослая. Мне хочется подумать.

• А я, чего? Я, что — сопливый грудничок-пелёночник?

• Тогда немного помолчи и думай.

• О чём? - не понял я, - О чём мне надо думать?

• Когда ты взрослый, есть о чём подумать! И не разочаровывай меня!

Я, чтобы не разочаровывать её, стал очень сильно напрягать весь ум и так напряг свои мозги, что даже разболелась голова.

Но ничего не думалось.

В прохладной тесноте нечёсанной травы по листику ползла, отставшая от всех, улитка...

Какие глазки у неё на усиках! Как она смотрит ими встороны... А, может быть, она так ими нюхает?...

Над нами дыбились огромные старинные деревья. В их толстых сучьях даже солнце запеклось! Заботливые птичьи попрыгунчики у них там что-то шелушили коготками...

Вдали виднелась Поскребушкина Гора и облака, похожие на то, когда художник вытер кисти с белой краской о большую синюю ненужную тряпицу и ушёл...

А я сидел, молчал, и молча думал...

Но от того, что ничего не мог придумать, разревелся.

Не знаю, почему.

Чего она!?

ВСТРЕЧА В ЗООПАРКЕ

Мы неожиданно столкнулись в зоопарке.

Там у слона был день рождения, и в ожидании какого-то банкета все посетители слонялись по дорожкам между клеток, как будь-то приглашён был весь наш город. Но слон кокетливо не выходил, должно быть, очень долго умывался или наряжался...

Когда я вдруг её увидел, меня, как будь-то вверх подкинуло и сильно покачнуло, и свежий ветер дунул мне в лицо!

Она так посмотрела на меня, как будь-то меня этим ветром совсем от земли оторвало!

Хотя там никакого ветра не было — одни воздушные шары в детишкиных руках да клоуны и, вот — она...

Нарядная, в огромных белых бантиках...

Её почему-то здесь звали не Шурик, а Саша, но мне это тоже ужасно, как было приятно...

Родители у нас, как только встретились, так сразу стали разговаривать про овощи, и мы, конечно, отошли от них, чтоб не мешать им возбуждать воспоминания про огород.

Конечно, я ей сразу стал показывать всё, что находится вокруг и стал подробно ей рассказывать о том, какие и откуда появились в клетках звери...

А их там было видимо-невидимо — полнейшее собрание от разных бобротузиков, простейших и привычных двоеглазок, обыкновенных однохвостиков, мохнаток и рогатых топтунов, рвачей и африканских долгошеев, до самых беззастенчиво разнузданных мартышек и совсем неведомых науке одиноких и угрюмых сидунов...

Тут - шерстянные ветронюхалки, смешные носопырчатые прыгалки, пушистые степные пухлячки-меховички, продолговатый серпентух, подветренный хохлан, скакун-прыгун и расчубыха травоядная душистая...

Там — всевозможные подводные разночешуйные чешуйники и чешуёрики, плавучие, ползучие амфибии, проныры остроносые, различные речные и морские страхофобии - когтистые, зубастые и гладкие и неожиданно колючие...

А здесь — утинный плоскостоп, и крохотульки-карапульки повсеместные, и розовые качкуны снегиревики, заокеанский полоротый желтоклюв, и пёстрый балаганный балабол-пустоголов, и манихвост тропический изысканный, и волокуша - выря долгоносая, и голенастодылдовый бегун пустынный, и шныра воздушная птица-скоба, охотничий дроновый сокол-ловсан, баклан морской простой пернатоперепончатый и даже дальнобойный командорский дельтаплан!...

Когда я показал ей всех животных, всех экзотических причудливых зверей и птиц, она вдруг почему-то заявила:

1. - Ну и что? Зачем ты врёшь?

А у меня от этого обидного вопроса даже слёзы чуть не выпали из глаз, но я их быстро заморгал обратно и терпеливо объяснил:

• Чтобы было тебе интересно. А если ты не хочешь это знать, читай природоведенье!

• Но тут ведь на табличках и на клетках всё написано! Вот: «Цапля», например! А ты мне говоришь, что это «выря — волокуша долгоносая»!

• Так ведь, это она вынимает лягуш из воды и в гнездо к себе носит! Поэтому она и «волокуша». Все остальные точно так же. «Подводные меховики», к примеру — это котики, тюлени и моржи... А «ядовитый мягкотел» - медуза. А «лободуй» - это дельфин. А если это кит, то он уже «гигантский лободуй». «Колун подводный» - это рыба меч. А слон совсем похож на водокачку, на насос и на большую ушастую клизму... А черепаха — это косточка, которая ползёт. Змею «верёвочником» можно называть. А «тусклячок» — это обычный светлячок, который слабо светится. «Летучий двоехвостик»- это стриж. А «винигрилл» - это такая смесь животных, которые живут в одном, но я пока не знаю, где такие водятся. А вот «лассосники» живут везде, но это не рыбак, не рыба, а спортсмен — метатель длинных петель под названием «лассо»...

• А человек?

• Что «человек»?

• Ну, как ты человека назовёшь? А, может быть, ты скажешь, из чего он состоит?

• Человек он и есть человек. Состоит он из папы и мамы.

• А, если назовёшь его «двуручником бесхвостым»?...

• Ну, это довольно обидно, конечно...

• Тогда зачем ты про животных сочиняешь, обижаешь их!? И вообще, запутаешься сам, запутаешь других, и вообще, не будешь знать, какое кто...

• А, может быть, я от любви к природе это сочиняю, как настоящий искренний ботаник и учёный дроздофил?!

• Как кто?

• Такой учёный. Есть такие. Они разводят мух для выяснения различных непонятных обстоятельств у природы...

• Вот, ты заврался! Во-первых, «муха дрозофила» произносится и пишется без «д», а во-вторых, если ты дроздофил с буквой «д», то ты уже не «искренний ботаник», а самый, что ни есть обычный орнитолог, которому нравятся птицы дрозды. И сокол совсем не «лавсан», а охотничья птица сапсан, и скопа не скоба! Я же надписи видела, я же читала!

• Да? Ну и что!? Значит я орнитолог, которому не только птицы, но и меховые звери тоже нравятся! Ну что, я виноват, что это так бывает? Я раньше даже кошек по квартирам разносил - они сидели у закрытого подъезда и сами не могли его открыть... Я оставлял портфель на улице и разносил несчастных по подъездам, этажам и по квартирам, и в двери всем людям стучал...

Тут Саша посмотрела на меня как-то иначе и сказала:

• А, знаешь, в слове «змееед» три буквы «е» стоят подряд!

Потом поправила свой бантик и спросила:

• А, где ёж?

Я начал вспоминать, где уголок ежа, но она засмеялась и всё объяснила:

• В предложении «Где ёж?» все буквы стоят в том порядке, в котором стоят в алфавите!

Тогда я рассказал, что видел, как огромный ворон выклевал ежёнка, и от несчастного осталась только шкурка — такая, вроде дамской шапочки, но только вся колючая...

И спасти уже было нельзя - всё было уже кончено. Он вОрону достался от какого-то другого зверя или коршуна...

Неожиданно Саша расплакалась.

Я вдруг сообразил, что снова рассказал чего-нибудь не то...

Конечно, у живой природы и не так ещё бывает, но мне не надо было это говорить.

Тогда я рассказал, как Петька Курочкин поймал меня на удочку.

Мы средней группой из детского сада ходили смотреть, что такое река, а наша воспитательница взяла с собой удочку и стала нас учить, как правильно её закидывать...

Вот, Петька взялся, стал забрасывать, а я стоял сзади и учился, просто глядя...

Как он махнул всей этой удочкой через плечо, так мне крючок и впился в подбородок!

И я, как рыба, оказался на крючке.

Но Саше от этого легче не стало.

От впечатления она попятилась, и мне пришлось спасать её от хищного животного.

И пока я спасал её, она внимательно смотрела на меня, на то, как я её отодвигаю от решётки с леопардом, и постепенно перестала волноваться.

Скорей всего, я успокоил её тем, что рассказал, как некий мальчик был настолько худ и невнимателен, что незаметно проскользнул сквозь прутья ограждения, и там внутри клетки его съели тигры.

А ещё я хотел рассказать, как меня укусила ондатра, когда я гонялся за белкой...

Но тут насобнаружили и повели на радостях в кафе.

Родители опять нас почему-то потеряли, хотя мы вовсе и не думали теряться или пропадать.

Наверное им тоже надо няньку...

Но это было очень к стати, так как от клетки, где мы только что стояли, шёл до того едучий аромат, что даже у одной внимательной старушки от непрерывного просмотра заслезился нос.

В кафе мы закусили чем-то вкусным, а потом мороженым.

Родители спросили, как нам в том году понравилось привольно жить в деревне, и мы ответили, что нам понравилось, но по приезду в город пару дней мы всё-таки немного продолжали материться, но вскоре эта глупая привычка позабылась.

Тут нас опять оставили в покое, мы приступили к десертации и за десертом Саша размечталась:

• А вот бы, как бы было хорошо отправиться в какое-нибудь далёкое опасное путешествие! - задумчиво произнесла она и округлила свои чёрные красивые глаза, и оба её бантика вдруг стали походить на белые большие паруса...

Я сразу же, конечно, согласился:

• На самом деле в городе всем людям делать не чего и, в основном, все только то и делают, что сверлят в стенах дыры, серьёзно заблуждаясь, что меняют обстановку. А как бы было здорово проплыть при полном ветре Маргиналовы проливы, острова, и оседлав волну с бурундуками, со свистом миновать таинственный Брусель с его сверлителями дыр и оказаться, скажем, в Афроскандинавии, где сказочно мерцают северные склоны Кандапог!... Но лучше сразу полететь в своей крылатой управляемой ракете через страну разбойников Абрекистан, которая в далёкой горной Гималандии, и приземлиться в неизвестной части Лафатории в потерянном каком-нибудь районе Патифундии, где посреди олифовых деревьев нас дружно встретят шои-шантрапузели и шуи — ласковые заманихи!

• А кто такие эти шои-шантрапузели и шуи-заманихи?

• Ну, это местные... Такие племена... Как в древней Эллонодии... Им всё равно, кого заманивать... Там среди тутовых деревьев всегда плодятся тамовые шелкопряды, в лесах пасутся свебры, скокочумбры, буруны... А в реках плещется питоновая рыба, деликатесный толстомяс и раковидный плотоядный тонкоструй... По кочкам скачет заклинатель змей, грозя гадюке: «Будь ты проклята! Я заклинаю весь ваш род ужасной страшной клятвой!»... На всех деревьях там сидят сидячие слипухи, которые от времени слипаются в бесформенную массу - разлипшимися их никто не видел. Когда такую попытаешься размять, она крошится или растворяется в воде... А важный и толстый медовый сластун, сидя в тёмном дупле, так елозгает длинным своим языком, что у его соседей в полках ложки брякают и все стаканы в подстаканниках звенят! Там обитают добрые додыры, которые разводят шоколадные бобы, а богонельки делают из них конфеты, ванильный ароматный крем, и кормят этой пищей шантрапузелей и заманих, которые снабжают богонелей и додыров мёдом, сладким мармеладом и кишмишем. Опасность только в том, что кариес там никогда не дремлет. Он и туда уже проник.

• А там простые домашние шанежки или бабушкины пирожки-посикунчики есть? - спросила Саша, как-то странно глядя на меня, наверное, уже устав от путешествия.

Тут я опять сглупил.

Сказал бы просто: «Есть»...

Но я, не знаю почему, наверное от вдохновения, ответил ей, что домашние посикунчики — это грудные детишки и кошки.

Тогда она опять сказала мне:

• Ты всё сочиняешь и врёшь!

• Но почему я вру? Ведь мы же размечтались! Ведь мы же никогда там не бывали, а это значит, что на самом деле всё это может быть на самом деле!

• Потому что пролив - Магелланов, на волнах - буруны и Брюссель - не «Брусель»! Потому что на карте нужна точность, а Шуя — это река! И вообще, если будешь так врать, никакого путешественника из тебя не выйдет! Неужели у тебя нет силы воли?

• Но у меня есть сила воли! Но только я не пользуюсь...

Тут нам опять не дали говорить.

Родители вдруг почему-то заспешили и засобирались по домам, и нам опять пришлось прощаться.

Во мне сидит такое ощущение, как будь-то мы поссорились, и я ужасно в чём-то виноват...

Ещё этот грустный, несчастный верблюд зачем-то так долго с тоской и печалью стоял и смотрел на меня...

Она, конечно, учится, где только есть возможность, старается и страшно занята и в музыкальной школе и в своей гимнастике...

А я пока не знаю, где мне пригодиться...

Но думаю, что надо тоже чем-нибудь серьёзно заниматься. А то вот вырасту каким-нибудь балбесом или вовсе бестолковым, что тогда?

Вот только интересно: чувствует ли человек, что кто-то думает о нём и очень-очень хочет его видеть?

Одуй

 Одуй

x

Иллюстрация к: Сборник