Мой друг дядя Макс

                             Мой друг дядя Макс.

Мои родители познакомились в Институте Народного Хозяйства города Алма-Аты, на академическом острове мира, любви и надежды, где сходятся пути парней и девушек с разных полюсов нашего необъятного Казахстана. Так уж случилось, северная красавица из заснеженного Целинограда полюбила южного джигита из солнечного Чимкента. В результате этой любви прогремела свадьба в Алма-Ате, на нейтральной территории, чтобы не было противоречий в традиционных методах проведения свадеб, после чего появился я, как всегда в неудобное время, когда у родителей на носу светила сессия. Промучившись со мной полгода, родители и я вечером провели тайный совет, на котором, я, по всей видимости, не имел права голоса. Из-за чего родители благоразумно решили отправить меня к папиным родителям, так как мамины на Севере были довольно далеко. Почтой пользоваться не стали, долго идет, да и посылки часто теряются в дороге, передали через проводника поезда «Алма-Ата – Москва», спустя сутки, меня приняли теплые, мягкие ладошки апа. Ладошки сначала отмыли меня от вагонной сажи, потом обмазали во всех местах чем-то скользким и липким, в конце процедуры руки апа взяли меня подмышки, вынесли во двор частного дома в городе Ленгер, на улице Базарной 13 и отправили в люди. Здесь, во дворе я и встретил своего дядю Максата, моего друга Макса.

Ко мне подошел черноглазый, бритоголовый мальчик, крутя в пальцах асык, долго, оценивающе разглядывал меня, видя, что, к самостоятельной транспортировке я еще не готов, посадил меня на плечи и, придерживая мою еще не устойчивую, колыхающуюся спину, понес, показывать мне землю отцов. Кроме родных предгорий Тянь-Шаня, я в таком удобном седле в этот день еще поиграл в асыки, тайком покурил украденные у ата сигареты «Казахстанские», а вечером с ватагой приятелей совершил налет на чужой сад с яблонями, грушами, виноградом и урюком. Правда, из добычи мне ничего не досталось, мои первые два верхних зуба вряд ли бы разжевали твердые, недоспелые фрукты. Я всегда не понимал эту южную часть своего существа, зачем, когда у тебя самого в саду есть вся таблица полезных витаминов и минералов – яблони, груши, виноград, урюк, грецкий орех, обязательно надо лезть в чужой огород и рисковать быть пойманным злой собакой или получить под корму заряд жгучей, пищевой соли. Венцом такого курса молодого бойца Южно-Казахстанского округа, стало то, что за месяц я научился ходить, в год говорить, особенно повторять страшное южное выражение, касающееся чьей-то матушки. В три года я научился читать, считать, резаться в «дурака», в пять лихо раскидывал карты в «пасьянс» или «буру», в семь бросал вызов старшим ребятам, за спиной стоял Макс, постукивая кулаком по ладони. Столь бурная ранняя наука привела меня в конечном итоге сначала на экономическое отделение Аграрного Университета города Акмолы, а потом в Государственное Налоговое управление города Астаны.

Когда в ведомстве заговорили о новом налоговом ревизоре для хитрого, самобытного и непредсказуемого Шымкента, то коллеги с огромной радостью узрели в моей анкете место рождения моего отца и на общем собрании постановили, отправить меня туда, отчего со страхом шарахались многие опытные ревизоры. Я же был очень этому рад, теперь я на полном праве, за государственные деньги мог ехать в родной город, там где на Базарной 13, в большом родительском доме, утопающем в зелени молодых фруктовых деревьев, ждал меня мой друг, дядя Макс.

В этот приезд все сложилось как обычно. Самолет компании «Скат» опустился в аэропорту Шымкента, ровно в 21.30, когда на город опускаются душные сумерки и поднимается цена за проезд на такси. Бомбила долго упирался и не сбрасывал цену, глядя на мою столичную физиономию, но узнав мою подноготную и мои ленгерские координаты, согласился ехать в Ленгер по дневной цене. По дороге смотрел на «Айфоне» видео из Ютуба, ночной Шымкент мало мог прельстить кого-то своей красотой, вся та же однообразная неоновая реклама и светящиеся «Мега», «Грин», «Мастер», все, как и в других городах, где мне посчастливилось побывать.

Такси привез меня к сильно изменившемуся за прошедшие годы и выросшему дому на такой же кардинально изменившейся Базарной улице. Если раньше стены домов с улицы подпирали расцветавшие яблони и груши, то сейчас яблони и груши заменили «ауди» и «пассаты». Узоры на стенах домов исчезли, уступив место фанерным или металлическим щитам, с грубо натянутым баннером на котором красовались неровные буквы, призывавшие граждан сдавать шкуры КРС, отведать казахской и узбекской кухни или толкнуть незаконно спиленный где-то кусок цветного металла. Улица, когда-то затихавшая и уходившая на покой в десять, многолюдна, особенно над подступах к базару и автостанции, где в сиянии софитов и бухании надоевшего «О, дженнури, дженнури, нури» двигались фигуры в белых рубашках и черных штанах, у витрин нескончаемой сети парикмахерских, в ожидании клиентов скучают цирюльники, покручивая на пальцах мелькающие ножницы. Я расплатился с разговорчивым таксистом, всю дорогу болтавшего с кем-то по смартфону, толкнул дверь высоких ворот и вошел во двор.

Я приезжал часто, поэтому мой очередной визит не вызвал большого оживления, все ограничилось подарками и гостинцами моим племянникам, двум девочкам и младшему пацану, детям Макса. Старший сын Макса Жумабек пошел по моим стопам и учился в одном из многочисленных инкубаторов экономического образования в Астане. Девочки, беленькие, чистенькие, застенчивые как невесты, приняли свои подарки и мигом улетучились. Младший Тимур, мой тезка, очень похожий на отца в его годы, забрал у меня дорожный кейс, получил пять тысяч тенге на карманные расходы, провел меня к широкому топчану в глубине двора, где под сенью незрелых, виноградных гроздьев, восседал Макс, просматривая новости на планшете.

- О, приехал. – увидел меня Макс и, кряхтя, поднялся из-за коротконогого, круглого стола – Проходи, садись. Гуля, освежи чай.

Он не спрашивал меня о здоровье родителей, о том, как у них продвигаются дела в бурном котле столицы, так как прекрасно знал об этом из ежедневных переговоров с отцом по «Скайпу». Поседевший, с такими же седыми усами, как у моего отца, Макс спустился с топчана, поднял кумган и, шаркая тапочками, побрел к колонке за водой, я снял пиджак, галстук, закатал рукава рубашки и присел на край топчана, под которым мелодично журчал небольшой, аккуратный арык. Подошел Макс и из кумгана начал лить воду, я неспешно сполоснул руки, отложив кумган, Макс протянул мне полотенце. Это было нашим постоянным ритуалом при встречах, Макс никому не доверял такое священное дело, как омовение моих рук, никому, даже моему тезке, все делал сам, почему, не знаю, да я и не спрашивал, нравится ему, пусть поливает, он мне в детстве не только руки мыл.

Мы присели за стол, Макс взял из стопки кесушек одну, налил чай, подвинул мне, я отколол кусачками кусочек вечного, нетающего не только в руках, но и во рту, науата и, закинув куда следует, стал неторопливо потягивать горячий, ароматный напиток.

- Какие новости в мире? – спросил я между глотками. Местные новости не интересовали Макса, он всю жизнь прожил среди этих новостей, его больше привлекали новости, прилетавшие с международных Интернет-телетайпов.

- Представляешь, Казахстан на Олимпиаде в Сочи одну бронзовую медаль взял, молодцы – простодушно сказал Макс, прикладываясь к кесушке.

- Макс, эта Олимпиада три года назад закончилась, на носу уже Пхёнчхан – ответил я – Ты тоже, нашел свежую новость.

- Стоящая новость, ведь такая ценная медаль – настоял на своем Макс – Цены ей на долгие века не будет, сколько миллиардов вложили в олимпийскую сборную, представляешь, какая бесценная медаль.

Он говорил спокойным, мягким, южным голосом, без смены интонации, я смотрел на него и не мог понять, шутит он или говорит серьезно о бесценности медали, выстраданной нашим земляком, доказавшим, что фигурное катание может быть не только на севере.

- Обама сегодня заявил, оказывается, американцы исключительная нация – не меняя манеры разговора, прочел на планшете, Макс – Ничего себе, мы и не знали.

- Макс, что с тобой? – не на шутку встревожился я – Ты на дату данных смотришь, Обама давно уже не удел и попивает кофе где-нибудь на Багамах, в США давно тянет свой срок Дональд …, м-м-м, как там, его?

- Дак, что ли? – удивился Макс.

- Да нет, какой Дак, этот… Трамп, но прическа у него точно утиная.

- Странно и как я это пропустил – озадачился Макс – А насчет исключительности, Обама прав, только у исключительности могут быть разные значения. Исключительно плохие, исключительно страшные, исключительно отмороженные.

- Что-то тебя сегодня, Макс, на философию потянуло – сказал я, протянув кесе за очередной порцией чая – Может, надо поменьше в Интернете сидеть.

- Да нормально все – махнул рукой Макс – Просто прочел тут статью о павлодарском полицейском, который, спас целую семью из горящего дома, хвала его родителям за такого сына. Прочел и воспоминания накатили, ведь был у меня похожий случай на НПЗ, только имя героя тогда не назвали.

Вот этого я и ждал больше всего. Воспоминаний Макса о его жизни в лихие 90-ые и не менее лихие 2000-ые годы, когда наши повзрослевшие пути разошлись. Ленгер не стал местом постоянной дислокации нашей разнополюсной семьи, романтика, приведшая к свадьбе и моему появлению на свет, исчезла вслед за окончанием Нархоза. Между родителями возник большой спор, где жить и развиваться дальше с красными дипломами, папа, наверно, сильно и тяжело упал, когда поскользнулся на льду в свое первое посещение Целинограда, тянул семью на север, в Целиноград. Мама, уставшая от сибирских морозов и ветров, хотела жить в Чимкенте, в теплом, райском уголке Казахстана, где, чтобы вкусить запретного яблока, достаточно открыть окно и протянуть руку. Из-за этих споров, семья больше пятнадцати лет металась между севером и югом, на памяти остались Аркалык, Кзыл-Орда, Караганда, пока новая столица, к огромной отцовской радости, объявившаяся в бывшем Целинограде, не приютила нас, теперь уже надолго. Во время этих скитаний по казахским степям, холмам и пескам, Макс выпадал из моей жизни, возмужал, женился, обзавелся детьми, увеличил родительский дом, улучшил придомовую инфраструктуру и, меня всегда интересовал вопрос, на чем он зарабатывал столько средств, не имея даже полного среднего образования. Содержание семьи из пяти человек, огромного дома, джипа «Митсубиси-Паджеро» стоило больших финансов и откуда они появлялись, разъясняли воспоминания Макса. Он не спрашивал, хочу я слушать его мемуары, просто начинал рассказывать, а я подтягивал подушку, удобнее подкладывал ее подмышку, с удовольствием вытягивался на корпе и уходил весь во внимание.

- Я тогда работал водителем бензовоза на нашем НПЗ. – кивнул Макс в сторону Шымкента. – Так как я жил в Ленгере и знал все местные заправки, меня определили возить бензин сюда, дабы местные не ощущали нужды в нехватке бензина. Зарплата была не ахти какая, еле хватало на растущую семью, поэтому я быстро нашел способ восполнить этот финансовый пробел. Наш родственник Шымкентбай хозяин всех местных заправок и мы с ним придумали небольшую комбинацию, обещавшую неплохой доход. Я сливал половину цистерны в хранилище одной заправки, а с другой половиной выезжал на трассу, ведшую в Первомаевку. Две заправки, оставшись без пополнения запасов, закрывались, на оставшейся третьей Шымкентбай немилосердно завышал цену, мотивируя энергетическим кризисом, водители ругались и плевались и, тут в роли спасителя, выступал я с более дешевым бензином, но более дорогим, чем в городе. Уставшие от бесплодных метаний по Ленгеру, водители от радости лезли обниматься, желали крепкого здоровья и благоденствия, нарасхват раскупали бензин, что карманы моей куртки спустя час отвисали как пудовые гири. Часть бензина уходила с заправки, некоторым жителям Ленгера цена не казалась кощунственной, оттого только дневной доход от такого бизнеса в несколько раз перекрывал мою официальную зарплату.

Кроме этого заработка, я поставил на поток другой вид обогащения. Когда на НПЗ в громадных цистернах заканчивался бензин, на дне цистерн оставался скопившийся от неидеально чистого бензина, осадок, который, в последствие сливался в специальные бункеры, откуда шел на производство мазута, битума, полиэтилена и каких-то лекарств. Я, как и другие водители бензовозов, смекнул, а что если, осадок сливать в бензовоз, дома прогнать через несколько фильтров, то получится вполне пригодный бензин для «Жигулей» и «Москвичей», каких, тогда еще было очень много. После очистки бензина выходило на половину цистерну бензовоза, но и этого было достаточно, установил цену ниже, чем на заправках Шымкентбая и дело пошло. Я купил новую «Ауди», снес старые сараи и гараж, все отстроил заново, благоустроил дворик, прорыл арык и провел канализацию в дом, что в сырую зиму не выбегать ночью во двор. Все шло по задуманному плану, пока…

В ту ночь, я как обычно, приехал на НПЗ, дал тысячу целковых и две пачки сигарет «Бонд» охраннику, гостеприимно распахнувшего передо мной ворота завода, и я проехал к опустевшей цистерне с золотым осадком на дне. Здесь уже образовалась очередь из четырех бензовозов, три «газона» томились и перекуривали в ожидании, четвертый, мой знакомый из Джетысая Гани заканчивал погрузку, нетерпеливо поглядывая по сторонам, не едет ли кто из начальства. Я заглушил двигатель, вышел из кабины, сладко потянулся, почувствовав, как заскрипели суставы, и подошел к коллегам, вдвойне нарушавшим закон. Воровавшим нефтепродукты и курившим там, где вовсю пестрели таблички «Курить строго воспрещается».

- Салем, братья – приветствовал я водил – Вы бы поаккуратней с куревом, не на пляже находимся.

- Иштене кетпейды(Ничего не случится – каз) – небрежно отмахнулся молодой парень искрящейся сигаретой – Не в первый раз, братан.

- Не в первый, но может оказаться и в последний – упрямо сказал я – Итак, закон нарушаем, еще не хватало нашу кормушку поджечь, потом на что, ты, братан, семью кормить будешь.

- А у него еще нет семьи – ответил еще один знакомый Касым – Не нагоняй жути, Маке, и без того тревожно, вдруг кому-то из начальства не спится по ночам. Гани, ты скоро?

- Да, уже все – ответил Гани, вытаскивая тяжелый, увесистый шланг из жерла автоцистерны. Остаток осадка брызнул из шланга, окатив круглые бока цистерны и закапав на землю. – О, шешейн…

- Ну, ты растяпа Гани, полтонны пролил - покачал головой парень, докуривая сигарету – Отъезжай, давай.

Сделав заключительную затяжку, парень щелчком стрельнул окурком в сторону, но тот предательски ударился об капот соседнего «газона», срикошетил и упал под машину Гани. Миг и раз лившийся осадок вспыхнул, огонь пополз по каплям вверх и за секунду охватил всю автоцистерну, благо Гани успел вовремя спрыгнуть с машины. Мы оцепенели от увиденного, воспламенившегося зрелища.

- Придурок, ты что натворил, мал(животное-каз)!? – заорал благим матом Гани, убегая прочь – Валим отсюда, мужики!

- Ты куда?! – очнулся и присоединился к мату я – Убирай машину от цистерны!

- Пошел ты… - бросил мне Гани, исчезая в темноте – Жизнь дороже.

Водилы попрыгали в свои бензовозы и стали удирать с места преступления, а у меня в голове наряду с пылающим «газоном» вспыхнули мысли. Да уж, горели синим пламенем мои честолюбивые планы о новых воротах для дома, о новом платье для Гули и новом школьном костюме для Жумабека. А если сейчас, огонь перекинется по шлангу на цистерну и так далее, то и до техногенной катастрофы недалеко, завод шарахнет так, что весь Забадам сгорит и голые стены фосфорного завода развалятся. А, главное, я останусь без работы и без основного заработка, куда мне потом поддаться с неполным средним образованием. Эта мысль меня и подтолкнула к безумному поступку.

Я влетел в кабину грузовика, благо огонь с цистерны начал только облизывать ее, завел машину, выжал газ и понесся к забору завода, за которым в полукилометре протекала речка Бадам, от которой получил название поселок, находившийся за речкой от трассы Шымкент – Ленгер. На бешеной скорости я снес кирпичный забор, вылетел с территории завода, не обращая внимания на бегающих в суматохе охранников и что-то орущих мне. Все мое внимание было заострено на приближающейся речке, на огнях раскинувшегося Шымкента и редких огоньках мирно спавшего Забадама, не знавшего, от какой страшной судьбы я его спасал. За рулем становилось жарковато, огонь постепенно перебирался на крышу кабины, я прибавил ходу, выдавив из старого грузовика всю мощь, перспектива стать «казахским пациентом» меня мало прельщала. Хоть до речки было всего пятьсот метров, но всегда когда торопишься, эти пятьсот метров превращаются в пять километров.

И вот, наконец в свете огня фар и цистерны блеснула речка и капот грузовика ухнул в спасительную воду. Я сильно треснулся лбом об ветровое стекло, аж сознание помутилось, однако времени не было приходить в себя, после спасения завода и Забадама следовало подумать о своей безопасности от гнева начальства и правоохранительных органов. Выпав из кабины, в ледяную, горную речку, я промок до нитки, выбрался из воды и побежал к заводу. Охранники, успокоившись от того, что завод цел и невредим, и их свободе и зарплате ничто не угрожает, милостиво разрешили мне забрать свой бензовоз и благополучно покинуть завод. Приехав домой, я дрожа всем телом от мокрой одежды и пережитых волнений, разделся и юркнул под теплое одеяло к теплому телу Гули, но в ту ночь так и не сомкнул глаз. Передо мной так и вспыхивали воспоминания этого огненного вечера.

На следующий день я не поехал на работу, прикинувшись больным, наш главный механик пожелал мне скорого выздоровления и возвращения к работе, так как таких верных и честных работников маловато, вон Гани, оказывается, воровал бензин на заводе и сейчас отсчитывается за это перед правлением завода и полицией. Еще и чуть не спалил завод, хорошо, нашелся какой-то придурок, спасший «Петро-Казахстан» от невынужденных расходов. А через пару дней в «Шара-Баре» я прочел статью о чудесном спасении НПЗ, правда о Гани и бензовозе с ворованным осадком не было ни слова. Статья гласила, что по невыясненным причинам на заводе загорелся бензовоз, водитель в страхе убежал, но нашелся неизвестный герой, рискнувший своей жизнью и вывезший горящую машину с территории завода. Я облегченно вздохнул, хорошо, когда есть компании, заботящиеся о своей репутации и газеты, не слишком любящие разбираться в правде. Сейчас, ведь то же самое, новостей в Интернете полно, а сколько правды в них, кiм блед.

Закончив повествование, Макс налил мне очередную кесушку, я задумчиво смотрел на него и начинал немного понимать южную часть своей души, заставлявшую лезть в чужой огород. Пусть у тебя все есть, но если дело касается наживы и жажды приключений, то в этом южанам нет равных. Хорошо, что у меня есть вторая половина, северная, умеющая жестко контролировать южную, а не то, бы я когда-нибудь оказался в кабине горящего бензовоза.

 Есенкулов Арман