Вера Сенарова
Слава
Вова Рельефный
Обернувшись от двери на хнычущую майоршу, я чуть было сам не заплакал от жалости к ней, озабоченно подумав: «И почему я такой неправильный?! То ненавижу человека, то тут же жалею, то снова ненавижу, то вновь жалею!..» Подумал и переступил порог.
– Уда-ачи, Снегопа-адов! По-омни о сквозняка-ах! – донеслась через полуприкрытую дверь концовка генеральского напутствия…
Приступив к навязанному мне генералом Чуваком заполнению стандартного бланка подписки о неразглашении тайн, я ощутил некую невероятной мощности магическую энергию, туго окутавшую голову и монотонно стремящуюся завернуть ее лицом за спину!.. Мое самочувствие ухудшалось из секунды в секунду: взмок, мышечно ослаб, задрожал, ощутился напор подкатывающей к горлу тошноты, появилось усиливающееся головокружение, сердце же наоборот активизировалось – готово было продырявить грудину и вылететь!..
– Чево мнешься-та – ня пишешь? – педикюрно шлифуя слесарным плоским напильником окраек самого крупного ногтя выложенной на стол ступни, забрюзжала разнаряженная под шлюху престарелая секретарша.
– Да что-то не можется, – пролепетал я.
– Ня можетца али ня хочетца?! – съехидничала Патрикеевна.
– Недомогается, – переформулировал я и… расслабился...
Магическая сила, получившая полную волю, вопреки опасениям, не открутила мою голову с хрустом шейных позвонков; а, повращав ее туда-сюда, сориентировала лицом наискось вниз, уперев мой помутневший от перенапряжения взор вовнутрь проволочной мусорной корзины, словно указуя: вот, дескать, оно, что для тебя важнее всего!..
– Шеде-е-евры-ы, – завороженно прошептал я, буквально пожирая алчущим взглядом капустные кочерыжки вперемешку с парой сломанных карандашей, скомканной изолентой, отслужившей свое женской гигиенической прокладкой, надкусанным пирожком с воткнутым в него гвоздем, головкой от куклы Барби, пачкой из-под сигарет и скомканными бумагами.
– Чево тама нашептывашь-та? – послышалось из-за стола, – Скора писать-та снова станешь?
– Скоро, – заверил я и поинтересовался: – Откуда в вашей корзине капустные кочерыжки?
– А эт, верняк, ат Натахи с Надюхою, – простецки пояснила Патрикеевна, – Ночны уборщитцы нашенски. Седни ночью наверняка сызнова со сваими хахалями в маем кабинете капусту квасили. Оне кода в рабоче время всурьез забухають, завсегда капусту здеся квасють!..
С разочарованием плюнув в корзину, я быстрехонько настрочил требовавшуюся от меня подписку о неразглашении и подсунул ее Патрикеевне с комментарием:
– Готово. Проверяйте.
– Так я ж… Эта.., – отложив напильник и сдув с ногтей опилки, секретарша задумчиво наморщила и без того морщинистый лоб, – Так я ж… ат склярозу ж уже паловину буквов алфавиту пазабывала. Как праверять-та? Давай бяз праверки.
– Лады, – согласился и, на прощание радушно пожав старушечью руку, направился к выходу…
Являя достойный пример нешуточной озабоченности, я неспешно шагал по коридору. Мысли рыскали, роились и пульсировали по трем основным направлениям: Белиберда Ишаковна Потаскухина со своими каннибалками, извлечение нелепых произведений искусства из мусорных корзин и предстоящие разборки с деканом Павленко по поводу моей рекомендации Витьки Витькина в качестве незаурядного садиста…
– Вениамин! – окликнул меня как из влагалища на лыжах внезапно вынырнувший из-за угла декан, – Ну как там ректор? С какого боку посмотрел на твой больничный?
– Нормально… посмотрел. Велел принять в делопроизводство, – с трепетным ожиданием скандальной грозы объяснился я.
– А как взглянул на твою внематочную беременность? Не удивился?
– Нет.
– Диковинно. На что уж я.., и то ошалел!.. Сдашь лист в деканат. Сержанту Потнопаховой. А мне пока не до тебя.
Черт те что у нас! Витька Витькин облажался на задании в квартире генерала Чувака! – досадливо громыхнув кулачищем по подоконнику, пожалобился разъяренный подполковник, – И какая сука мне этого слюнтяя для утопления котят порекомендовала?! Ведь точно знаю, что кто-то навелил! Вспомню – собственноручно утоплю!
– Ага. Так ему – сучонку – и надо, – робко поддакнул я, неистово взывая к богу, чтобы тот срочно доконал и без того дыроватую павленковскую память, даб она вовек не восстановила эпизод назойливого пиара мною Витькина в качестве лютого садиста!..
– Слушай, Снегопадов! Котят топить умеешь?! – мощно высморкавшись в вынутый из кармана клетчатый не первой свежести треугольный лоскут, с пристрастием докопался декан.
– Не приходилось, – промямлил я.
– Жаль, – блуждая по мне подавленным взглядом, произнес расстроенный донельзя Палыч, – И Витькин не умеет. А ведь какой-то раздолбай нахвалил его мне. Вспомню – в уличном сортире утоплю!
А может, ты, Вениамин, мастак по починке водопроводов? А?
– Не-е-ет! – рыская воспаленным взглядом в поисках наиболее выгодного направления к бегству, я в очередной раз усугубил подполковничье душевное расстройство.
– А как насчет кому-нибудь морду набить или старушечьи титьки помять?! – не унимался Палыч.
– Не могу-у-у! – без малого достиг я истеричной грани.
– И на что ж ты, все-таки, способен(?), дружище, – с сочувствием взглянув на меня, промолвил декан, – Чем же тебя природа-матушка одарила?
– Да так.., – ответил я неопределенностью.
– А мне ректор реальный разнос по телефону устроил, – грустно поделился славящийся провалами в памяти Павленко, – Иль я тебе уже об этом говорил?
– Никак нет. Не говорили, Пал Палыч, – мечтая стремглав умчаться от занудного декана, промолвил я.
– Не говорил?! – повысил тон декан, – Наорал этот подонок Чувак на меня как на последнего чмошника! Наорал и озадачил! Загрузил по самое «не хочу»! И котят утопить надо срочно, и соседу ихнему ушастому по кумполу настучать, и кран в ванной отремонтировать, и грудь его теще намять! И еще кое-что.., но я позабыл…
Подобрал я для всего этого с десяток ребят. А будет ли из них толк?.. Сейчас в прачечной тренируются: топят пластмассовых котят, водопровод изучают, титьки прачке Селивановой мнут да мордобой друг на друге отрабатывают…
Надо б еще для подстраховки поднабрать… Не знаешь(?), кого б…
– Па-а-ал Па-алыч! – с мольбой провыл я, – Что-об сове-еты дава-а-ать!.. Уво-о-ольте-е! С де-етства к такому не приу-уче-ен!
– Это неплохо, скажу я тебе, Снегопадов! – похвалил декан, – Чужие советы доверчивым людям дорого обходятся! Сужу по своему горькому опыту… Эй, Лысогривов! – Павленко моментально переключился с меня на семенящего по коридору тщедушного лейтенантика, – Ты котят топить умеешь?!
– Ни разу не пробовал, – притормозив и потупившись, пробубнил доходяга.
– А титьки старухам мять?! Не слабо-о?! – к моему несказанному облегчению, лишив меня своего внимания, декан вплотную подступил к Лысогривову.
– Слабо-о, слабо-о, – заканючил мой преемник в качестве жертвы деканского занудства, – Н-не п-получится…
– Товарищ подполковник! – встрял я в лысогривовское нытье, – Я свободен?
– Свободен-свободен, – отмахнулся от меня Палыч, – Спасибо за моральную поддержку.
– На здоровье, – ляпнул я с облегчением и, ускоряя шаг, завернул за угол…
Заскочив в деканат, я скинул на стол сидя дремлющей бальзаковского возраста сержантихи Потнопаховой свой повидавший виды больничный лист и попытался выскользнуть в дверь незамеченным…
– Товарищ офицер, – тормознула все-таки разбуженная моим появлением дородная канцелярская крыса.
– Чего тебе(?!), Потнопахова, – скривил я не особо-то радушную улыбку.
– Не сделаете ли даме одолжение?! – замлела бабенция.
– Я свой больничный принес. Вон он по центру стола, – перевел я стрелки с, как покажись, затевающегося чего-то интимного.
– Не почешете ль, рыцарь, даме спинку? – подтвердила мои опасения состроившая кошкины глазки Потнопахова.
– Сама чеши! – порываясь к двери, посоветовал я.
– Не дотя-ягиваю-юсь, а спина иззуде-елась, – надавила на жалость обольстительница.
– Когда что-то чешется, хрен уснешь! А ты только что храпела похлеще обожравшейся спелеологами пещерной большеротой похабени! – аргументировал я.
– А я тогда... ваш больничный потеряю! – Потнопахова нагло перешла с беспонтовой лирики к примитивнейшему шантажу, – И останетесь без стипендии!
– Ладно, почешу, – уступил я.
– Раздеваться?! – восторженно поинтересовалась похотливая сержантиха, – Я мигом! И разденусь, и постель налажу! Даже ждать не придется! – на сих словах бесспорно обуреваемая нешуточной страстью мадама принялась, путаясь в пуговицах своей защитного цвета рубахи, лихорадочно их расстегивать…
– О чем шла речь?! – наблюдая за щелкнувшей по полу оторвавшейся от потнопаховской рубахи пуговкой, возмутился я.
– О чем шла речь? Какая речь? – приспустив уж было задранный подол юбки, недоуменно вытаращилась на меня сержантиха.
– Речь шла о том, чтобы почесать спину. Верно?! – утомленно опускаясь на стул, сказал я.
– Ве-е-ерно-о, – нараспев подтвердила соблазнительница.
– А целиком чесать тебя я обещался?!
– Неа. Не обещался, – заметно напрягшись мордуленцией, более прежнего насторожилась Потнопахова.
– А какого черта догола раздеваешься?! – напустился я на распутницу, – И на кой ляд постель?! Что за порнографическая самодеятельность?! Поимела ввиду, что я буду тебя жарить?!
– Так… это.., – стыдливо запахивая окончательно расстегнутую рубаху, не нашлась чем ответить поникшая Потнопахова. Но, тугодумно пошевелившись мыслительно, испуганно выдала абсурднейшую глупость: – Не надо меня жарить. Я ж не рыба.
– Как погляжу, ты та-а-а(!!!) еще рыбина! – напрягшись мышечно, поднадавил я на допустившую слабину психику, – Дурочку из себя корчишь?! И невдомек тебе(?), что под жареньем подразумевается траханье!
– Нельзя меня трахать, родимый! Я ж невинная девушка! – скуксившись, запричитала сержантиха, – Я ж глубоченно верующая! Мой боженька Целконон запрещает своим овцам трахаться с баранами! Ослушаться его – обречь себя на муки в загробном Хламе, где через каждые пять минут то жарко, то морозно, то жарко, то снова люто морозно!.. Голимая, скажу тебе, простуда!..
– Ты, овца целкононовская! – прервал я Потнопахову, – Не пойму, коли настолько ты набожна, зачем для чесания спины донага раздеваться и непременно в постель?! Не вразрез ли это с твоими девственными убеждениями?!
– А я и не собиралась донага, – пролепетала сержантиха, – Я только до этих – до трусов и бюстгальтера.
Почему-то мужчины, когда попросишь их что-нибудь даже совсем махонькое почесать, нивкакую не соглашаются, пока не оголишься самое малое до исподнего и в постель с ними не уляжешься…
– И меня посчитала за подобного сексуального хама?! – окончательно вникнув в схему интриги, спросил автор сих правдивейших строк.
– Да все вы – мужики – одним миром мазаны, – вымолвила овца Целконона, – Попро-осишь почеса-ать меж лопаток, а они сразу в трусы-ы-ы! – захныкала она.
– Довольно слякоть разводить! Застегивай рубаху обратно! – посочувствовав набожной сержантихе, приструнил я ее, – Снизу застегивай где-то… до сисек – не выше, чтоб свободней мне было руку совать. Застегивайся и садись за свой бюрократический стол… Нет, лучше совсем не застегивайся. Для, так сказать, облегчения чёса.
Э-э-эх-х.., – страдальчески вздохнул я, – Го-оре горькое с вами – с престарелыми целками.
– И никакая я не престарелая, – обиделась резво усаживающаяся за стол Потнопахова, – Да в нашем приходе есть целки старее поповой собаки!..
Чуть спустя я начесывал спину стенающей овцы целкононовой попеременно и биологической рукой, и протезной, руководствуясь голосовой корректировкой по схеме «выше-ниже-правее-левей». Обрабатывалась обширная площадь: по горизонтали плоть до пупа, по вертикали – до поясницы и даже ниже ее…
– Неужели у вас и взаправду внематочная беременность?! – по ходу процедуры ознакомившись с моим фиктивным больничным листом, изумилась набожная сержантиха.
– Да нет, – вполне будничным тоном ответил я, – Отсутствует у меня внематочная беременность. Напрочь! Вматочная, правда, имеется. Без патологии. Как и у всякого подзалетевшего полноценного мужика.
– Хи-хи! – последовало в качестве реакции на несуразность, – А почему от вашего больничного человечьим навозом воняет?
– А потому, что им подтирал свою задницу наш ректор генерал-лейтенант Чувак Мыкола Генрихович, – подкинул я довольно-таки рискованную для собственного благополучия крамольную шутку.
– Хи-хи-хи-и-и! – с брезгливинкой отбрасывая от себя бланк, прыснула встрепенувшаяся взмокшей спиной Потнопахова, – Шутите?
– Да какие могут быть шутки(?!), прынцесса, – приправив напускной серьезностью готовый сорваться на хохот голос, продолжил я интригу, – Чем бы генерал не тешился, лишь бы не плакал! Он еще и не тако-о-ое-е(!!!) вытворя-яет!
В прошлое воскресенье, к примеру, выудил на рыбалке русалку и до понедельника ее жарил!
– Трахал что ли или как рыбу жарил? – выказала недоумение овца Целконона.
– А я знаю?! Меня там не было, – вильнул я шаловливой мыслью, – Может... и как женщину жарил, а может... и в качестве рыбы трахал…
Потнопахова отреагировала на мою заумную импровизацию как и прежде – задорным хихиканьем…
– Чур, про Чувака с русалкой никому не сболтни! – крупнокапельно орошая потом с лица Потнопахову, нагонял я жути, – Не дай боже, дойдет до генеральши, а она на руку о-ой(!) как тяжела да неуклюжа…
А кто будет крайним?.. Кто язык распускал. Махом таковых отыщут и примерно изуверски покарают!
– Да что вы? Я никому-никому! Особенно Зойке Кобыловой и Верке Бренчаловой! Те еще балаболки! – запричитала натурально забздевшая сержантиха, – Да если я!.. Да пусть тогда лучший враг Целконона безобразный Люций Хер отнимет у меня самое дорогое – мою добросовестно хранимую девственность…
– Опять, раба порока, своей виртуальной целкой торгуешь?! – мощняцки чихнув, поинтересовался от двери декан Павленко.
Устремив взгляды на без стука вошедшего, мы с Потнопаховой присмирели, и обе мои руки стремглав вынырнули из-под распахнутой настежь сержантской рубахи…
– Ты чего-о это, офицерик, не за-аперся? – взволнованно прошептала переспелая девица.
– Да… как-то из головы выпало, – прошептал я в оправдание.
– Светланка. Я чего хотел сказать-то? – озадачился декан, – Короче… Отправляюсь с группой отчаянных парней на квартиру к генералу Чуваку. Предстоит натворить немало полезных дел! Имейте все ввиду, можем и допоздна не управиться. Так что, не теряйте меня сегодня.
– Ладно, Пал Палыч. Будем иметь ввиду, – с отрадой подтвердила понимание Потнопахова и тут же нашептала мне: – А чего его – козла пакостливого – терять-то? Кому он в печенку сдался? Без него-то лучше лучшего…
– Что там, хитрованка, Снегопадову нашептываешь? – произнес уже было вышедший в коридор подполкан.
– Затылком видит скотина, – шепнула мне Светланка и уже на полном голосе произнесла: – А чего мне, Пал Палыч, нашептывать-то? Шептунья я что ли какая-то?
– Ты не верь ей, Вениамин, – с сочувствием во взгляде обернулся декан, – Грош цена ее целке! Она ее разве что через сэконд-хэнд на продажу не выставляла и в ломбард не закладывала!
– О-о-ой ли-и?! – поправляя под рубахой съехавшие с плеч лямки бюстгальтера, произнесла с обидой Потнопахова, – Да что-о вы говори-ите-е?!
– Ты, Снегопадов, торгуйся, – посоветовал Палыч, – За распечатывание ее фиктивной целки и гроша ломаного не давай! Зачем платить за то, чего не существует?!.. И за проституционные услуги больше пятисотки в час не отстегивай! Я имею ввиду в рублях, а не в баксах иль в евро… Это ее максимальный тариф. Она и от этого будет без ума…
– Во-от козе-ел! – высказалась в закрывшуюся за Палычем дверь раздосадованная Светланка и тут же обернулась ко мне: – Ну чего(?), офицерик. Пять сотен в час… Как? Устроит?
– Ни гроша за душой, – солгал я, жалеючи нащупав в кармане дуэт из одолженной у Витькина пятисотрублевки и стодолларовки, отстегнутой генералом Чуваком за композицию из зачехленной в презерватив капустной кочерыжки и прицепившейся к ним увечной расчески. Еще и в брючном пистоне имелась пара тысчонок на квадратный торт и выпивку для Анонима.
– Ну.., иди тогда с богом, родимый. В кредит не работаю, – отступилась прохиндейка, – А я покамест малость вздремну. Сла-авно притомил, спиночес…
Перешагивая через порог, я уловил сожалеючи озвученную Светланкой нелепицу:
– И почему-у я не це-елка?..
Послонявшись во самоуспокоение по пустынным коридорам, я на халяву малость подзарядил подсевший аккумулятор своего ручного протеза через оголенную проводку продажного кофейного автомата и направил стопы к аудитории номер тринадцать, в коей загодя до начала учебного дня застолбил место на галерке своим фиолетовым натуральной амораловой кожи ранцем…
Прижав наиболее чуткое левое ухо к дверной щели, я прислушался… Без малейшего напряга опознав голос доктора демагогических наук, члена-корреспондента Академии сомнительной фундаменталистики, профессора Кудыкия Никудыкиевича Офтальмологова, уяснил, что подслушиваю лекция по бытовой политологии...
«…А я ему и так, и сяк: верни, мол, поллитровку и мою бабу подобру-поздорову!.. А он…» – распинался, без малейшего сомнения, бухой Никудыкиевич. Он, надо отметить, считал антинаучным читать лекции по бытовой политологии на трезвую голову и без приведения наглядных примеров из личного злостной аморальности образа жизни…
– Кудыкий Никудыкиевич! – просунул я голову меж со скрипом приоткрытой мною дверной створкой и косяком.
– Ась? – сверкнув толстенными очковыми линзами, обернулся бородатенький, богато фиксатый и без ветра шатающийся пожизненный холостяк, облаченный в истосковавшуюся по химчистке и утюгу серую костюмную тройку.
– Это я – старший лейтенант Снегопадов! – представился я подслеповатому мэтру, – Ухожу на особо важное задание! Мне б ранец забрать!
– Ранец.., – призадумался профессор, – Ранец… Засранец… Ранец, засранец… Забирай, отстойный засранец, свой гребаный ранец!..
В иное время и в ином месте задиристый профессор за этакий оскорбительный каламбур непременно б схлопотал от меня знатную оплеуху!.. Но…
Ухватив горячо любимый ранец за лямки, я с завидным чувством собственного достоинства удалился из аудитории, мстительно пригрозив из-за вполне корректно прикрытой мною двери: «Это тебе, старый пердун, даром не пройдет»...
Правда, уже к выходу из учебного корпуса от былой озлобленности на бестактного Никудыкиевича не осталось и следа. Более того, его хамство по отношению ко мне показалось даже забавным!.. Недаром твердила мне покойница-мама: «Отходчив ты, Веня, на диво! Никакого злопамятства…»
Вприпрыжку заскочив в общагу с парадного входа, я чуть было не снес с ног вечно стоящую у всех на пути толстомясую вахтершу Марию.
– Э-это-о-о..! – усердно массируя ушибленный о мой лоб свой пестрящий фингальным спектром лобешник, простонала страдательно морщаяся пострадавшая, – Слыхал(?), твоего дружка Витьку Витькина в каталажку уконтропупили!
– Слыхал! – потирая свой ноющий лоб, ответил я и понуро зашагал к лестничному маршу.
– Како-ой же ты, Венька, твердоло-обый! – изумилась вдогонку Мария…
Наскоро заморив червячка вялеными пресноводными червеедами, я переоблачился из мундира в фиолетовый тренировочный костюм, не забыв сменить замызганную протезную перчатку на свежую – парадную, радующую глаз белизной натуральной кожи альпийского снегоеда…
С пятиминутку отвалявшись на кровати, я ощутил чувство вновь подкатывающего голода…
Перекусив сытным окорочком среднеазиатского свинопаса, для надежности вдоволь нахлебался сваренного на огородной бздике киселя и, закинув за плечо свой любимый фиолетовый рюкзак, подошел к настенному зеркалу; не показавшему, вопреки опасениям, даже и малейшего следа столкновения лбами с вахтершей Марией!..
Однако, дабы абсолютно исключить риск повторного с ней травмоопасного контактирования, покинул здание через окно пустовавшей на тот момент педикюрной комнаты, спустившись наземь по пожарной лестнице...
Прикупив пару поллитровок водки «Сеновал», сбился с ног в поисках квадратного торта...
На каком-то этапе шастанья по торговым заведениям пала на ум квадратура круга из школьного курса геометрии… Обзаведясь в хозмаге китайского производства ножом-торторезом, я, измученный тщетными поисками, направился в элитную кондитерскую «Постряпушка» с твердым намереньем все-таки приобрести круглый торт и… элементарно усечь его до квадратности!
Во удивление, витрина «Постряпушки» изобиловала и квадратными в основании тортами, и прямоугольными, и ромбовидными, и даже треугольными!.. Как сейчас помню, остановив свой выбор на массивном «Кубометре» и приплюснутом «Керамограните», я приобрел оба...
Задорно напевая гимн оптимистичных могилокопателей, сориентировался на местности и отправился на поиски подворотни, в коей бомжеватый брат генерал-лейтенанта Чувака поздним вчерашним вечером выправил мне подделку под больничный лист...
Аноним встретил меня не то чтобы с прохладцей, а...Образно выражаясь, до лютости морозно!
– Чего, педик, приперся?! – унизив мое достоинство надменным взглядом, желчно прогнусавил крупногабаритный бродяга, – Опять документ захотел на халяву?!
– Я не педик! – ставя на загаженный асфальт затаренный парой поллитровок и столькими же тортами рюкзак, возмутился ваш, читатель, покорный слуга. Возмутился и взревел во всю дурнинушку: – А еще-е ра-аз, бы-ыдло-о, обзове-ешься!!!.. Все-е-е па-альцы пообла-амываю и с мы-ылом хозя-яйственным зажева-ать заста-авлю-ю!!!
– Ты чего эт?! – с недоумением помассировав уши плечами, Аноним затрепыхал конечностями и кудлатой башкой, – Зачем с мылом-то?!..
– Для гигиены! Потому как грязи у тебя под ногтями немеряно! – просветил я убогого.
– А-а-а! – вроде даже восхитился тот и тут же повел речь самооправдательную: – Я-то чё?!.. Эт-то ж Сенька Веник вчерась объявил, что ты, дескать, спишь с нашим паханом Лунием Голубеевичем! Сам чё ли я придумал?!
Теперь-то конкретно врубился, что не педик ты! Педики-то по-зверски не базлают! Пе-едики ла-асковые, а ты… сразу пальцы обламывать! Ты не педик! Верняк! Ты.., сдается.., то-от(!!!) еще фрукт… несъедобный!..
– Слушай, юродивый! – подступил я к оптимистично ерзающему седалищем по грязнючему ящику бомжаре.
– Слушаю-слушаю-слушаю! – гнусаво протараторил тот.
– Захлопни едало и слушай внимательно!
– Захлопнул и слушаю о-о-оче-ень(!) внимательно.
– Ты какого беса вписал в мой больничный внематочную беременность?!
– Я-я-я… вписа-ал?! – вполне правдоподобно изумился незаконопослушник.
– Но не я же!
– Мог я... напортачить, – уперев заскорузлый палец в свою приметную бородавку на левой ноздре, допустил вероятность оплошности Аноним, – Мог-мог-мог… Случалось. Не раз и не два…
Помнится, при заполнении диплома о верхнем образовании для одного капитана полиции Славика машинально черкнул от себя в строчку «Научные достижения» то, о чем на тот момент думалось: «Жулик»...
Где-то через месячишко тот самый, правда, уже не капитан подкатил ко мне по пьяни с претензиями. Засканда-а-алил, попробовал ру-уки пораспускать, но я его быстрехонько рукопашно обломал и сдал педикам из центральной бригады нашего главного педика Луния Голубеевича. Та-ак(!), скажу тебе, неуча отрихтовали, что напрочь позабыл дорогу в мою подворотню…
Сказывали: сейчас, дескать, этот самый бывший полицмент карманным бизнесом промышляет. И, вроде бы, по рейтингу за ним не могут угнаться даже многие матерые воры!.. Вот видишь, благодаря моей рукописной оплошности человек в авторитетные люди вышел!..
Кстати, в прошлое воскресенье в филармонии на премьере оперы «Мальчик с пальчик» у меня отпадный айфон и штуку баксов слямзили… Подозреваю, не Славик ли мстит за запортаченный диплом?..
А вот еще одна история – куда с лихвой занятней предыдущей! – восторженно воскликнул не на шутку разошедшийся подворотный оратор, – Однажды особо секретно поручили мне (конечно, за астрономический гонорар!) сочинить письмо от нашего президента к президенту США! И так виртуозно надо было это самое послание обыграть, чтобы.., – скорчив физиономией мыслительное голодание, Аноним, взглянув на меня с виноватинкой, напряг в прищуре взор и устремил его под арку подворотни…
– Короче.., – вскоре с облегчением продолжил говорун, – Слушай и вникай... Мне предстояло в письменном виде от лица кремлевского пахана иносказательно обгадить ихнего – белодомовского! Да так, чтобы тот без малейшего напряга до мелочей вник в суть оскорбительной подоплеки, но… Чтобы ни один даже самый ушлый из самых ушлых юрист не способен был ни на йоту уличить нашего президента в посягательстве на честь и достоинство адресата! О как!..
Сижу я, значит, в своем кабинете денно-нощно напролет и голову над офигенно суперской задачей ломаю!.. Пробовал и искусственно стимулироваться: и крепким кофем с валидолом, и вибромассажерами, и «Виагрой» с деручей горчицей, и бальзамами с ликерами, и даже различной сивушной концентрации самогоном… И все это, надо признаться, как… мертвому оладушки!
А сроки-то поджимают: на носу день рождения ихнего, а у нашего для коллеги ни строчки, ни буквы поганой!..
И вот… Однажды где-то за-а полночь я, изможденный хроническим недосыпанием и систематическим злоупотреблением крепкими спиртными напитками, погрузился в свое трехместное джакузи и врубил систему на максимальную пузырчатость!.. Охрени-и-ительные, скажу тебе, пузыри поперли! Аж из воды как пинг-понг заподкидывало! Чуть было вообще из ванны на пол не катапультировался!..
Убавил я, значит, напор и крупноту пузырей. Стало безопасней, однако… Посиживаю, сигарой затягиваюсь, а в голове так и ни единого против ихнего президента говенного слова!..
Слу-ушай, дружи-ище-е! – вдруг с мольбой в глазах простонал распалившийся до ручейного пота Аноним, – Жажда давит! Во рту пекло! Как в жопе у сталевара!
Может у тебя в рюкзаке что-то освежительное отыщется? Даже и простая водица сойдет! Хотя и в роскоши купаюсь, а так-то я неприхотлив!..
Мне стало искренне жаль бедолагу! Захотелось облегчить его маету, но:
– Нет ничего в рюкзаке освежительного, – признался я с грустью, – Когда запасался, из напитков купил только водку.
– Водка тоже разная бывает, – пробормотал пересохшими губами бродяга, – Иная и освежительней ключевой водицы. У тебя-то каковская?
– «Сеновал».
– Досто-о-ойны-ый(!) напиток. А летний «Сеновал» либо зимний?
– Летний, надо полагать. В соответствии с сезоном.
– А не скажи-и-и! – несколько взбодрился голос Анонима, – Бывает, что не по сезону подсунут.
– Чудно-о, – скептически ухмыльнулся я, – Впервые слышу про градацию водки по временам года... Не верится.
– А ты вынь-ка бутылочку да сыщи на этикетке «Сезон», – понудил меня к активности бомж, как оказалось, далеко-о-о(!) не простецкий, – Оно как, согласно нормативам Минздрава, должно быть-то?.. В мороз в ход идет согревающая, а в зной противоположная – прохладительная. С первого июля текущего года всех производителей под угрозой солидных штрафов обязали маркировать! Неужто не в курсе?
– Теперь в курсе, – выдавил я, отыскав на этикетке коротенькую, но довольно-таки не мелкую шрифтом строчку «Сезон: летний».
– И какая?! – уловив мою осведомленность, нетерпеливо полюбопытничал Аноним.
– Летняя.
– Плесни малость, ежели не в жалость.
– Есть во что?
– А то как? – протягивая червленого серебра неописуемой красоты объемистый стопарь, с придыханием вымолвил жаждущий, – Но сначала ты, молодой человек…
– Боишься, что отравлена? – брякнул я.
– Я свое давно отбоялся, – с грустинкой промолвил Аноним, – Уступаю, откровенно говоря, из уважения. Да и… стеснительно мне пред тобою за тягу к халяве. Не обессудь уж, Вениамин.
– Откуда имя мое вам, Аноним, известно? – до краев набулькивая в удерживаемую собеседником изящную посудину, осведомился автор сих правдивейших строк.
– Так я ж больничный тебе заполнял. Оттуда и ведомо, – бережно подавая мне выпивку, усмехнулся кандидат в собутыльники, – А, позволь в свою очередь тоже поинтересоваться, из каких-разэтаких источников мое-е(!) имя тобою почерпнуто? Я ж прослыл псевдонимно как Каин…
– Заслан к тебе я с приветом, – опрокинув стопку и наново ее наполняя, признался я, – От брата-двойняшки Мыколы.
– От Мы-ыко-о-олы-ы?! – застыл изваянием крайне изумившийся Аноним.
– От него – моего генерала! – с неким апломбом объявил я, – А чего ж мы – растяпы – без закуси?! У меня ж торты в рюкзаке!
– Какие? – оправившись от шока, поинтересовался Аноним.
– Квадратные! – объявил я торжественно.
– Ё-ё-ё-ё-ё!!! – взвыл дурным обезьяном Аноним, – Сам испек?!
– Нет, купил.
– Но в продаже ж таких не бывает!
– Получается, что бывает. Ты пей, давай. Чего руку маять?.. Знаешь(?), за что Иван Грозный сынишку убил...
– Я там не присутствовал! Не знаю, – резво опрокинув стопарь в образованный обветренными губами провал и занюхав рукавом, пробормотал теперь уже законно состоявшийся мой собутыльник.
– За задержку виночерпной посуды, – схохмил я и вновь спохватился: – Да что ж мы, черт возьми, без за-акуси?!
– Закусь при выпивке – лишнее, – никоим образом не повеселев от шутки, в назидательном тоне произнес Каин-Аноним, – Градус садит по-черному... Что ж касаемо Грозного с сыном… Зря он его укокошил!..
– Зря, не зря.., – вслух задумался я, – Как бы там ни было, а пацана не воскресишь.
– Бесспорно.., – подытожил заметно захмелевший собеседник и, плавно помассировав нижнюю челюсть, сменил разговорную тему: – Я вот о чем, Вениамин, кручинюсь… И какого ляда мы антисанитарно радуемся бытию в этой самой трущобной подворотне? Айда-ка, братец, ко мне! Посидим интеллигентно, культурно расслабимся. Считай за официальное приглашение… Как на это смотришь?
– Оно бы, конечно… Но.., – замялся я.
– Ну чего кочевряжишься-то? – окинул меня пытливым взглядом Аноним, – С визитами без смокинга ни-ни?!..
Я представил себя при трости и бабочке в смокинге и в цилиндре в компании бомжей в проткнутом толстенными трубами бетонном бункерке теплотрассы и… И не смог подавить моментально распершего грудь мощного приступа смеха… Аноним же, недоуменно потаращившись на меня, вдруг тоже развеселился: прыснул и, наложив ладони на пузо, телосотрясательно захохотал, перекрыв мой голосок своим голосищем…
– Кло-оуны! – проорала мимоходно ковыляющая некрасивая старуха, несуразно одетая в брезентовую пожарную спецовку, – И распивают, и ржут будто кони с кобылами! Вот возьму да и позвоню участковому! Климакс Алексеевич-то с вами валандаться не станет – живо прищучит и в каталажку упрячет!..
– Шла бы ты, Пешедраловна, к своему косолапому полюбовничку с миром! – без толики агрессии отреагировал мой собутыльник.
– А са-ам-то! Вроде бы и генерал, а через день бреешься! – залихватски набекренив белую пожарную каску на левое ухо, самозабвенно входила в раж прекратившая пешедралить Пешедраловна, – А твоя Грыжелька-то со мною наотрез не здоровается! А ваша Сауна Никаноровна корчит из себя благородную тетушку, а сама та-а-а еще кадра! Лы-ыбится, лы-ыбится, а на уме одни только бякости! По весне-то кто-о, думаешь, на моего кота блох напустил?!.. Она! Больше некому!
А мой Спиридон потому косолапый, что его большущие причиндалы не дают ноги ровно поставить! Давно бы пора знать, что все косолапые мужики мудями богаты!..
– Ну что, айда-ка ко мне? – привстав с ящика, зазывно кивнул вглубь двора на удивление невозмутимый Аноним.
– Айда, – уступил я, хотя, откровенно говоря, не испытывал ни малейшего желания очутиться в каком-нибудь подвальном гадюшнике в окружении (как мне всегда казалось) криминально непредсказуемых бомжей и их необузданно похотливых и злостно нечистоплотных товарок…
Аноним, сунув за пазуху серебряный стопарь, вынул из-под ящика обтянутый кожей свинорылого желтопуза кейс, я навесил на плечо свой внутриутробно позвякивающий поллитровками фиолетовый рюкзак, и мы неспешно двинулись в путь…
– Улепетываете?! Забздели?! – тростила нас в спины не на шутку распалившаяся Пешедраловна, – Хрупкой женщины, чмошники, испугались?!
А ты, Каин, по-любому загремишь с бубенцами в тюрягу! Подведут тебя твои педики под монастырь! Они таки-ие-е(!) – эти педики. Им палец в рот не клади! Им клади туда.., – и тут Пешедраловна навыплескивала во всеобщий доступ сто-олько похабно-фантастического из якобы гейских интимных выкрутасов, что… Мой мозг, ошпарившись виртуозным мыслекипением неадекватно бесстыжей старухи, заныл и как будто даже скукожился!..
– Моя первая, – кивая за спину и кося на меня словно ищущим сочувствия взором, печально произнес Аноним, – Курва.
– Что «первая»? – не словив суть, переспросил я.
– Супруженция моя первая, – пояснил мой попутчик, – До сей поры не может простить мне развода… Ты-то женат?
– Да, женат.
– По любви?
– А как же иначе?
– А я иначе, – замедлив и без того неспешный шаг, горемычно вздохнул Аноним и, поменжевавшись чуть-чуть, разоткровенничался: – Надеялся, что стерпится-слюбится, а оно вон как вышло: не жизнь, а сплошная гнилая непруха!..
Ее отец-то Пешедрал Константинович (земля ему пухом!) на тот период, когда я ротным ишачил, состоял начальником штаба нашей легендарной воздушно-десантной дивизии. Толковейшим был командиром! Как говорится, слуга Отечеству, отец солдатам!..
А я-то… Это сейчас урод уродом. А тогда ви-идным был детиной! Да и причиндалами с похотью бог не обделил! Не из последнего сорта, что в дальнем углу, отоварен был! Огненное хозяйство досталось! Хоть круглосуточно студеной водой охлаждай!.. Девки-то и даже бабы замужние гужом за мной волочились! – перекрывая срамотную брань увязавшейся за нами своей экс-супруги, исповедывался Аноним, – Бывало, натянешь какую темпераментную обезьянку на шишку и-и-и... Чешешь-чешешь, а она визжит лихоматно и словно чокнутая извивается.
Чешешь, значит, и думаешь: «Укокошит тебя, радость мужицкая, когда-нибудь благоверный за распутство твое необузданное! Как пить дать, не сдержится нервами!»…
А она винова-атая(?!), что наделил ее господь любовным талантом… Как ты, Вениамин, думаешь? – увлекая меня за угол, поинтересовался самодеятельный философ.
– А й также и думаю, – выказал я солидарность, – Не виноватая. За счастье с таковской-то пофестивалить! Но-о-о.., если жена из подобных – на передок заводная… Жди беды неминучей! Непременно наставит рога! Не рано, так поздно – не сейчас, так потом…
– Что-то есть в твоих словах роковое – непреодолимое.., – цыкнув на свою словно буксирно за нас подцепленную склочную экс-супруженцию, призадумался Аноним, – Есть… Этакое трагически безысходное… Как у русских литературных классиков…
Из долбокваков, скажу тебе, были набраны эти самые классики! На особку Пушкин, Есенин и… Да-а-а… До хренища средь них было впехано шкодников! Круче, чем Казанова… Тот-то только дрючил, а э-эти… Моралисты… Прошляпила окаянных цензура власти общенародной!..
Пешедраловна, видимо притомившись, подотстала, и более мы ее не слыхивали. Аноним же, активизированный болезненной темой, все продолжал и продолжал излияние на душе накипевшего:
– Как сейчас помню, схлестнулись мы с ней в сумерках в осеннюю непогодь на полковой полосе препятствий. С ней, – мой гостеприимный бомжара кивнул за спину, надо понимать, имея ввиду Пешедраловну, – Так себе оказалась. Клоунадная имитация страсти. Корчащее из себя осиновое Буратино. Да и, считай, на десятилетку с гаком постаршее меня. Но… Папаня-то не хухры-мухры – начштаба дивизии! Вот и повелся я, по-видимому, чисто интуитивно. Из карьеристских, так сказать, соображений…
Сыграли свадьбу... Идут годы, а все не слюбливается да не склеивается… Хоть тресни!
Правда, карьера в гору поперла! Опрометью через ступени!..
Однако… Я на сторону гулящий по-черному, и она не отстает… Не жизнь, а разврат повсеместный!.. Усвой, Снегопадов, тверже твердого: блуд не во счастие, а в.., – застопорился Аноним, – Блуд, парень, чаще всего от дефицита любви и безысходности семейной перспективы!.. Врубаешься?
– Как не врубиться? – пробормотал я, с содроганием припомнив свою недавнюю чуть ли не полную готовность на перепихон с окаянной Кассиопеей-Белибердой и с ее подельницами-каннибалками Морковкой и Мороженкой…
– Когда я уже был подполковником, несмотря на детишек (Аленку и Ванечку!), пришлось все-таки разорвать с ней семейные узы, – трагически подытожил Аноним…
Наше блуждание по дворам и закоулкам сопровождалось накатывающим непривычно мощным исподнебесным гулом, кой в конце концов надавил на ушные перепонки практически иззенитно…
Задрав голову, я приостановился и принялся ждать появления в поле зрения чего-то самолетного. Моему примеру последовало несколько прохожих, в том числе и Аноним…
Вскоре из-за кровельного карниза обшарпанной малоэтажки выплыл летящий на довольно-таки приличной высоте самолет, белопуховым расчерчивающий небесную голубизну. И тут же посыпался извергаемый зеваками град комментариев:
– Ме-елок как клоп, а гуди-ит будто стая медведей.
– Медведи стаями не обитают.
– Военный(!), однако. Вот и гудит по-военному.
– Ясно, военный! Сверхузвуковой банбандировщик.
– Не, не военный. Эмчээсниковский.
– Да с щё?!
– Точно ихний! Эмчээсникам ж был даден приказ в каждый полдень Москву для освежения поливать с пожаротушительных самолетов. Вот, видать, сегодня и начали.
– Чем поливать-то приказано? Дезодорантами?
– Вот только старшим хамить не надо! А?.. Да откудова ж столько энтих дезодорантов напастись?!..
Вслед за первым из-за карниза выплыла еще пара таких же самолетов, прервав внутридворовые кривотолки и вкупе с лидером обозначив вершины равностороннего треугольника…
– Ни-и руля-я себе-е! – положил возобновлению прерванного комментирования некто басовитый, – Бля буду, не нашенские! Российские этак не летают!
– А как российские летают? – поинтересовался кто-то младоголосый.
– А хрен их знает, как они летают! – озадачился бас, – Но точно, не так!
– Поди-ка.., война?! – запаниковала какая-то женщина, – Неужто америкосики нас бомбить прилетели?!..
– Да не военные это борта! Окститесь, цивильные! – с превосходством над остальными объявил Каин-Аноним, – Гражданские то – пассажирские! «Доинги тридцать десятые»!..
Из-за крыши выплыла еще пара самолетов, образовав подобие журавлиного клина…
– Не, не они! Пассажирские кучами не летают! – возразил басовитый, – То товарняки свинячий навоз в Копенгаген на экспорт поперли!
– Да какой вам, дяденька, в залупу наво-оз(?!!), если он европейскими санкциями еще с прошлого года обложен! – прозвонкоголосила со второэтажного балкона белобрысая, пухлолицая и на глазенки шаловливая девчушка с виду лет этак чуть более десяти.
– Ты зачем, пигалица, чужую залупу как последняя прошмандовка похабно поганишь?! – угрожающе потрясая скрипичным футляром, возмутилась стоящая прямо предо мной ухоженная интеллигентка, – Ты почему, курва, не в школе?!
– От курвы слышу! – невозмутимо парировала белобрыска, – Какая мне в задницу школа(?!!), если уж с третьим на сносях!
Ахнувшие зеваки, отвлекшись от самолетов, дружно сосредоточили внимание на облокотившейся на балконные перила забияке.
– Не обращайте на нее внимание! – прозвучало сзади от меня, – Это баба моя узаконенная! Шизанутая малость на голову!
Синхронно обернувшиеся созерцатели спонтанного самолетного шоу, узрев простецки приодетого приземистого мужика годков этак сорока с хвостиком, дружнехонько потеряли дар речи! Лишь какой-то очкастый монах иль священник ошарашенно простонал:
– Педофи-и-ил…
– Да никакой я, отче, не педофил! – испуганно заозирался назвавшийся законным супругом нагло лыбящейся с балкона белобрыски, – Гра-аждане хоро-ошие-е!!! Би-ить не на-адо! А? Мне от боли до жути плохеет!
– Да как же тебя не бить-то(?!), пога-а-ане-ец ты э-э-этаки-ий!!! – энергично закатывая рукава сутаны, шагнул к объекту всеобщего внимания предусмотрительно снявший очки представитель религии, – От боли тебе, значит, плохеет?! А покажи-ка того, кому от нее хорошеет!
Да я сейчас тебя собственноручно изувечу как бог черепаху! Да я тебя сейчас в бараний рог скручу и заставлю жевать свои грешные муди!
– Заче-ем жева-ать ваши гре-ешные му-уди(?!!), божий угодник! – взмолился павший на колени и воздевший трясущиеся руки к численно все нарастающему и нарастающему авиационному клину, – Какой кайф вам от этого(?), не понимаю! Давайте, я лучше полобызаю… ручку вашу святую! Как в церкви на службе! Если, конечно, побожитесь, что драться не станете!..
– Сейча-ас бу-удешь, маньяк, лобыза-ать мой кула-ак! – подступая к потенциальной жертве, прорычал священнослужитель.
– Э-э-эй ты-ы(!!!), по-оп! – забазлала с балкона белобрыска, – Ты какого хе-ерала на моего му-ужа наезжа-а-аешь(?!!!), скоти-ина! Е-если с него-о хотя бы оди-ин волосо-ок упаде-ет!!.. Я-я тебя-я ли-ично-о кайло-ом откастри-ирую-ю-ю!!!
Мелома-а-ан!!! Он чего-о?! Предъявляет?!
– Предъявля-яет, Матильда, что я-я педофи-и-ил!!! – завопил цепко ухваченный монахом за шиворот Меломан.
– Ру-уки про-очь от на-ашего зя-ятя-я(!!!), плебе-ей! – взбудоражил атмосферу кукольноголосый истошный вопль.
– Мама, папа, вовремя успели! А то бы этот поганец осиротил ваших внуков! – возликовала Матильда, – Тогда я не буду спускаться! Без меня разберетесь!..
Численно посолидневшая толпа, пошарив по себе десятками глазных пар, сосредоточилась на нагруженной ручной кладью явно пенсионного возраста лилипутистой супружеской паре и-и-и… И быстрехонько-пребыстрехонько выяснилось, что торчащая на балконе зарыпастая белобрыска – их давным-давно совершеннолетняя и замужняя за Меломаном младшая дочь-лилипутка!..
Кто-то принял развязку с облегчением; иные же, с вожделением предвкушавшие увлекательнейшее зрелище, приуныли, но… Всего-то на считанные мгновения, потому как доселе интересовавшее всех авиационное шоу не окончилось, а наоборот – достигло невиданного размаха: первые самолеты уже скрылись, но на небесную сцену выплывали все новые и новые лайнеры, срывая аплодисменты наиболее активных зрителей!..
– А я говорю, не навоз это на экспорт! – тыча пальцем в зенит, напрягалась на балконе беременная третьим Матильда, – На поставки российского навоза наложены санкции!
– А не скажи, дорогая!– петушился снизу Меломан, – Не спорю, наложены! На все виды! Кроме кошачьего! Вот его-то и прут самолетами иль в Осло, иль в Копенгаген, иль даж в Лондон с Парижем!
– Гонишь, Мелаша! – негодовала Матильда, – Отку-уда сто-олько коша-ачьего(?!!), чтобы тако-овскую-ю самолетную армаду затарить!..
– О че-ем спо-ор(?!!), россия-я-яне-е!!! Не о то-о-ом(!!!) спор, ручаюсь! – переорал всех указующий в небо интеллигентного облика (при шляпе и галстуке) хиловатый на вид вертлявый мужичок, взобравшийся на крышку новомодного на то время в столице прозрачного мусорного контейнера, – Это ж сва-адебная кавалька-а-ада!!!
– Бреши, Емеля!! Твоя неделя! – попытался осадить новоявленного оратора Аноним.
– Газет не читаешь?!! – заметался по оппоненту горячечным взором обозванный Емелей.
– А чего их читать-то(?), если есть интернет! – привел контрдовод Аноним.
– Не слушайте его, сограждане!! – окинув брезгливым взором бомжевидного соперника, призвал вертлявый оратор, – Ну откуда у таких интернеты?!!
– Оттуда! – цинично похлопав себя по паху, огрызнулся Аноним и молча уставился в авиационно разукрашенные белизной голубые небеса.
– Это ж не авиаперево-озки, а сва-адебная проце-ессия!! – не обратив внимания на похабный анонимский жест, продолжил торжественно указующий в небеса темпераментный оратор.
– И кто ж женится?! – произнеслось из толпы.
– Аликхе-ер Ошале-елов до-очку за-амуж выдае-ет!!! – невзирая на относительную малошумность, во всю глотку пробазлал неистовый оратор…
Далее общение продолжилось в форме налагающейся на самолетный гул пресс-конференции:
– А хто таковский энтот самый Алик(?), который хер!
– Грех не знать великих сограждан! Этот Алик всем Аликам Алик! На его нефти с газом мно-о-огое-е(!!!) де-ержится!
– А-а-а! И куда, и откуда эта свадьба на самолетах поперлась?!
– На банкет с регистрации брака!
– Бре-е-ешешь, любезный! Из ЗАГСа на пьянку-то все путевые попадают пешком иль на автомобилях! Знаешь ли(?), на реактивных самолетах с улицы на улицу непролетаемо: и на перекрестках хрен повернешь, хрен разъедешься; и по прямой встречно крылья цепляются!
– А с чего вы взяли(?), любезный, что с улицы на улицу!!
– А как?!
– А так! Поясня-яю для недора-а-азвиты-ых!!!
– А сам-то неужель переразвитый!
– Вы будете слушать?!!
– Я слушаю!
– Так вот! Согласно программе, регистрация брака на Ханты-Мансийщине! Потом катание молодоженов с гостями на самолетах! В том числе и до Тюмени, где новобрачные навечно навешивают на перила моста Влюбленных пудовый червоного золота амбарный замок!
– Ага! Сказанешь тож!.. Навечно! Да его в первую ж ночь местная шпана скоммуниздит!
– Не скоммуниздит! У этого самого замка до скончания веков будет неусыпно дежурить до зубов вооруженная охрана Гохрана!
Итак, из Тюмени свадебная процессия берет курс на запад!
– На Канары?!
– В Санкт-Петербург! Банкет состоится в императорском Зимнем дворце! А под дискотеку зарезервирована площадь Сенатская!.. Жених-то из местных! Сын Генерального шашлычника Санкт-Петербурга Трезора Собакошвили!!
Над столицей же, граждане, свадьба пролетом!
– А нам-то – народу – в честь праздника будут деньги пролетом кидать?!
– Монеты с этакой высотищи очень травмоопасны!
– Ну пущай бы купюрами нас обкидали!
– Купюрами, граждане, дорого! Но-о.., чем черт не шутит?!
– Не упомина-ай всуе дья-явола, а то в бара-аний ро-ог сверну-у!! – пригрозил переполняемый агрессией напяливающий очки священнослужитель.
– Свернет и его ж муди заставит жевать! Ему это нравится! В кайф! – подсуетился какой-то доброхот.
– Так это ж форменный самосуд!! – возмутился пританцовывающий на мусорном контейнере самозваный оратор, – Су-уд оди-ин – только бо-ожий!!!
– Ему, Господу, за всеми не уследить! Вот и такие сознательные вроде меня ему на Земле карать подсобляют! – пояснил служитель религиозного культа…
Кто-то потянул меня за рукав. Я обернулся. То оказался Аноним.
– Айда, Веня, куда шли – в гости ко мне, – пробормотал он, – Их и до ночи не переслушаешь. А свадьба уже пролетела. Денег с неба точно не будет. А если и будут… Пока-а-а до земли допорхают с тако-ой верхотуры… Айда, дорогой.
– Айда, – согласился я, и мы двинулись в путь...
На каком-то этапе нашего зигзагообразного путешествия по дворам где-то сбоку восторженно прооралось:
– Ка-а-аин(!!!), в рот тебе коньяк армянский! Одолжи, в рот те ватрушку, двести двадцать рублей!
– Да ради бога, – запуская заскорузлую ладонь в одежные недра, соблаговолил мой уже практически приятель, – Двести двадцать – не триста тридцать, Шырялыч.
– Оно так! – согласился накануне вышмыгнувший из подъезда с себе подобием женского пола отстойного облика бомжара, – С дающим грех спорить! А чего где-то только что шибко гудело? Аж весь подвал ходуном!
– Да туча америкосовских стратегов прилетала побомбить Мавзолей Ульянова-Ленина! – погнал пургу Аноним.
– И как?! – воспылал неподдельным интересом Шырялыч, – Удачно? Жив ли Ильич?
– Да никак, – произнес дурогон, – Наши дэпээсники загнали транспорт на штрафстоянку, ободрали экипажи как липок, под задницы напинали и обратно пешедралом отправили. А Ильич как обычно: живее всех живых!
– Йе-ес! – возликовал Шырялыч, – Я всегда говорил: «Россия – кру-у-уто-о! Россия – мощ-ща-а-а!»
– Б-буд-дем пох-хмелять-сь-ся? – алчно взирая на зажатые в кулаке благоверного дензнаки, лениво поворочала языком кудлатая, зловонная и заплывшая рожей до состояния нешуточно целлюлитной жопы неопределенного возраста шырялычевская оборванка.
– Будем-будем, Пипетка! – возликовал Шырялыч.
– А на курево? – яростно начесывая под подолом загаженной всеми цветами радуги фиолетовой юбки, развила аппетит бомжиха.
– Курить вредно, принцесса, – отозвался Каин-Аноним, – От курения масса недугов случается!
– Т-ты м-мне х-хто-о?! Т-ты м-мой ф-фраер?! – сбросив задранный чуть ли не до пояса подол, психанула так называемая Пипетка, – С-своей л-лярве ук-казывай! А й-я л-лярва Ш-шырялыча! Ш-шырялыч, с-стряс-си-к с нево ж-живо на к-курев-во!
– Спасибо, конечно, уважаемый Каин! – залебезил Шырялыч, – Извини, конечно, за Пипетину! Не в себе малость, конечно, баба после ночного корпоратива… Но-о-о, действительно… Не подкинешь ль еще? На пачку «Черноморканала»...
Аноним подкинул, и мы, осыпаемые из уст облагодетельствованной зловонной парочки благодарностями и комплиментами, вновь двинулись в путь к анонимскому обиталищу…
– Вениамин, а ты, собственно говоря, каковски к бомжам-то относишься? – лавируя меж мусорных баков, справился Аноним.
– Да никаковски, – не размазывая склизким по жидкому, не подогрел я интереса бомжевидного попутчика, – Не отношусь я к ним никоим образом. Не бомжую, а квартирно обеспеченно офицерю в МПАХе. Щекотун – моя должность, согласно кадровому реестру.
– Достойная, надо отметить, кормушка! МПАХ-то – это те не зачуханное эФэСБэ, которое даже за сугубо офигительную агентурную информацию платит довольно-таки отстойно! – прочувствованно отозвался Аноним, – Не плеснешь ли для куражу? – обернулся он…
Я дважды наплескал в степенно подставляемый серебряный стопарь…
Мы, задорно покрякав, употребили крепучего «Сеновала» и вновь двинулись в заковыристый путь…
Я в очередной раз представил подвальное место предстоящего банкета и-и-и… Ошалел от грядущего!..
Однако ж, грядущее оказалось гораздо охренительней моих душещипательных прогнозов!..
Вопреки наихудшим ожиданиям, мы приперлись к тонировано остекленной двери разукрашенной перекрещенными серпами с молотами совковой довольно-таки симпатюлистой девяти- иль десятиэтажки! И я даже от сей неожиданности, прицокнув языком, восторженно ахнул!..
– Нравится зданьице? – с обыденностью в голосе поинтересовался Аноним.
– А то как?! – восхищенно ответствовал я, – Этакое не может не нравиться!..
– Вот вам, Непруха Викторовна, за ваше круглосуточное бдение на молочишко, – выкладывая на стол седовласой консьержки нечто купюрное, вымолвил мой одномоментно и попутчик, и собутыльник.
– Балу-уете, Аноним Генрихович! – резво сметая подношение со столешницы, залебезила старушенция, – Я ж вам по гроб жизни того… Отслужу-у-у! Здесь же не только на молочишко, а и на пятилитровку конкретно убойного крепленого пивасика «Пузо»!
– Яйца чего-то стало ломить не по разу на дню, – пожалобился Аноним.
– К дождю, блин, к дождю, Генрихович! – угоднически отреагировала бодрячковая консьержка, – Яйца – это вам не щебенка! Моментально метеорологически реагируют!..
– Так в любую ж погоду раскалываются, – озабоченно разминая в промежности, промолвил Аноним.
– Так, если что, я могу и помассировать! – несказанно обрадовалась Викторовна, – Только свистните, и я тут же как тут в любое время суток у ваших волосатых ног!
– Не сто-оит, – направляясь к лифту, как мне покажись, с неким стеснением сугубо конфиденциально для меня пробормотал мой приятель. Пробормотал и, скособочившись многозначительным взглядом, добавил: – Некогда ведущая урологша Кремлевской ветеринарной лечебницы. Правда, в последнее время ударилась в человечью наро-одную(!) медицину… Все натирать бы ей всяческой гадостью, в зловонных травянистых настоях отпаривать, маять засосными поцелуями и… варварски массировать вплоть до умопомрачительных гематом…
Надо признаться, эффект от всего нулевой…
Десятиперсонный элитный лифт вознес нас к седьмому этажу подошвенноласкательно и головонесотрясательно. «Для людей делано! – восторженно помыслил я, – Не для скотины.»
– Ты эт… Не стесняйся, Вениамин, – шурудя ключом в замочной скважине усыпанной блескучими стразами двери, пробормотал Аноним, – Чувствуй себя как дома, но и… не забывай, что в гостях. Мы ж с тобой впервые пьянствуем. И откуда мне знать, каков ты во хмелю?
– Оно понятно – непредсказуемо, – согласился я, озаботившись тем, что и Аноним поведенчески мне в пьянстве неведом.
– То-то и оно, – смахнув со лба испарину, вымолвил, судя по всему, элитно проживающий бомж.
«А вдруг да и вовсе..?! – неожиданно для себя мысленно обеспокоился я, – А вдруг да и абсолютно чужую квартиру вскрывает грабительски?! А я потом как сообщник ментовскую зону топтать?!»
– Погодь, – придержал я за рукав Анонима, – Ты это… Ты, прежде чем свой ключ во всякую скважину пихать, предъявил бы мне – старшему лейтенанту МПАХа – свой паспорт с тутошней пропиской!
– Изволь, – протягивая мне паспортину, ничуть не заартачился мой собутыльник.
И ту-у-ут(!!!) дверь распахнулась, гулко долбанув его по лбу! Аноним свел глаза к переносью, пошатался словно пьяный моряк в девятибалльный шторм на палубе, но в конце концов все-таки устоял...
Итак, не медля ни мгновения, в проем распахнутой двери резво вышагнула вооруженная массивным черным пистолетом явно импортной марки облаченная в голубой махровый халат остроносенькая, лупоглазенькая, сухощавая и довольно-таки свежая личиком брюнетка лет сорока. Не замечая меня, она, сокрушенно ахнув, кинулась к Анониму и принялась суетливо растирать его лоб, сопровождая сие остужающими дутьем из своего миниатюрного ротика и прикладыванием вороненой пистолетной стали.
– Прости, Аноним! – запричитала пусть и не красавица, но и далеко не страхолюдина, – Прости меня – дуру набитую!
Покажись, что домушник в замке ковыряется! Вот и решила шибануть его дверью, дабы охоту к преступности напрочь отбить – чтобы впредь гнусу было неповадно!..
Ты-то всегда ж быстрехонько замок отмыкал! А тут чего-то замешкался... И электронный глазок почему-то отказал. Не видно ни зги. Вот и решила, что его объектив воры жвачкой залепили. Как на прошлой неделе у Ивановых…
– Да ладно. Чего уж там? – одной рукой подцепив свой с грохотом выпавший желтокожий кейс, а другой отколупывая от окуляра дверного глазка кем-то налепленную бэушную жвачку, примирительно пробормотал дверью ушибленный, – С кем не бывает? Кто не ошибается?..
Знакомься, Снегопадов, – обернулся ко мне Аноним, – Моя супруга Грыжель Казимировна.
– Можно просто – Грыжа, – пригласительно указуя пистолетным стволом в коридор, радушно разулыбалась отчаюга, – Проходите. Не будьте стеснительны…
Мы вошли…
– Ну я ж говорила: не воры, мол, – непринужденно помахивая до несуразности огромной скалкой, выжигательно украшенной черепом с перекрещенными костями, проворчала конопатая, облаченная в кумачовый сарафан бабенция годков этак с полсотни, – Вот всегда ты, Грыжа, в панику вдаришься! Закусишь удила, и хоть за хвост, хоть за гриву оттаскивай! И, заметь, хрен когда оттащишь!..
– Знакомьтесь с нашей домработницей, э-э-э..? – обшаривая меня вопрошающим взглядом, замялась Грыжель Казимировна.
– Вениамин. Вениамин Дракулович… Снегопадов, – разрядил я атмосферу неловкости.
– Достойное, надо сказать, отчество! Не был ль ваш папа вампиром? – вкрадчиво поинтересовалась хозяйка, тщетно пытаясь засунуть пистолет в подмышечную кобуру, пришпандоренную к выполненной в виде телесного цвета крупнодырчатого бюстгальтера сбруе, свисающей от макушки роскошно багетированного овального зеркала.
– Нет, – разочаровал я, как покажись, Казимировну, – Отец мой не из вампиров. Был печником, а на досуге любил порыбачить… А оружие-то в кобуру-у(!) надо б засовывать, а не в ее отражение в зеркале, – пришлось надоумить демонстрирующую пример смехотворной рассеянности.
– Ах! – изумленно воскликнула Грыжа и тут же сноровисто погрузила пистолет по назначению…
Уморительно отхохотавшись совместно с присутствующими по поводу своей неуклюжести, Казимировна, осушая тылом ладони повлажневшие глаза, указала на кумачово осарафаненную тетку со скалкой:
– Наша, кхе-кхе, домработница. Сауна Никаноровна. Будьте добры любить и жаловать!
– Очень приятно! – произнес я, протягивая Анониму его так и оставшийся в моей руке предъявленный на лестничной площадке паспорт, – Вениамин я… Дракулович, как уже было объявлено ранее.
– Я-ясненько, – в медленном ритме постукивая своей воистину богатырской скалкой по ложбине полураскрытой ладони, меланхолично отреагировала невозмутимая домработница, – Веник, значит… Поня-ятно.
Ну я пошла, что ли? На стол надобно б донакрывать, – ковыляя в квартирные недра, пробурчала под нос Никаноровна…
– Вениами-ин! Ты взгляни-ка на него-о – на Анонима! – вдруг всполошилась неугомонная хозяйка, – Он же того-о! Глазенки закати-ил и помути-ился рассу-удком!
– Да не волнуйтесь вы, Гжель Казимировна, – не разгибая спины разуваясь личиной к порогу, подуспокоил я, – Накатить бы ему граммов полтораста, и вновь в норму войдет.
– Ну какая я тебе Гжель?! – пуще прежнего нервозно закипятилась мадамка, – Гр-ры-ы-ы(!!!)жель я! Запомнить нетрудно ж! – и тут за моей спиной завязалась какая-то борьба, сопровождаемая охами, ахами и натужным сопением, – Да помоги-и-и ж мне-е-е!!! – во всю глотку возопила не Гжель, – Он сожре-ет мой пода-арок на Де-е-ень пионе-е-ерии-и – свой нове-е-ехонький па-аспорт!!
Я, пинательно досбросив второй кроссовок, резко развернулся на пяточках и стал свидетелем несказанно потрясшего меня зрелища: Грыжель, завалив Анонима на паркет, хотя и крайне энергично, но и безуспешно пыталась разжать его челюсти, дабы извлечь из них частично зажеванный паспорт!..
– Да помоги ж мне, слюнтяй недоделанный! – сверкая на меня разъяренным взором, взмолилась тигрица в человеческой плоти.
– Я помогу! – опередила мой почти уже начавшийся паспортоспасательный порыв Сауна Никаноровна, на удивление резво подскочившая с занесенной над головой богатырской скалкой, – Кокну разок по башке в зону «Зю, номер три», и забирайте с богом себе документацию! – огласила она свой бесхитростный метод.
– Не би-и-ить(!!!) его по голове-е-е и по всему-у остально-о-ому-у!! – возопила дурнинушкой безударно терзающая Анонима Грыжа, – Отдай па-а-аспо-орт, сучо-онок! То в унитазе утопишь, то в домино просадишь, а то и вовсе – прохожей невесте на свадьбу подаришь! А тут еще и.., жра-а-ать(!!!) надоу-умился!..
И вдруг меня осенило, как бескровно и скоротечно нейтрализовать проблему!
Энергично размяв сцепленные в замок пальцы натуральной и протезной кистей, я пригрозил кулаком застывшей наизготовку со скалкой Сауне: мол, не вздумай встревать; мол, покаешься, если что не по мне, костоломка!..
Убедившись, что воля домработницы отчасти подавлена, я навалился со спины на заборовшую Анонима Грыжу и… Запустив в подмышки злоумышленника пятерни, начал интенсивно щекотать!..
Вскоре Аноним замычал и заподхихикивал, извиваясь под двойным моим с Грыжею гнетом!..
Еще немного погодя, когда я зашурудил в промежности негодника, он выплюнул изо рта вполне сносно сохранившееся удостоверение собственной личности и-и-и… И тут же, судорожно извиваясь, заржала буйно помешанной кобылой Грыжель Казимировна! И я, к собственному ужасу(!), мгновенно смякитил, что, по всей видимости, моя бесчувственная протезная рука неистовствует вовсе не в паху изможденного супруга, а в недрах аналогичной телесной территории его супруженции!
Испуганно ойкнув, я молниеносно избавил супругов от контакта с моими верхними конечностями и ретиво вскочил на ноги!
– Что-о это бы-ыло? – одергивая задравшийся халатный подол, томноголосо справилась поднимающаяся в вертикаль Грыжа, – Почему мне было о-о-оче-ень(!!!) смешно-о?!
– А ничего особенного, – не промедлила с комментарием Сауна Никаноровна, – Он же своим протезом в твои... Читать следующую страницу »
Частный вебмастер