– Ты чего-о-о э-это?!! – ору сердито-пресердито, – Како-ого беса баламу-утишь?!
– Айда! Айда-а ко мне быстре-еича!! – тиская меня вплоть до сбоя дыхательного и сердечного ритмов, агитирует Леха, – Вот-вот начне-ется!!.. А ты где-е пропада-ал?!
– Хвор-рал, – глаголю сущую правду, – Т-только вч-чера больничный лист закрыли. Неделю с гаком отвалялся.
– И че-ем хвора-ал, и с кем валя-ялся?! – игриво и болезненно сверля указательным пальцем мое подреберье, хохмит Леха.
– А с кем мне валяться(?!), если температура под сорок, – говорю, не скрывая обиды за столь легкомысленные и антигуманные по поводу моего недуга шутейности, – Да я, если хочешь знать, инфекционно болел!
– Ой!! – испуганно вскрикивает теннисным мячом отскакивающий от меня кузен.
– Да уже не заразный, – пытаюсь успокоить моментально вынырнувшего из эйфории и стрелой по самое оперение воткнувшегося в фобию, – Выздоровел, и анализы даже лучше, чем у кошки.
– А с какого боку тут кошка? – продолжая держаться от меня не ближе расстояния протянутой руки, недоумевает экономящий движения кузен.
– Да Муська-то наша аккурат передо мной приболела: пипка сухая да горячущая, кашляет, чихает, не мяукает...
– Ага. Так я и поверил.., – перебивает Леха, – «Пипка сухая.., кашляет, чихает...». А пи-ива с воблою не проси-ила?! А в ночни-ик за ку-уревом не посыла-а-ала?!.. Дурака валяешь?!..
Ты, Венька, всякую лабуду заливать-то залива-ай. Можешь и в унитазовое хайло поструить, хочешь – в чайник иль кофейник... А вот мне-е-е!.. Мне-е не на-адо-о!.. И не на-адо из своей кошки делать человека!.. Не поверю... И че-ем это наша барышня, если не ветврачебная тайна, приболе-ела?!
– Чем-чем.., – пробормотал я, – Да кошачьим гриппом. Чем еще кошка может болеть? А от нее и я воздушно-капельно эту инфекцию подцепил.
– Оть-тю-ю-ю! И чего, смерте-ельности(!) случаются?
– А то-о-о! – сгримасничав скорбь важнецкую, я начал разворачиваться для продолжения своего маршрута в пищеблок.
– Погодь-погодь, – обежав меня, преградил путь взволнованный Леха, – А ты чего?.. Это... А ты-то чего? Не помер?!
– А хотелось бы? – достойно парировал я, – А по внешнему виду-то не заметно, что я не покойник?
– Да ты чего-о, Венька, немытых дров объелся?! – набычился Леха, – Я ж так спросил – просто-запросто, не подумавши... Да с чего б ты окочурился-то? У тебя ж иммунитет... Ого-го-о-о! Зверский! Тебе и грипп, и грыжа, и эта... Как же ее?.. Да тебе даж гоноре-е-ея-я(!!!) как кобыле репей в гриву!.. Извини, если что-то не так. Я ж в хорошем смысле имел ввиду! Особо по поводу этой... Как же ее?!..
– По поводу гонореи? – ощущая свой явный перевес в словесном перепихоне, снисходительно подсказал я.
– Ага! – обрадованно согласился Леха, – Выпадывает из головы и выпадывает.
– Это хорошо-о, когда тако-ое(!) жуткое вензаболевание вне зоны внимания, – подметил я.
– Ага, хорошо-о! – обрадовался мой шебутной кузен, – А кошка-то ка-ак?.. Подохла?
– Выздоровела, – устало пробормотал я, – Это же не свиной или не птичий грипп. Это ж кошачий. Легче человечьего. Альбинка вообще на ногах и без соплей перенесла.
– Привет Альбинке! – приосанившись, с придыханием сказал Леха.
– Спасибо, – устало ответил я.
– А чего получается?.. Кошачий грипп самый выгодный изо всех? – Леха в очередной раз продемонстрировал незаурядную пытливость своей взбалмошной натуры, – А это... Половыми путями этот самый кошачий грипп передается?
– Ты это на что-о-о, морда протокольная, намека-а-аешь?!! – взревел я.
– А на что я намекаю? – и глазом не моргнув, произнес ни капелюшки не смутившийся Леха.
– Да ты-ы(!) намекаешь на то-о(!), что я-я(!) со свое-ею(!) кошкой се-екс(!) име-е-ел и через это гоноре-е-ею-ю подцепи-ил!! – неожиданно сбившись с мысленного панталыку, я выдал какую-то дичайшую абракадабру.
– Ну ты чего-о-о(?!), Вениами-ин, – опешил Алексей, – А говорил, что грипп, а оно во-она(!) ка-ак... Гоноре-е-ея!.. Это что ж зна-ачит?!.. Ты и с Альбинкою своею, и с кошкою своею, и еще с кем ни попадя?!.. Не, Венька. Знаючи тебя как порядочного офицера, верится с огро-омным(!) трудом...
– Ну и оговорился. Ну и брякнул по оплошности. Ну и что-о?! – заоправдывался я, – Да я-я ни ра-азу(!!!) за жизнь венерическими заболеваниями не страдал! Ну и перепутал кошачий грипп с гонореей. И что тепе-ерь?!
– Да мне-то что? – сочувственно нахмурившись, произнес Леха, – Как ты скажешь, так и я... скажу! Никто-о ничего-о не узна-ает! Моги-ила!
– О чем, господа, разговор? – донесся из-за спины слащавый голосок не последнего в министерстве сплетника – старшего правдодела по пыткам глав администраций сельских поселений капитана Вещмешка Кукурузова.
– Салю-ют, Рюкза-ак! – протягивая пятерню для приветственного пожатия за мою спину, расцвел лицом кузен, – Да о делишках житейских калякаем. Про то да про сё... У Веньки вон неприятности.., – сочувственный кивок на меня совпал с паузой, предвещавшей какую-то извращенную подляну, – Его же собственная кошка ему же самому и подставилась. А он возьми да и попользуйся.., – продолжил виртуозный мозгокрут, – Ну и натура-альную(!) гонорею и подцепи-ил. А потом еще собственную супругу – Альбинку-то – ею и награди-ил. Теперь все втроем и лечатся: они – у кожного дерьмотолога, кошка (как обычно) – у ветеринара...
О как бывает. Хрен бы подумал... Ну я представляю, как это самое скотоложество с крупным или мелким рогатым скотом вытворяется... Но чтобы с венерически неблагополучной ко-ошкой! И куда только Грин Пи-ис смо-отрит?!..
Я часто-часто задышал, лицо залилось жаром, в животе сделалось космически вакуумно, а конечности будто одеревенели... Мне сделалось та-а-ак(!!!) дурно, что организм стремительно (от секунды к секунде) угасал и угасал!..
Вывело же меня из мощнейшего оцепенения раздраженно произнесенное Вещмешком за моей спиной:
– Ты, Леха, или сам дурак, или меня за дурака держишь! Вся-якую(!) херню городишь. И как не сты-ыдно?! И еще этот Снегопа-адов как последний идиот с тобою якшается! Тьфу! – мою шею окропила мелкокапельность рассыпчатого плевка. И тут же, зацепив меня плечом за плечо, разгневанный капитан Кукурузов энергично зашагал прочь, шлейфуя свой путь густоматерными негативными высказываниями по нашему с Лехой адресу.
– Ну во-от, а ты боя-ялся, – дружески похлопав меня по плечу, многозначительно произнес кузен, – Если я-я(!) берусь за дело, хрен кто пове-ерит! Так истину завуалирую да с неправдой перемешаю... Хрен информацию от дезинформации отличишь!
Этот Кукурузов-то отчего взбесился? Да оттого, что его истощенному сплетнями мозгу этакую ядреную кашу ни за что не переварить! От тако-ой(!) пищи кукурузовскому организму один вред: или заворот извилин да вспучивание подкорки, или...
Я слушал будто доносящиеся из потустороннего мира лехины разглагольствования и, постепенно сливая злость, напитывался пользительной бодростью духа. Легча-а-ало-о!.. Подумалось: «И чего тако-ого(!) кадра в четырех стенах на подслушке-подсмотре держат? Да его бы на зарубе-ежный оперативный просто-ор на нелега-алку! Сто-олько(!) бы дров налома-ал...»
– Венька! Ве-енька!! – пытался докричаться до меня Леха, – Вень-ямин! Ты что, оглох от счастья-я-я(?!!), сифилитик ты этакий! Айда ко мне в офис! Сейчас там тако-о-ое(!!!) видео будет! Да положи ты на эти перья и перьями прикрой! Айда, а то стопудово опоздаем!..
Мы не опоздали... Даже устроились на чернодермантиновом обшарпанном диване чуть ранее начала «тако-о-ого(!!!)»...
Треплясь о том, о сем, мы время от времени бросали контрольные взгляды на широкоэкранно и голографически отображаемый монитором интерьер прикабинетного подсобного помещения Вермишели Татьяновны...
– Ну скоро твое видео? – мысленно стремясь в пищеблок за экзотическими перьями, пробрюзжал я, – И чего там будет?
– Сейчас-сейчас. С минуты на минуты там тако-о-ое(!!!) начнется, – пафосно пообещал Леха, – Не сходя с дивана, обоссышься кипятком!
– Опять Татьяновна с похмелья? – зе-ело(!) сомневаясь в перспективе на экстремальное «пи-пи», без толики энтузиазма поинтересовался я.
– Лу-у-учше! – нетерпеливо суча ногами, Леха болезненно зааплодировал своей жесткой ладонью по моему загорбку.
«Синяки поди останутся?! – испуганно осмыслил я возможные последствия сего физического воздействия, – Опять Альбинка будет орать: мол, какая бешеная потаскуха из-под тебя твою спину разукрасила?!.. Непременно будет орать и, вероятней всего, в состоянии (будь он неладен!) аффекта добавит травматической раскраски не скупясь: гуще изначального и широкомасштабней (вплоть до глазных впадин!)...
Таскался б на левак по бабам, не обидно было б... Всего-то редко-редко легкий флирт, кой не грех, а непременная составляющая хорошего тона...»
– Одуреел?! – запоздало вынырнув из пучины вредоносных в данной ситуации раздумий и наконец-то отпрянув из-под лехиной травмировавшей загорбок длани, выкрикнул я.
– Ты чего(?), Вениамин, – недоуменно воззрился на меня кузен, – Больно что ли?
– Да поше-ел(!) ты.., – вскакивая, вскипел я, – Урод! Все, ухожу к Трусико за перьями!
– Ну пого-о-одь! – тормозяще уцепившись за мой рукав, кузен состроил таку-ую(!) уморительную рожу, что мое раздражение улетучилось быстрее быстрого, – Ну пого-одь ты, чуди-ило! – заканючил взбалмошный родственничек, – Вот-вот тако-о-ое(!!!) начнется...
– Да что-о-о(?!) начнется-то, – с неохотой усаживаясь на протертый до серой тканевой основы дермантин, я впрыснул в интонацию свежую дозу раздражения, – Не можешь толком объяснить? А оно (твое, кое якобы вот-вот начнется) мне надо?!
– Надо-надо-надо! – затараторил интриган, – Сильно-сильно-си-ильно! Бесполезно объяснять-то. Ни словами сказать, ни пером описать!.. Это надо воочию видеть и видеть, и видеть!!..
И только Леха озвучил сию агитационную словесность, как на грани слухового порога мелодично скрипнула дверь. Нет, не в загаженной каморке – по нашему местонахождению, а там – в мониторе. И кузен тут же обласкал меня томно-торжествующим взором.
– И что?.., – густо приправив сей параслов едким скепсисом, спросил я, – И кто?
– Она-она! – бриллиантово вспыхнув зрачками, Леха судорожно вцепился в мой окорок, стиснув его до пронизывающей боли. Я вскрикнул, и подумалось: «Вот от э-этого(!) защемления целиком пятерня отпечатается! А потом доказывай Альбинке, строго блюдущей неприкосновенность моей плоти для посторонних, что наследила не женственная рука, а мужественная. Хоть неделю в брюках на кухне спать укладывайся или... Леху для объяснений сегодня же к себе домой заманивай!»
– Ну ты и мужлан, – проворчал я ослабившему хватку кузену. Проворчал и принялся взвешивать расходы на заманивание Лехи для нейтрализации замаячившей вдруг внутрисемейной грозы...
Навскидку тянуло сие антистихийное мероприятие (не беря во внимание закусь) минимум на литру водки, полуведерко крепленого пива и пару бутылок шампанского... Отнюдь не дешеватенько!.. И еще надо было изобрести какой-нибудь хотя бы маломальский повод к визиту. Ну за этим, конечно, дело не станет.
Однако ж, даже в случае успеха никакой уверенности, что мой взбалмошный родственничек наоборот – не усугубит в разухабистом хмелю и без того предчрезвычайную ситуацию. И еще: даже если кузен поведет себя психологически ювелирно, никакой гарантии, что Альбинка воспримет доказывающие не аморальную природу моих синяков доводы за чистую монету. Какой-то она к тому периоду наших межсупружеских отношений сделалась неадекватной...
К примеру, не далее как за месяц до описываемых событий полеживаем мы в постели после трудового интима и, уставившись в потолок, меланхолично медитируем...
Поскучал я, поскучал и, дабы завести непринужденную болтовню, озвучиваю первую взбредшую на ум примитивнейшую банальность:
– Мужчины любят глазами, – она ж, выдержав довольно-таки затяжную паузу, вдруг ни с того, ни с сего с гонором выдает уродливейший и унизительный для моего достоинства абсурд:
– Представляю, – говорит, тыча указательным пальцем в свой пах, – твой стеклянный глаз в моей кунсткамере!
Оттого, что моя не особо далекая женушка назвала свой главный половой признак по-музейному, я, откровенно говоря, не на шутку всполошился: неужели разумом набекренилась?!..
Оправившись же от вызванного ошеломлением внезапного приступа онемения, поясняю ей повторно и более пространно:
– Это так природой сотворено, что мужчины любят глазами, а женщины – ушами!
– Представляю, – ворчит озлобленно, – твой стеклянный глаз в ухе нашей дворничихи Матрены!
– Что за бред?! – возмущаюсь на полном серьезе, – Да этой Матрене сто лет в обед!
– Ну тогда.., – речет, предварительно всхлипнув, – Тогда твой глаз в ухе этой метрополитеновской шлюхи Ната-ашки!! Кума-а тебя с нею ви-идела!
– Како-ой-разэтакой Ната-ашки?!! – гневаюсь искренне и голосисто.
– Какой Ната-ашки?! – болезненно тыча мне локтем под ребра, беснуется Альбинка, – А дежурной из метро! Той, которая тебя в понедельник мимо турникета в электричку бесплатно посадила! Скажешь, не-е было?!..
– Было, – помявшись, признаю имевший место факт, – Так не меня ж одного посадила! Целых десятерых нас посадила! Ну поехали мы в деревню на задержание особо отъявленного государственного преступника, а в карманах ни гроша! Показали залпом ей (Наташке иль не Наташке) десять служебных удостоверений! Она и уступила!
– Всем десятерым уступила?!! – скаберзно выпалила Альбинка.
– Всем без исключения!
– А ты каким по счету был?! – воспылала к статистике моя, образно выражаясь, прободная язва.
– Не по-омню!! – машинально выкрикнул я, – То ли пятым, то ль шестым!
– Ну во-о-от! Не зря-я-я меня мама перед сва-а-адьбою предупрежда-а-ала..! – распустила нюни ревнивица, и давай поносить меня последними словесами...
– Да я эту Наташку в пе-ервый и в после-едний ра-аз ви-и-иде-ел!! – ору, разойдясь не на шутку.
– А ка-ак тогда вы без де-енег обра-атно е-ехали?! – скулит моя дура.
– Авиацио-онным тра-а-анспо-орто-ом!!! – базлаю, теряя остатки терпения.
– За-айцами, без биле-ето-ов?! Стюарде-ессу охмури-или-и?! – беснуется.
– Да никого мы не охмуряли!! Но без биле-етов! Мы ж у задержанного особо отъявленного незаконопослушника его полноприводный двухэтажный вертолет изъяли!.. Ты чего это заладила(?!): дескать, у Матрены в ухе мой стеклянный глаз, у Наташки в ухе тоже мой глаз!.. Только наверное еще в своей заднице его не представила!
– Предста-а-авил-ла-а-а! Сра-азу же и предста-авила-а! Еще до «в у-у-ухе-е»! – рыдает и колошматит меня с обеих рук по тулову...
Совсем баба чего-то в тот совместно жизненный период испортилась...
– Да ты смотри-и-и!! – ткнув по направлению к экрану намедни железно стискивающей мою ногу пятерней, воплем прервал горемычные думы беснующийся Леха, – Смотри-смотри!
И я взглянул, и... О-бом-ле-ел от молниеносно переполнившей меня похоти!..
В вермишелевскую подсобку танцующей походкой вплыла нагруженная хрустальным ведром и титановой шваброй как всегда эротически феноменальнейшая до бесстыдства экономно одетая Петарда Заполошная!
– Четко по графику! – зыркнув на огромные настенные термоядерные ходики с силиконовой курицей, восхитился мой кузен, – Пятый день четко по нему – по графику!.. А сейчас гляди-и-и!..
– Чего, не видел, как полы бабы драют? – наигранно закочевряжился я, хотя полюбоваться дюже желалось!
– Ну, если не хочешь, скатертью дорожка, – обиженно пробурчал Леха.
– Да ла-адно. Чего рушить компанию? – смирился я и почувствовал довольно-таки мощный интимный подъем!..
Петарда с лихвой перекрыла все самые охальные ожидания!..
Отставив ведро со шваброю, бесовка защелкнула дверной замок и ринулась к заветной тумбочке Вермишели Татьяновны.
В мановение моего единственного полноценного ока в ее ручках оказался подарочный миксер хозяйки помещения. Не долго думая, Петарда сноровисто сменила голубую ракетоподобную насадку на шоколадную и, приспустив украшенные блестками кружевные плавки, запитала прибор электрически, тут же введя его под свой мини-подол и погрузив в свои интимные недра!..
Что она вытворя-я-яла-а?!!!.. Неопису-уемо-о-о!!! Что вытворяли мы с Лехой(?), пожирая алчными взглядами порнографическое действо!.. Помнится с трудом…
Приотвлек нас от сексуальной эйфории пророкотавший за спинами полный изумления голосище Вермишели Татьяновны:
– От ни фуя себе! А я думаю: чё эт кокушки не взбиваютса? А оно во-от для чё!
– Инти-имный вибр-ра-атор! – вибрирующим голосом прокомментировал не врубившийся в щекотливость ситуации Леха.
– Ага! – поддакнул я.
– А Татьяновна – дура набитая – им яйца взбива-а-ае-ет!!! – в приступе эйфории больно-пребольно ненароком хлопнув меня по напряженным гениталиям, продолжил общение мой нацело погруженный в созерцание кузен.
– А я ня ду-у-ура-а! – явно обиделась высокопоставленная особа.
Мы с Лехой тут же синхронно ошалели, впав в некое состояние паралича! И даже до ловящей на экране оргазм Петарды нам стало, образно говоря, как до лампочки…
Леха, демонтировав скрытую видеокамеру из подсобки Вермишели Татьяновны, заполучил двухнедельное отбывание штрафной трудовой повинности по уходу за разводимыми в нашем подсобном хозяйстве высокогорными хохотунами.
Я отделался разбитыми на пять дней десятью часами стояния на левой ноге в вестибюле нашего административного здания.
Лейтенант Тарантул Обезьяненко с сержантами Килькием Кашалотовым и Котлетой Говядинской, ошибочно по пьяной лавочке приобретшие на денюху Татьяновны вместо заказанного Чебурекием Астероидовичем миксера интимный вибратор, получили (как и я) по десять часов стояния в вестибюле. С той лишь разницей, что не на левой ноге, а на правой.
Как ни странно, Петарда Заполошная на следующий день после инцидента пошла из поломоек на повышение – в посудомойки. Кстати, тоже как ни странно, у нее наладились с Вермишелью Татьяновной довольно-таки теплые отношения. Даже можно сказать, тесно дружеские.
И еще нюанс. Относительно Татьяновны… Она больше не пыталась сексуально насиловать мужской личный состав. Только морально и исключительно по службе…
Кто не зрил тетрагелевую видеоголограмму, у того бесспорный недобор жизненных удовольствий. Кто не тискал наяву пламенным взором нашу Петарду Заполошную и не фантазировал себя в плотском соитии с сей феерической смазливицей, у того куда-а-а(!!!) с лихвой больший повод к огорчению.
Но кто не пожирал горящими очами именно с широкоэкранного голографи-ического(!) блюда аппети-и-итнейшие и уникальнейшие видеоизыски с Вермишелью Татьяновной в главной роли!.. Нет слов для сочувствия!..
Нечаянно, под космическим впечатлением от вышесказанного, вдруг вспомнилась заведующая кафедрой Философской риторики Верхних курсов экстремальной коррекции менталитета меланхоличных правдоделов МПАХа обворожительная Белиберда Ишаковна Потаскухина... Зно-ойная(!), надо отметить, фигуральность... Иные из курсантов на первой же ее лекции стремительно втрескивались по уши, что пагубнейшим образом сказывалось на их дальнейшей общепредметной успеваемости!..
Нет. А что я все об Вермишели Татьяновне да об Вермишели Татьяновне?!.. Наскучило...
О! Лучше, для разнообразия, о своей экстремальном знакомстве с только что упомянутой завкафедрой Белибердой Ишаковной Потаскухиной поведаю!..
Помнится, будучи еще старшим лейтенантом, повышал я квалификацию на вышеупомянутых мпаховских курсах...
Однажды поздним-препоздним летним вечером, подрабатывая во внеурочное время посудомоем в узкопрофильном кафе для геебогемы «Голубой вулкан», скинул латексный передник и вышел в голубой спецовке из этого клокочущего жерла разврата через задний проход на задний двор для «проветриться».
Темноти-ища(!), хоть глаз выколи. Дышу свежим воздухом и к дефициту освещения оком своим единственным и дюже острозрительным привыкаю...
И вдру-уг(!!!): вижу, некая фигуристейшая интеллигентка в эксклюзи-ивном(!) белоснежном бикини роется в мусорном контейнере... Да так самозабвенно!
Подкараулил я, когда она поглубже вовнутрь засунулась, подкрался мохнопятой похабенью (таежный мелкий хищник). Подкрался, натуральной рукой и ручным протезом этой, образно говоря, практически безоберточной конфетке пути к отходу перегородил и игриво этак нарушил звуковой штиль:
– Ку-ку!
– Ой! – вскрикнула она и от испуга свою аппетитную нижепоясность снаружи вовнутрь перекинула, всецело оказавшись в зловонной емкости.
– Ой! – в свою очередь вскрикнул я и во имя спасения прыткой сексопилки лупоглазым лаподрюком (заполошный заполярный звереныш) нырнул в контейнер, где и неуклюже шмякнулся на спину.
– О-о-ой-й!!! – нечеловечески завизжала вбитая тяжестью моего тела в мусорный хаос, – О-о-ой-ёй-ё-ё-ёй-й!! Ма-а-амочки-и!!!
И тут мой драгоценный единственно натуральный глаз был ослеплен пронизывающим до мозга костей светом!
– Гра-аждане! – донесся сверху писклявый мужской голосок, – В тре-етьем не нужда-аетесь?!
– Тре-етий – ли-ишний! – надсадно простонала из-под меня, судя по обоюдотелесному контакту, резиново упругая и наряду с тем возбуждающе трепетная и разгоряченная представительница противоположного пола, – Убери фонарь, гомик!
– Ну гомик я... или не-ет... Это еще надо доказать! – пропищало сверху, и свет погас, – Не из этих я! А вот прапорщик патрульно-постовой службы – факт!
– А пойди-ка ты, прапорщик, в жопу!! – вдруг прорезавшимся командным голосом рявкнула с грехом пополам выкарабкавшаяся из-под меня дамочка, – Какого херала в семейные дела суешься?!
– А он чего.., муж ваш?! – изумился писклявоголосый.
– А то как же?! – компрессорно позасасывав мои губы (как мне показалось) до самых своих гландов(!), протвердословила компаньонка по контейнеру, – Разве не похоже?
– Почему же? Совсем похоже, – промямлил патрульный, – Н-но-о-о...
– С каких щей мы в мусорном баке милуемся? – опередила прапорщицкую мысль моя плотская соконтактерша.
– Ну да-а-а, – протянул уже нисколько не грозный блюститель.
– Экстремальный секс сексопатолог прописал! – довольно-таки убедительным тоном прокомментировала наше несуразное положение моя соседка по контейнеру, – До-о-окто-ор(!!) прописал!.. Для-ради исправления полового искривления... Нас снаружи не видать? Нет... Детишек рядом не наблюдается? Нет... Гуляй, прапор, вдоль до поперек!
– Ла-адно. Пойду-у, – разочарованно произнес блюститель правопорядка, – Если взаимных претензиев не имеется, да еще и муж с женою, чего мне тут делать? Пойду-у – да-альше подежу-урю.
– Подежурь, подежурь, – страстно обнимая меня, сиронизировала дамочка, – Ал-лё-ё-ё!! Прапор!
– Я! – донеслось уже издали.
– Ты тут около грёбаного «Голубого вулкана» без напарника не ошивался бы!! А то еще ненароком репутацию изгадят!! Если ты всего-навсего лишь прапорщик!
– Прапорщик-прапорщик! – донеслось совсем издалече.
– Ты кто? – усаживаясь на мою грудину, вполне дружелюбно поинтересовалась дамочка, – Будто с неба свалился. Не десантник? А может рашен Бэтмен?
– Не-е-ет, – выдавил я спертым тяжестью ее тела дыханием.
– А как тебя, не десантный не Бэтмен, звать-навеличивать(?), если не секрет.
– Митрофаном Полониевичем, – озвучил я один из своих оперативных псевдонимов.
– Ди-ивное имечко, а отчество еще баще! А я-я-я.., – замялась пока еще незнакомка, – А я... Просто-напросто, Кассиопея я... Кузьминична… Дрюкина. Будем знакомы?
– Будем, – согласился я, – Вы бы только, обворожительная Кас-сиопея, на мою грудь вместо попы б-бюст свой водрузили. А?
– Бэ, – передразнила (как я ее с ходу для краткости перекрестил) Касса, – А ты с каких это пирогов да семечек на меня сметеоритил?
– Из благородного побуждения ради вызволения из мусорного контейнера прекрасной незнакомки! – объявил я.
– Угу. Всей костно-мышечностью и требухой твой благородный порыв ощутила. Ка-ак(!) богатырски ты меня в мусор вдолбенил. Смертельно опаснейший трюк... Да ладно... А ты мне, честно говоря, пришелся по нраву, красавчик. Не желаешь ль продлить и углубить знакомство на лоне моей сказочной спальни?
– Желаю. Си-ильно(!!!) желаю, – плеснул я эмоциональным кипятком.
– Поехали? – грациозно выкарабкиваясь из контейнера, призывно проворковала Касса.
– Пое-ехали! – нежно домкратя обладоненное мною гармонически сформированное опопие, я был накрепко пленен ураганным амурным порывом.
– Руки твои какие-то разные, – опустившись наземь, сподвигла меня на объяснение обворожительная Касса.
– Разные: первая – левая, вторая – правая, – пошутил я.
– Да я и не допускала, что у тебя обе правых иль обе левых, – буксируя меня наружу за шиворот помутневшей от мусорности голубой курточки, отшутилась Кассиопея.
– У меня, девушка, одна рука в форме протеза. И один глаз в той же форме, – пояснил автор сих строк.
– И что у тебя еще в этакой же форме? – с голосовым трепетом слюбопытничала потенциальная полюбовница.
– Больше ничего, – то ли обрадовал, то ли разочаровал я, – Остальное все до молекулы из... Из роддома.
– Где потерял? – как мне показалось, с неким сочувствием осведомилась Касса.
– На невидимых фронтах! – откинув в небытие таежных большеротого сучкоеда и синегубого камнесоса, поуродовавших мою плоть в ходе заготовки дров для министерской бани, вдохновенно солгал я.
– Ух ты-ы-ы! – жестко-трепетно обнимая меня за талию, изумилась Касса, – Боец невидимого фронта?!
– Бери выше! – не скупясь на пафос, погнал я далее фантазию, – Не боец – офицер быстрого реагирования! Это оттого, что от природы на удивление шустрый. Сейчас упорно работаю над ускорением соображения. По званию почти капитан!
– Ух ты-ы-ы! – стараясь шагать со мной в ногу, не поскупилась на эмоции моя спутница к спальному ложу, – Если не секрет, на каком участке этого самого невидимого фронта получены сии украшающие истинного мужчину тяжкие травмы?!
– Уже не секрет, – ответно стараясь шагать в ногу с полуобнаженной грацией, цепко окольцевавшей изящной ручкой мою талию, продолжил импровизацию я, – За истечением срока давности грифа секретности!..
Руку оторвало полуядерным фугасом в операции высшей категории сложности по свержению диктатора Кокосии Ням-нямбы Сухофруктиса – ставленника мирового империализма! Кстати, в ходе штурма его дворца все стволы оборонявшихся вели огонь исключительно по мне!..
А глаз вышиб из девятизарядного «Гальюнтера» сорок пятого калибра смертельно раненый мною коварный резидент ЦРУ Джон Гандон! А.., – спохватившись, что от сочиняемой на ходу героической легенды густо шибает дурнопахнущей брехней, я умолк.
– Ух ты-ы-ы! – будто и не уловив ложнословное зловоние, в очередной раз изумилась и ловко чмокнула меня в щеку Касса, – Ну ты, Митрофанушка, и хват! Герой моих заветных мечтаний!.. Не женат(?), случайно.
– Случайно... не женат, – вильнув душой и даж не моргнув своим единственным глазом, заверил я, чем и (на мой взгляд) разжег к себе пылча-айшей(!) страсти интерес...
Ну и клялся Альбинке в догробной твердокаменной верности вплоть до «чтоб мне сдохнуть, чтоб отсох-отпал под корень!», ну и одержим вензаболевательной фобией... Но с э-этако-ой(!)-то пылкой разик не во грех...
Оказавшись в световом колоколе столбового фонаря-сиротинушки, я боковым зрением пристально присмотрелся к одушевленному предмету моего вожделения: жгучая брюнетка, кожа бронзоватозагарная, лицевой абрис благородно утончен, греческой стройности носик, губки пухлявы, ресницы пушисты, на скуле пикантная родинка; подбородок волевой, но не грубо по-мужски; свисающая с мочки изящного ушка бриллиантовая капелька, бюст... Есть на что посмотреть и отчего ошалеть!.. Животик... В меру упитан и безмерно изящен!.. Бе-едра-а-а!.. Бесподо-о-обный(!) деликатес...
– А ты, Митрофанушка, какого лешего околомусорно ошивался? – увлекая меня в подворотню проходного двора, душевно спросила несравненная Касса.
– Да подрабатываю я тут недалече – в гей-кафешке, – не солгал я.
– То-то гляжу, в голубой ты спецовочке, – выказала прозорливость наяда, – И в какой должности, ежели не секрет, состоишь при сем пикантном заведении? Не из ублажителей ли клиентуры?
– Да ка-ак такое в твою маковку взбрело?!.. Посудомоем горбатюсь в поте лица, – если не брать во внимание «горбатюсь», я сызнова не солгал.
– А не спохватятся ли тебя по причине отсутствия? – обеспокоилась моя обворожительная спутница.
– Навряд ли.., – не терзаясь сомнениями, заверил я, – Сменщик мой уже явился и приступил к посудомойству...
А й плевать на эту треклятую работенку! Было бы чего терять...
– И что так? – увлекая меня за очередной угол, поинтересовалась Касса, – Мало платят?
– Оплата досто-ойная, – подстраиваясь под мелкий дамский шаг, в очередной раз не солгал я, – Кормежка бесплатная да безлимитная и спецовка добротная, и ванна джакузи после смены... Вот только.., – на сих словесах я стеснительно замялся.
– Уж договаривай, коль заикнулся, – подначила Касса.
– Оплата-то приличная, но статус неприличный, – сбившись с шага, заоткровенничал я, – Домогаются! На каждом шагу... У них же весь персонал (в том числе и кухонный) гейского пошиба... То целоваться лезут, то в трусы лезут... То в джакузи, то прямо на рабочем месте зажмут! То заступаешь на смену, а на борту мойки в граненом стакане букет из голубых одуванчиков!..
– Цветы-ы – это хорошо-о! – протаскивая меня через попоясную тумбу декоративного крупноигольчатого шиповника, мечтательно простонала Касса.
– Хор-ро-ш-шо-о-о!! – терзаемый болью от впивающихся в тело шипов, выкрикнул я. Выкрикнул и тут же наступил на что-то живое.
– К-кому тута хорош-шо?! – снизу-сзади взвыл какой-то, по-видимому, испытавший тяжесть моей поступи нагазонный лежебока, – Совсем оборзе-ели!! Шляются тута толпами да культурно отдыхающих граждан да-авю-ют! На хрена-а мой крест-те-ец то-опчете-е?!
– Прости-ите(!), мил человек. Я ж без умысла, – попытался искупить вину автор сих строк, – А лежать на голой земле я бы вам не советовал. Просту-удное(!), надо заметить, занятие.
– Ет на како-овской еш-че го-олой земле-е он лежи-ить?! – хмельно заголосила из района местонахождения возмущенного какая-то дамочка, – Ет-та й-я-я гол-лая на г-гол-лой зем-мле леж-жу! А он н-на мине-е д-дурака валяить!..
Э-эй, муж-жи-ик! Ешче понаступа-ай-ка яму на поястницу! А то ить совь-се-ем засыпа-аить!
– Муж-жи-ик! – с мольбой выкрикнул взбодренный моей поступью, – Ты э-эт!.. Угости-и-ил ба в качестве за моральный уш-щерб выпивкою с куревом!
– Не пью, не курю и вам не советую! – в синхрон с Кассой удлинняя шаг, сказал я.
– Да как-кой жэ ты тагда мужи-ик?! – разочарованно напутствовал моей подошвой потревоженный, – Дура-ак!
– Сам дурак! – парировал я, – А ваш похотливый досуг в общественном месте туберкулезно опасен, аморален и административно наказуем!
– Да пшел-ка ты, козли-и-ина..! – пришла на подмогу солюбовнику вульгарная забулдыжница. Ускоряя и без того прыткий шаг, я не нашелся чем ответить...
В очередной раз завернув за угол, мы оказались перед капотом блистающего в свете далекого фонаря огромного, угловатого, черного, восьмифарного, семидверного, восьмиоконного и шестиколесного вип-джипера «Грандер-Чмоки».
– Живу-ут(!) же люди, – невольно вслух позавидовал я, – Даже в Кремлевском гараже, думается, таких коробочек: раз, два и – обчелся.
– Ну да. Неплохая колясочка, – пикнув сигнализацией и по-хозяйски отворяя водительскую дверь, будничным тоном отозвалась Касса, – Присаживайся, Митрофанушка.
– Какой еще Митрофанушка? – поисково завращав головой, поинтересовался растерявшийся ваш, читатель, покорный слуга.
– Какой-какой... Дак ты-ы-ы(!), красаве-ец... Иль ты не Митрофан?
– Он-он-он(!) – Митрофан Уранович, – зачастил я.
– А минутами ранее (при нашем-то знакомстве) был Полониевичем, – продемонстрировала незаурядную память Касса, чем и стремительно низвергла меня в неловкое положение.
– Был.., не был.., – замедленно усаживаясь в автомобильное кресло рядом с красавицей, промямлил примитивно проколовшийся я, – У меня как вышло-то?.. Вышло у меня...
Мой-то биологический-то отец был Митрофаном... Нет-нет-нет... Это я Митрофан!.. Мой биологический папа был Уренгоем. Прошу прощения! Он звался Ураном. А маманя, еще не выродив меня, ушла к Полонию...
И теперь я напрочь не знаю, кто был моим биологическим пращуром. По документам-то я Полониевич, но в память о первом папе иногда называюсь Урановичем... И ничего в сем не вижу зазорного... А Митрофаном меня нарекли в честь...
– Врьет! – заставил вздрогнуть в упор выпалившийся в ухо чей-то мультяшно-девичий голосок, – Больтун брехльивый.
– Однозначно, Морковь Чингисхановна. Дезинформирует. Умничка! – поощрила кого-то за моей спиной физиономически посуровевшая Касса.
– Давай не повезьем его, а здесь оставьим.
– Не глупи, Морковка, – включая салонное освещение, попыталась остепенить подругу Кассиопея, – Ты погляди-и на него: э-экий краса-авчик! Обернись, Митрофанушка.
Я повиновался и лицом к бледно-желтому личику столкнулся с недюжинно миловидной то ли японочкой, иль китаяночкой, укутанной в белоснежное кимоно, усеянное крупными кумачовыми петухами.
– Ой! – стеснительно прикрыв низ лица радужным веером, стыдливо потупила взор азиатка.
– Ну как? – ласково похлопав по моей щеке, осведомилась Касса.
– Пимпампоньцик! – стрельнув в меня искристо заигравшим взглядом, явно восхитилась Морковка, – Холо-осенький музиценка. Си-ибко-сибко(!) обальденний.
А минья цьмоки-цьпоки будьет? Есили будьет, пойехальи... И пусьть сколько хоцет обманивает. Лись бы со цьмоки-цьпоки ни обманюль!
– Митрофанушка, лапонька, будешь Морковку чмоки-чпоки? – завораживая меня гипнотически томным взором, справилась Касса, – Но только, чур, после меня! Право первого совокупления за мной!
– Я согьлясняя! – звонко захлопав в лаконично упитанные ладошки, Морковка восторженно заподпрыгивала с натуральной желтой кожи автодивана.
– Митрофан! – прикрикнула Касса, чем и вывела меня из оцепенения.
– Йя-я-я!!! – удивила меня мощь собственно гласа.
– Будешь после меня Морковку чмоки-чпоки?
– Угу.
– А меня-я-я?! – без толики акцента прогудела вдруг всплывшая из третьего ряда над второрядной автодиванной спинкой вислощекая, лупоглазая, крупногубая, бобровозубая и наглючая физиономия зре-е-е(!)ловозрастной негритянки.
– Посьле минья! – хлопнув веером по афромордуленции, капризно выпалила Морковка.
– А мне без разницы, с кем, после кого и сколько, – игриво подмигивая по моему адресу то левым, то правым глазищами, самодовольно разулыбалась далеко-предалеко не прелестнейшая представительница негроидной расы.
– Бу-удет Митрофанушка Моро-оженку Пломбировну чмо-оки-чпо-оки? – буравя меня пронзительным взглядом, словно ребенку просюсюкала Касса.
– Угу-у-у, – потупя взор, вяло отозвался я.
– Ну тогда-а... пое-е-ехали-и! – крутнув рулем, залихватски пропела обладательница права на первое совокупление, – Поднатужьтесь, девчата! И ты попедаль, Митрофанушка!..
За моей спиной заскрипело, заскрежетало, защелкало; и автомахина на задней передаче заложила по-черепашьи ленивый разворотный вираж. Загибулисто и тихоходно сманеврировав на проезжую часть, «Грандер-Чмоки», даже ничуть не выказав хотя бы мизерное оживление мотора(!!!), покатил по проспекту имени Ивана Иванова...
Дорога пошла под уклон, и набор скорости довольно-таки не хило возрос....
Вскоре наш автомонстр неоднократно продемонстрировал незаурядный обгонный потенциал...
Дорога вздыбилась на подъем. Ритмы внутрисалонных пощелкиваний, скрежета и скрипа синхронно замедлились. Скорость упала. Сзади надсадно засопели, запыхтели и запристанывали...
Чуть освоившись в пропитанной тревожной загадочностью обстановке и малость приободрившись, я полуобернулся и украдкой скосил свой глаз вниз – туда, откуда доносились скрип и скрежет.
Ба-а-а! Степень моей ошарашенности, образно говоря, зашкалила за все разумные пределы(!!!): Морковка с Мороженкой вножную вращали банальные велосипедные педали, через звездочки и цепи связанные с каким-то автоподпольным механизмом! И не надо было быть физиком-кибернетиком, чтобы сообразить, что многотонная туша хранящего моторное молчание «Грандера-Чмоки» передвигается за счет мускульной энергии нижних конечностей экзотических бабенок!..
Где-то через полчаса муторного тащилова по ночной столице джипер встал.
– Чего вы там? – полуобернувшись, с досадой спросила Касса, – Бросайте лодыря гонять!
– М-мы т-тебе к-кони кобыльи?! Да? Дай отдохнуть! – огрызнулась Мороженка Пломбировна.
– Да с тако-о-ой(!) тягой мы не то что до рассвета не доплетемся, а и вовсе не доедем!! – увеличила гневный накал смазливая автоводительница.
– Гов-ворила ж я, чт-тобы т-тебе то-оже п-педали прила-адить! Ишь ф-фифа сыска-алась! – взбунтовалось студеное именем-отчеством шоколадищеподобие, – Мы-ы кру-утим, а она, значит... Только рулит да тормозит, рулит да тормозит! А я уже по-отом до критического обезвоживания организма истекаю! Долой дискриминацию по расовым признакам!
– Совьисе-ем плё-ёха!!! – надрывно возопила Морковка, – Мой совисе-ем подиха-аить! Дазе в кись-киське вода концилса! Совисем сюхой-присюхой мой кись-киська, как и в «Белий сольнца пусьтыни»! Как зе Митлофануська мине цьмоки-цьпоки безь водицька будьит дельать?!.. Ума ни плилёзю...
– Прикладывай твой ум-заум, не прикладывай... Что толку-то(?!), кукла ты полипропиленовая, – устало опустив лобик на рулевую баранку, съязвила Касса.
– А как зе? Сюхо-плисюхо, – пролепетала Морковка.
– А та-ак(!) «зе», – передразнила Касса, – На кухне за холодильником пятилитровка оливкового масла. Да его хватит, чтобы все кис-киски Копейки захлебнулись!
Я смякитил, что путь наш не близок и лежит в элитное подмосковное вип-поселение, вид на жительство в коем простолюдинам не светит, не маячит и даже не тлеет.
– Ну чего(?), кис-киски. Трогаемся? – полуоборачиваясь, понудила к педалированию Касса.
– А Митлофануська педальки нискокоцки ни клутил! – заябедничала Морковка.
– Не крутил? – с легким укором взглянув на меня, спросила Касса.
– Неа, – признался я, – А у меня этих педалей и нет.
– Хе-е-е! – развернувшись ко мне своим архитектурно идеальным фасадом и спортивно поколыхав бюстом, Касса озарилась эвристической улыбкой, – А я-то думаю: что-о это машина мощью не блещет?! А оно во-он(!) как... Да в этом авто только у води-ительницы(!) (то бишь, у меня) крутильные педали отсутствуют. Потому как я не о четырех ногах, чтобы одновременно вращать, отжимать сцепление да тормозить... А у тебя-я, Митрофанушка, педальки име-еются. Дай-ка подсвечу, – на этих словах объект моего вожделения сунула в мое междуножье дисплейно мерцающий мобильный телефон, и я тут же узрел в глубине подпанельной ниши примитивнейший велосипедный механизм.
– Видишь? – пытливо взирая в мой глаз своими глазками, спросила самая авторитетная из присутствующих.
– И я ви-изу!! – восторженно выкрикнула Морковка.
– Да заткни-ись(!!!) ты, лярва карикатурная! – взревела Мороженка Пломбировна, – Видишь ли, ви-идит(!) она. А чего раньше, когда мы с тобой бок о бок до потери пульса ляжками маслали, молчала?! Сучка!
– Сама суська, – буркнула Морковка, – От суськи слысу...
– А что, двигатель вашего джипера в ремонте? – уложив подошвы своих кроссовок на педали, поинтересовался я.
– И с чего-о ты это взя-ял?! – с примесью издевки и коварностью в голосе спросила Касса.
– Был бы мотор – не педалили б, – озвучил я, на мой взгляд, аксиому.
– Есь мотольчик! – встряла Морковка, – Больсо-о-ой(!)-плебольсо-ой. И дазе гуди-ит. Тойко тихо-о-онесько гудит. Тисе эльектлоцяйника.
А нам, цтобы беньзиньцик икономить, плиходитьца мотольчик ни заводить, а пидальки плиходитьца клутить. Беньзиньцик-та нынце долого-о-ой!.. Денюзек ни напасес-си. А на метлополитене пеледвигатьса совисем стыдна, ни плестизна и тозе ни десево. А наса...
– Правда? – кивнув в сторону заднего автодивана, спросил я.
– Да слушай ты ее – балаболку, – иронически усмехнулась Касса, – Наш джипер питается не бензином, а дизельным топливом. А в остальном, надо признаться.., она права.
На том моменте мне сделалось дурно-предурно! И дальнейшие события после этого разворачивались словно в до безобразия неряшливо сотканом из морфейных кошмаров густющем, но и вместе с тем клочковатом, ядовитоцветастом, зловонном и гадкозвучном психопатическом тумане!.. Душераздира-а-ающа-ая-я(!!!), надо признаться, фантасмагория!..
– Я скоро, – выходя из припаркованного у супермаркета авто, пообещала Касса, – Вы, кис-киски, за Митрофанушкой-то присмотрите да поухаживайте. Но, чур, преждевременно не соблазнять!
– Холёсё, – откликнулась Морковка, – Ни собилязьнять...
Я, предчувствуя на ближайшую и далекую перспективу что-то недоброе (даже и жизнеопасное!), попытался в темноте украдкой нашарить дверной запор.
Отыскивая всякую выпуклость либо впадину, моя рука лихорадочно крутила, дергала и надавливала. Ан тщетно! Казалось, путь к побегу был запечатан по-сейфовски основательнейше...
Вдруг мой указательный палец сквозь узкое отверстие невольно внедрился в некое гладкостенное шарообразное пространство.
Осязательно обследовав сию дверную мини-нишу, я согнул палец до крючковатой конфигурации и с трепетной надеждой на скорейшее освобождение потянул его вовне. Раздался щелчок, и из сиденья в мои ляжки одномоментно с сим электровключательным звуком впилось по некоему жгучему остроконечию, и мышцы от пят вплоть до солнечного сплетения мгновенно стали терзаемы неимоверно мучительными судорогами!..
Мой мочевой пузырь, не перенеся сей экзекуции, безвольно слил свое содержимое наружу! И судороги немедленно прекратились...
От непроизвольного «пи-пи» мне сделалось катастрофи-ически(!) душно, сыро, зловонно и зудливо... В зрительном же поле заплясали языки кровавопламенного костра.
Стыд безобразно испоганил мою доселе светлую ауру, вследствие чего я был готов провалиться не сходя с места... Но... Было б куда проваливаться, с превеликим бы облегчением!.. Посетила мысль об авиакатапульте, ан отогнал ее как абсолютно бесперспективную... Пытливо постучав костяшками пальцев по оконному полотну, я ощутил его неимоверную толстенность.
– Бронированное, – подсказала Мороженка Пломбировна, – Из гранатомета хрен пробьешь... Что-то вроде.., как бы... Не находишь(?!), Морковка, вроде как бы... поросячьей мочой завоняло.
– Нахозю, нахозю, – проявила солидарность азиаточка, – Си-ибко-си-ибко(!) вонюцька.
– Митрофа-анушка.., – окликнула меня негритянка, – Чего молчишь(?!), как в рот воды набулькал.
– Чт-то-о вам уг-годно(?), с-суд-дарыня, – предчувствуя мощнейший публичный конфуз, робко отозвался ваш, читатель, покорный слуга.
– В дверную кругленькую дырочку пальчик не пихал?
– Нет-нет-нет(!), Мороженка Пломбировна. Никуда и ничего й-я не пих-хал!!
– Да не ори-и(!) ты. Чего горло маешь?.. Я ведь к тому, чтобы ты пальчик в дырочку не пихал! А то непреме-енно(!) как дитятя затаришь штанишки под самую резинку вторичными продуктами жизнедеятельности.
Устройство там (в твоем сиденьи-то) дю-юже(!) хитроумное. Какие-то ассиметричные высоковольтные импульсы через электроды в ляжки впендюривает!.. Если все-таки захочется пальчик воткнуть, прежде нажми на крайнюю правую от бардачка кнопочку. Загорится зелененькая лампочка. Вот тогда и пихай без опаски.
«Твой бы инструктаж да чуть поранее! – крайне рахдраженно подумал я, – Спохватилась...»
Водительская дверь отворилась, и в проеме возникли объемистые пакеты (как можно было догадаться по их форме) главным образом с напитками.
– Заправляйтесь, – усаживаясь на сиденье, произнесла Касса, – Фу-у-у! – вдруг брезгливо сморщилась она, – Что-о за во-онь?!
– А это, видать, Митрофанчик пальцем в дырочку воткнулся, – предположила Мороженка.
– Так я ж ее с неделю назад как жвачкой залепила! – недоуменно подтянув к ушам плечи, озадачилась Касса.
– Кто-то, видать, отколупал из хулиганских побуждений твою жвачку, – побулькав каким-то, по-видимому, жаждоутоляющим напитком, продемонстрировала элементарную сообразительность Мороженка.
– Ни я-я-я! – запищала Морковка, – Я ни отьколюпивала!
– А что ты вчера полдня нажевывала?! Прошлогодние колготки?! – пристрастно напустилась на напарницу Мороженка, – Откуда у тебя вчера жва-ачка(?!!), если ты еще позавчера после-едних два евро на косяк марихуаны спустила! А зарплата только послезавтра! И то, если не задержат.
– Не задержат, – заверила Касса, – С утра можете смело шагать к банкоматам... Позвольте поинтересоваться, и где продается этакая дешевая марихуана?
– Да у соседского садовника – Кактусенция Безбанановского – берут, – осведомила Мороженка, – Уж наско-олько(!) то сено сродни марихуане, судить не берусь. Но-о-о... Глю-ючит с него отпадней отпа-адного! Сама на Новый год та-ак(!) напробовалась, что... кожа на пару недель в снежную белизну перехамелеонилась! Ну Снегурочка и Снегурочка! Помните меня, девчата, Снегурочкой?
– А то, – усмехнулась Касса, – Белее мела.
– А тё, – поддакнула азиатка.
Представив дородную негритянку бледнокожей, я все же, как фантазийно ни пыжился, не смог впихнуть сию антиграцию в снегурочкин образ.
– А Митрофан-то кре-епок! – выбрасывая в водительское окно опорожненную пластиковую двухлитровку, прогудела Мороженка, – Креме-ень! Ма-ало(!) кто на электроимпульсаторе не обокакивался. А он хоть бы хны... Всего-то-навсего лишь обописался... Чего желаешь(?), добрый молодец! Пепси, колы, квасу, минералочки?
– Нич-чего, – отказался я.
– Ничего-о так ничего-о... Не-ет худа без добра... Может хоть обссыкаться перестанешь, – воздушно отрыгнув, извлекла позитив из моего отказа Мороженка, – Не обиделся?
– Нет, – ничуть не кривя душой, признался я.
– Хоро-оший(!) мальчик, – поикав и повторно отрыгнув, ободряюще похлопала меня по плечу собеседница, – Молоде-е-ец!
– Молёдье-е-ес! – подхалимажно подпела Морковка.
– А ну признавайся: ты-ы-ы(?!!!), овощная сосулька, жвачку из дырочки выковыряла?!! – темпераментной электричкой просиренила негритянка.
– Да ти сё(?), Моложенка! Ти з миня не пелвый год знаис! – заоправдывалась Морковь, – Ти сё в натуле?!.. Я зе конклетная пацьанка!.. А ту звацьку, котолую я вчела зевала, я есе утлом за холёдильником насла!..
– Ну что, подзаправились? – прервала перепалку Касса, – Поехали...
Мы усердно вращали педали. Однако, несмотря на неимоверные потуги, выбрались за город лишь далеко за полночь. Касса за весь этот изматывающий путь не проронила ни словечка, если не считать время от времени случавшиеся скоротечные телефонные переговоры, производимые ею на каком-то гортанном иностранном наречии.
«Испанский?», – однажды осмелился поинтересоваться я, получив в ответ скупые отрицательные колебания прелестной головки...
«Диалект гималайских косопузов?», – повторил попытку после очередного черезмобильного словоперепихона. На этот раз и вовсе не последовало ни малейшей реакции...
Внося свою до измождения изнуряющую лепту в обеспечение автомобильности, я вдруг всеми фибрами не напрочь лишенной сострадания души остро посочувствовал не однажды наблюдаемым в новостной кинохронике китайским рикшам. В отрочестве я, бывало, размышлял: «Каки-им(?!) же чуде-еснейшим образом эти доходяги без видимого напряга посредством всего-навсего тощемускульной силы везут против ветра на трехколесном велике из одного конца-края огромного города в другой себя, пузатого дядю, мордастого пацана и еще и жопастую тетю с безмозглым псом или толстенным котом на коленях? Всенепременно, под днищем прилажен бесшумный вспомогательный моторчик. А то б совсем нивкакую!»...
Ри-икши-рикши... Да если бы в многотонный бронированный джипер «Грандер-Чмоки» впрячь бурлацкую ватагу, верняк – попотели бы... А тут я всего с парой бабенок до приличной скорости разгоняю! А до моего задействования в процесс они всего-то в четыре ноги справлялись... А раздели-ка увесистость бронированного джипера на троих... Тонны по три на каждого!.. А это около десятка... Да не-е-ет(!) же. Это ж по три-и-и(!) десятка упитаннейших человечин на педалирующую душу... Да како-ой к бесу полуголодный рисоедный рикша такую ораву однорейсового таксанет?!.. Да с места шиш стронет...
– Стоп! – резко тормознув посередь смешанного леса, словно спохватилась Касса, – Девчата, дабы путь не запомнил, зрение ему забинтуйте.
– Сколько? – устало спросила Мороженка.
– Чего «сколько»? – выказала недоумение Касса.
– Ско-олько гла-аз завя-язывать? – с явным раздражением удлинила вопрос шоколаднокожая, – Все-е завязывать или один? У него ж вместо правого невидящая стекляшка.
– Все. Так надежней, – заговорщицки подмигнув мне, распорядилась Касса.
– Че-ем завя-язывать? – явно растягивая передышку, докучала негритянка.
– От подола морковкиного кимоно, к примеру, отполосуйте, – подсказала Касса.
– Не пой-дет, – возразила Мороженка.
– Отчего ж?
– Да она ж (бесстыжая!) свои кимоно шьет из контрафактного тюля. Да сквозь ее придурковатые халаты можно без микроскопа от микробов до хомячков в полный рост разглядывать! Да сквозь те шибко стильные бреши воробей, не складывая крыльев, на полной скорости сквозняком! Не замечала?
– Замечала.
– Вот я тут смотрю и смотрю, а в плане плотности ткани ничего стоящего для обвязки его глаз не вижу!
– И что предлагаешь? – нервно покручивая руль, спросила Касса.
– А что я могу предложить(?!), коли (как только что сказала) ничего стоящего не вижу.
– Но я же чу-увствую(!), име-е-ешь(!) что предложить, – приправив интонационность толикой нетерпения и изрядной дозой раздражения, Касса одарила Мороженку не совсем приветливым взглядом (вернее, совсе-ем(!) неприветливым), – Кака-ая же ты..! – не подобрав (по моему разумению) подходящего нелестного эпитета либо чего-нибудь лексиконно ненормативного, наша предводительница умолкла.
– А я и действи-ительно(!) ничего подходящего для стопроцентного отключения обзора не ви-ижу, – как мне покажись, с первых слов с неким подтекстовым лукавством прогудела Мороженка, – Разве что (за неимением надлежащей материальной базы) вы-ыбить Митрофанушке его глазик последний гаечным ключом!
– Й-я ни бу-у-удю-ю Митлофанюське гльазик вибива-а-ать! – захныкала Морковка.
– А кто бы тебе, криворукой, доверил? – скептически откликнулась темнокожая бестия, – Да ты, прежде чем глаз ликвидировать, всю башку размолотишь!
– Мороженка, надеюсь, ты только что уродливо пошутила? – с явным состраданием взирая на крупно задрожжавшего меня, поинтересовалась Касса.
– Да пошутила я, пошутила. Ясный перец, пошутила, – призналась негритянка и заржала самкой высокогорного хохотуна: – Хга-а-а-га-га-а-а! А здо-орово я вас развела-а-а?!
– Куда уж здоровее? – пробурчала Касса, – Вылитая потрошительница.
– Ха-а-аха-ха-а-а! – продлила ликования Мороженка, – А давайте для потери зрения ему на башку мои панталоны нахлобучим! До чего-о ж они пло-отные! Когда после стирки на кухне сушатся, так сквозь них аж галогеновая лампа не просвечивает!
– А что? Идея! – воспряла духом Касса.
– Не на-а-адо-о!! – представив катастрофический уровень грозящих обонятельного, дыхательного и морального дискомфортов, заблажел я.
– И то верно. Не резон, – рассудила Касса, – Были б они сразу после стирки, другой разговор. А так... Угорит ведь до никакушества!
И экая же ты, Мороженка, антигуманная.
– Ну давайте тогда, коль все не так, не эдак, напялим на его башку морковкины труселя! – с нескрываемой обидой предложила Мороженка, – Уж ее-то неглиже, надо полагать, куда-а(!) с добром стерильней. В чем я, откровенно говоря.., не совсем уверена.
– Ни дам! – на повышенных тонах закочевряжилась азиатка, – Я девуська полядочняя! Без тлусов ни пойеду!.. Бюсьтьгальтель дам, а пло тлусы забудьтье! Луцсе дьавайте напьялим на митлофануськину гольовьу иво обоссьянние шьтани!
– Х-хе-е-е! – развеселилась Кассиопея, – Тебе, Морковь Чингисхановна, ума не занима-ать! Но... Не юли мозгой – стаскивай свои труселя!
– Луцсе узь бюсьтьгальтель. Белите, – повторно предложила азиатка...
На том и сошлись: мои глаза (словно светозащитными очками) были старательно изолированы чашечками морковкиного бюстгальтера...
– Ну что? – облегченно вздохнув, с неким милосердием в голосе произнесла Касса, – Поди сегодня уже изрядно горючего наэкономили? Бросайте свои педали! Транжирно попрем! С ветерко-о-ом!..
Митрофан, может тебе мокрые штанишки-то скинуть да просушить из окна на встречном воздушном потоке?
Я, маемый сыростью ног и промежности, неспешно стащил брюки и вслепую вывесил их на руке за окно...
Двигатель, запускательно рыкнув, перешел на мерный гул... Вскоре мы тронулись – рывком, с моторным ревом и визгом авторезины под бесшабашное мороженкино «и-и-ихо-хо-о-о!!!». Стремительным ускорением меня вдавило в упругую спинку сиденья. И я невольно посочувствовал космонавтам, испытывающим на ракетном старте подобные перегрузки...
– Была бы зима – шарфом б твое зрение обмотали! – выкрикнула Касса, – А так... Не обессудь уж, Митрофанушка! И не брезгуй! Морковка-то на диво чистоплотная! Ее бюстгальтером впору раны без опаски заражения перебинтовывать! А ее стерильным язычком в самый раз эти самые раны зализывать!
– Систе-ейсяя плавда! – восторженно поддакнула азиатка.
Представив себя с пикантным предметом женского туалета в роли большеразмерных очков и меланхоличным «ага» выказав абсолютное непротивление, я втянул вырываемые ветром штаны в салон, расслабился и непроизвольно провалился в пустоту бессознательности...
Приходил в себя в кромешной темноте и медленно-премедленно, мучительно ощущая монотонный озноб, полнейшую телесную разбитость и страдательнейше перенося душевную изуродованность...
Прочувствованно помыслилось: «И в каки-ие(!!!) же мерзкопакостнейшие передряги низвергла меня элементарная моральная разболтанность! А еще офицер МПАха. Позо-ор!»...
– Да снимите же наконец-то с него этот чертов бюстгальтер! – уловилось моим слухом произнесенное Кассиопеей.
– Сё сьнимать-та? Иму и так сильно холёдно! Ись как иво колётить! Совьсем замелзаить голюбцик, – взроптала Морковка.
– Ну.., – застопорилась мыслью Касса, – Дайте ему... хотя бы водки! Иль виски, но только безо льда.
– И каким же образом ему дашь-то(?), коли он ни бе, ни ме, ни кукареку, – проворчала из мрака Мороженка.
– И какого лешего, лярвы, его на голый кафель поклали?! – возмутилась Касса, и я тут же обратил внимание на то, что возлежу на чем-то плоском и дюже студеном.
– Сяс пеленесем. Сяс-сяс-сяс, – затараторила Морковка, и я незамедлительно ощутил, что поднят в несколько рук и несом (почему-то ногами вперед).
– Не уроните, кошелки! – прогудел доселе незнакомый мужской бас.
– Ну и уроним... И что ему с того доспеется? – проворчала Мороженка, – Не стеклянный же...
Чуть погодя я возлежал на чем-то постельном – пушисто ласкающем и обволакивающем мое изможденное тело едва ли не до половины...
Судя по широченному разнообразию звуков, вокруг суетилось несколько человек. Исходя же из осязательного спектра, на мне из одежды присутствовали лишь трусы. Несомненно, влажные...
В организме началось потепление, отчего душа устремилась к некоему равновесию.
– Водоськи-водоськи-водоськи, – засюсюкала надо мною Морковка, – Пей-пей-пей(!), Митлофануська, – и я почувствовал нечто резиново-трубчатое, усиленно внедряющееся сквозь сжатые губы... В язык тонко заструило, и я невольно сглотнул.
– Пьеть! – восхитилась Морковка, – Пьеть как сивый мелин!
– Не как мерин пьет, а как конь, – поправила Мороженка, – И когда только ты русский язык в совершенстве освоишь?.. Похоже, что никогда. Недотепа.
Я жадно сглатывал алкоголь, осознавая, что в моем незавидном положении он только на пользу – заместо лекарства.
– Утю-тю, утю-тю, – лепетала Морковка, – Пьеть как сивый... конь!
– Ты это из чего его, лахудра, поишь?! – откуда-то справа и несколько издали прогневалась Касса, – У тебя соображение есть?!
– Есь, – подтвердила Морковка, – А из сево ево поить(?), есьли из стаканьцика никак.
– Но не из кли-и-измы(!) же, – укорила Касса.
– А сё? – незамысловато отреагировала моя заботливая поилица.
– Да ничего-о-о! – не на шутку вспылила Кассиопея, – Да этой кли-изме(!!!) сто-о(!!) ле-ет(!) в обе-ед, да будет тебе, шмакодявка, известно! Она ж еще при развито-ом социали-и-изме-е(!!!) завулканизирована! Она ж во сто-о-олько(!) внутренностей и сто-о-олько(!) раз внедрялась, что вся в морщинах и трещинах. Да будь она пулеметом, ее ствол давно-о-о(!) бы уж по причине износа был списан и переплавлен! – на этом участке кассиопеиного гневнословия я окончательно осмыслил суть ее претензий к Морковке и... Брезгливо поперхнувшись, я всетелесно содрогнулся и безуспешно попытался языком вытолкнуть изо рта явно негигиеничный клизмин наконечник.
– О! Совисем озивает! – приняв, по-видимому, мои манипуляции за добрый знак, возликовала Морковка, – Клизьмоцька – си-ибко(!) хоёсё...
– Ожива-ает? Ну ка-ак(!) же... Держи-и карман ши-ире! Как бы он от твоей дерьмовой клизмы вовсе в кому не впал иль в агониях не окочурился! – подкинула сухих дровишек в очаг моих душевных терзаний не на шутку разошедшаяся Касса. Не ее б оголение истины, для меня бы за волшебный источник сошла эта резиновая груша-ветеранка... Воистину, зачастую дремучее незнание благостнее доподлинного знания!
– Нисево ни поньимайю, – вынимая из моего рта клизмин наконечник, озадачилась Морковка.
– И каким макаром тебе, кулема ты интернациональная, доходчивей объяснить..? – озадачилась моралистка, – Да пойми-и-и(!!!) ты, что вынима-ать что-либо из своей жопы и вставля-ять это самое в ро-от дорого-ому го-остю!.. Да за тако-ое(!)... соответственной кары еще не придумано!..
– Ну и сё? – без толики смятения в голосе огрызнулась Морковь, – Поду-у-умаесь!.. Есьли хосес знать, я клизьмоцьку в води-ицьке плополоскала, – огрызнулась, но... (к моему величайшему облегчению!) предмет спора из моего рта вынула, проворчав: – В сё-ём плоблемы? Си-истенькая(!) зе она.
– Да с ее биографией-то ей вовек не отмыться! – заверила Касса, – Хоть последний дерьмовый атом от нее отколупай, репутация-то останется прежней! Как и у людей...
Спустя некое непродолжительное время надо мной сызнова зазвучало приторное сюсюканье:
– Опьять-опьять водоська! Све-езенькой(!) накацяла. Та-та коньсилась. Пей-пей-пей(!), пока эта бяка усла собацьку колмить, – на этих словах в мои губы (к неописуемому отчаянью!) воткнулось все то же (до боли знакомое и вплоть до истерики отвратительное!) – резиновое, трубчатое, внутриполостно промывочное и антизапорное!
– Тебе ж яснее(!) ясного было сказано, чтобы Митрофана из клизмы не поила! – откуда-то слева и издали прогудела Мороженка.
– Ну и сё? – настырно и безуспешно внедряя в мою ротовую полость треклятый клизмин наконечник, пролепетала Морковка, – Пока она собацьку колмит, й-я Митлофануську напойю-ю. Пей-пей, мой холёсенький! У нас водоцьки мно-ого-племно-ого! Цельих восьимь бутьилёцек... А хосесь соку? Какова тибье луцьсе: виногладнова, яблоцкинова ильи осинов-вова?.. А мозеть молковнова?..
Я ощущал себя пластмассовым кукленком, с коим увлеченно играется младшевозрастная дошкольница. И до каки-их же ошеломительных манипуляций со мной (беспомощным) донесется хулиганским полетом шальной фантазии не ахти каковский морковкин разум?!.. Сей вопрос волновал меня далеко не шуточно!
– Мо-мо-мо-о-о.., – предусмотрительно не разжимая заградительных для клизмы зубов, издал я еле слышимую бессмысленность.
– О! Заговолил! – обрадовалась Морковка, – Цё зе он хотель сказа-ать?.. «Мо-мо-мо-о-о»...
О! Молко-овнова(!) соку хоцет... Сисяс-сисяс, зайцёнок мой, я за длугой клизьмоцькой под сок в туальет сльета-аю! За но-овой и больсо-ой клизьмоцькой. И будьет тебье молковный...
Прекращение попыток к внедрению в мою ротовую полость пресловутого предмета внутриполостной гигиены и удаляющийся топоток морковкиных ножек несказанно облегчили мое незавидное положение. Безо всякого сомнения, позитивную лепту в процесс реабилитации внес и отнюдь не мизерный объем принятого вовнутрь высоког... Читать следующую страницу »