Шевченко Андрей Иванович Жанр прозы:

17 июня 2015 Юмористическая проза

е кладбище, старое. Памятники там - в духе прежних времён - выделялись красными пятиконечными звёздочками. «Значит, действительно, это появилось в последние годы, раз деревца ещё не успели вырасти...»
   Он окинул взглядом «Новый город»: сотни могил, оградок, в трёх-четырёх местах невысокие ёлочки и берёзки, справа полутораметровая стела, остальные монументы - стандартные: прямоугольные плиты или скорбящие матери. Поле, на котором можно было бы что-то выращивать, взяло в себя, как после побоища с сильным врагом, всю молодёжь города, передовой полк.
   - А там кто-то из богатых?- Максим кивнул на стелу.
   - Кирилл Богданов. Сын директора хлебозавода. Девятнадцать лет. Под поезд бросился. Родители и не знали, что он наркоманит. Потом уж друзья рассказали.
   -А почему под поезд?
   - С ума сошёл. Что-то показалось. Сидели у вокзала в машине. Пошёл и бросился.
   Максим вспомнил некрасивое здание вокзала с лозунгом на тарабарском языке и представил себе летний вечер, молодых людей, гуляющих парочками и компаниями, и спортивного вида иномарку, распространяющую по привокзальной площади весёлую музыку. Из машины выбирается высокий, броско одетый парень и, шатаясь, исчезает в темноте. Только по бледному лицу, которое отражает свет станционных огней, видно, куда он бредёт. Всё ближе железнодорожные пути, всё ближе грузовой состав с тяжёлыми                                                        
грязными цистернами. Парень выходит на перрон. Какое-то воспоминание о маме, отце, младшем братике или сестрёнке останавливает его на секунду, но чёрные монстры, спрыгнувшие с крыши вокзала, где они от злости выгрызли 

                                                      112
половину железных букв бывшего приветствия, подталкивают парня, кривляются и хихикают. Гудит неизбежностью локомотив, стонут от приближения тяжёлого состава рельсы, а монстры упёрлись в спину своей жертвы, в глазах которой ужас и обречённость, и - швыряют тело под жернова стальных колёс.
   Максим потряс головой. «Надо выбираться отсюда. Время к полудню, а здесь, на кладбище, будто и солнце не светит». Он взглянул на простенький памятник в честь Витюши, на табличку. Двадцать шесть. Ещё ничего в жизни и не видел.
   Жёсткий кладбищенский ветер, налетев, как нечистый дух, заставил Максима поёжиться и подумать о том, что, если долго стоять, сотрётся грань между тёплым миром живых и холодным царством смерти. И ещё он так противно воет. Воет и даже на этом, сравнительно открытом месте, находит мелкие препятствия, ударяя по которым, рождает мёртвые звуки. Скрежещут жестяные цветочки на венках, треплются чёрные ленточки с последними замёрзшими словами. Ветер не оставит их ни ночью, ни завтра, ни через день. Как не отступит никогда от мертвецов леденящий холод кладбищенской земли. И лежишь ты, Витюша, в каком-нибудь простеньком пиджачке с окаменевшим телом, которое Светлана Олеговна когда-то лелеяла, купала, целовала, укутывала в шубку. Лежишь, обречённый на холод зимой, на сырость летом... Это Витюша, а вот девушек по какому-то непонятному русскому обычаю хоронят в свадебных платьях. Вот и эту, Юлю, тоже, наверное... Сколько здесь невест, которым не стать жёнами и матерями? Десятки? Сотни? Кто четыреста двадцать раз убил человеческое счастье? Кто?..
   - Светлана Олеговна, для того чтобы собрать материал, мне нужно встретиться с некоторыми официальными лицами, ну, и, конечно же, посмотреть, что собой представляет этот ваш пресловутый Табор. Покажете?
   - Покажем,- кивнула она в сторону въездной дороги. 
   Одновременно Максим услышал голоса. Сразу догадался: группа из пяти- шести человек, спускающихся к кладбищу, тоже подписанты. Очевидно, Семёнова успела сообщить знакомым о приезде московского корреспондента.
   Максим испугался, что сейчас ему придётся выслушивать у могил истории смерти их сыновей-дочерей, и предложил пойти навстречу Теперь первым двинулся он, помимо прочего подгоняемый быстро складывающимся в голове планом действий.
   «Интересно, какая служба предоставит наиболее точную информацию о причинах смертей? Здравоохранение? Морг?» -он задумался на минуту, и                                                        
вдруг - сердце захолонуло: из-под земли выскочил человек со страшным бородатым лицом, пьяными, дурными глазами, весь в глине.
   - Паря, обойди яму! Не для тебя сделана! Пока!..- существо засмеялось-

                                                       113
захрюкало, обнажив гнилые зубы и, наклонившись, принялось вытягивать лестницу.
   - Чей умер, Терентьич?- спросила подоспевшая спутница Максима, и он вздохнул облегчённо: перед ним был могильщик.
   - Привет, старуха! Ты б когда пузырь принесла: я «металлистов» отсюда гоняю! Без меня давно бы и оградки поснимали, черти!..
   - Гоняй, гоняй, Терентьич. А мы тебе поставим. С пенсии куплю. 
   Мужик вытащил лестницу и теперь стоял, любуясь на свою работу. Максим не удержался, заглянул. Яма была аккуратная и неглубокая. Судя по размерам, её будущий хозяин (или хозяйка?) был среднего роста. Теперь его ожидали только ровно срезанные лопатой стены, опилки на дне и белый иней, выдавленный из земли чистым холодом.
   - Зимой хорошо: воды не бывает!- могильщик снова посмотрел на Максима своим неприятным и непонятным взглядом. - А нам плохо: летом копать легче! Умирали бы все наркоши летом! Благодать!..
   - А на что бы ты зимой жил?
   - Верно, старуха! Наркоши - мой хлеб! Лизка с Табора говорила: плати
процент, живёшь от нас! «Пошла ты, говорю, шушера, хорони сама! - и
страшный человек взял лестницу под мышку и, втянув от ветра голову в
телогрейку, зашагал прочь.
   Максим понял, что замешкался, и собрался было идти, но люди, приславшие письмо, находились уже метрах в двадцати, а Светлана Олеговна, до этого поспешно следовавшая за ним, теперь угрюмо смотрела в свежую яму и даже не посчитала нужным ответить весёлому могильщику. Подошли четыре женщины, три из которых выглядели намного младше провожатой Максима, и маленький мужчина неопределённого, скорее всего уже пенсионного, возраста. Они молча приблизились, молча встали у кучи земли, которая сегодня должна была укрыть очередную жертву героина. То ля стеснялись, то ли не могли заговорить, чувствуя близость детей. Максим, чьи нервы ещё не успокоились после встречи с подземным человеком, вдруг с удивлением подумал: «А ведь они сироты. Сироты. Только всё наоборот:
родители, похоронившие детей... Какое пронзительное письмо эти люди прислали нам. Вся редакция — народ видалый — была потрясена. И сейчас все их надежды — на меня. А что толку с моей статьи? Даже если мы всей редакцией выйдем на площадь и начнём громко выкрикивать, ничто в жизни костролей не изменится. Город захватили монстры, они живут чужими смертями, они посещают Милан, едят там человеческое мясо, пьют кровь и, разбросав обглоданные кости, пляшут на них под барабаны. Они сотрут в порошок любого, кто встанет на пути. Как убили Петракова.
   - Здравствуйте, меня зовут Максим.                                                       
   - Да мы всё знаем,- охотно перебила женщина, стоявшая ближе.- Светлана  уже известила нас.

                                                     114
   - Да, да, что это я?.. - встрепенулась Семёнова. - Максим П.., корреспондент газеты. Видите, как быстро откликнулись на наше письмо. Спасибо вам. Вот посмотрел на наших деток. Теперь хочет увидеть Табор. Пойдёмте, пойдёмте, чего здесь стоять?
   С кладбища уходили по другой дороге: так было ближе. Женщины наперебой рассказывали, как цыганский квартал, Табор, по-местному, торгует героином, как подпала под его власть почти вся молодёжь города, а милиция в открытую прикрывает торговцев смертью, и ни власть, ни прокуратура, ни суд не пресекают это: очевидно, и сами материально заинтересованы. Ибо растёт Табор, растёт другой квартал — Европа. И это в городе, где нет ни производства, ни сколько-нибудь сносного бизнеса. Люди, терявшие детей, не раз устраивали митинги возле администрации, требовали принять меры. Безрезультатно. Власть не отреагировала никак. Однажды, после тройных похорон в один день, все, кто провожал умерших, двинулись в Табор, и милиция с автоматами и дубинками стояла заслоном на всех улицах. Наркоторговцы сначала было попрятались, испугавшись погрома, но потом, увидев охрану, повыползали и начали кричать из-за спин, что им ничего не будет, все на их стороне, что они кормят городское начальство, те
— областное, а те — московское. Так и кричали: «Москва за нас». Максим, сославшись на строчки письма, спросил, что за механизм втягивания новых молодых людей придумали наркоторговцы, почему употребление героина стало тотальным бедствием города? Ему подробно объяснили. Одна из женщин, служащая администрации, сказала цифры безработицы среди молодёжи. Она даже принесла с собой официальную выписку из статотчёта. Оказалось, что лишь треть горожан до тридцати пяти лет имеет постоянную работу. Но главная причина заключалась в изуверски талантливой экономической политике наркоквартала. Там создали целую систему так называемых «премий», суммы которых были известны всему городу. За «посаженного на иглу» новенького - «свежака» - расплачивались дозами или деньгами. В городе появились молодёжные банды, зарабатывающие на этом. По вечерам родители перестали отпускать детей даже во дворы домов. Никаких дискотек в городе, за исключением «Милана» для золотой молодёжи, не проводится уже года два. Комендантский час установился сам собой. Осенью бывали случаи, когда «на иглу» насильно садили уже и взрослых. Наркотиками торгуют везде: в школах, больнице, училище, общежитиях, подъездах, на улицах, возле магазинов, на бензоколонках. Местные газеты публикуют броские, слабо завуалированные объявления о наркопритонах. Одна директриса школы пыталась бороться. Сожгли квартиру, уехала из города. В прошлом году зарезали молодого  милиционера, отслужившего в Чечне. Арестовали за это (а потом отпустили) двух воришек, но поговаривали, что истинной причиной убийства была                                                        
непродажность и смелость парня. Слух стал настолько устойчивым, что 

                                                      115
провожать его в Новый город вышли сотни людей. Водители устроили сигналами сплошной по ходу похоронной процессии гул, а матери, похоронившие детей-наркоманов, несмотря на возражения родных милиционера, шли с плакатами «Прощай, последний солдат!»
   - «Свежакам» добровольным,- продолжали женщины свой рассказ о маркетинговой политике Табора,- две первые дозы дают бесплатно. На этом поймались многие в самом начале массовой торговли наркотиками. Тогда среди молодёжи шприц стал чем-то вроде престижа, моды, и существовавшие ещё танцульки и вечеринки собрали первый и самый богатый урожай жертв. Из тех, кто начинал четыре года назад, в живых уже никого нет, они похоронены на границе старого и нового кладбищ. Каждые полгода цыгане умудряются изобрести какое-то рекламное новшество. Система «премий» в самом своём начале просто всколыхнула город: брат втягивал сестру (как Витюша Светланы Олеговны), друг - друга и даже родители - детей. Душу продавали и наркоманы, не владеющие собой, и внешне нормальные люди - за несколько сотен рублей. Преступления в городе давно уже приняли процентов на девяносто наркоманский уклон: воровство или грабёж ради обогащения стали редкостью. Некто Васильцов отобрал у матери пенсию, а когда она встала в дверях, мол, не пущу, ударил по голове кухонным топориком. Женщина умирала сутки и, приходя в себя, просила отправить сына на лечение.
   Они рассказывали и рассказывали, то по одиночке, то перебивая друг друга. Старались сообщить больше фактов, но часто проскакивало невольное «мой Коля», «моя Леночка», и Максим всё острее понимал: проблема больше его воли и способностей, он утонет в этом океане горя и отчаяния.
    Табор показался, когда его «экскурсоводы» ещё не выговорились и продолжали вспоминать хитроумные рекламные ходы наркоторговцев. Это был квартал из десятка больших кирпичных домов в нижней части города, между его центром и кладбищем. Дома не отличались особым изяществом: все красного кирпича, с одинаковыми заборчиками из штакетника, во всех дворах - кирпичные гаражи. Несколько домов были двухэтажными.
   - Вот, весь город построил им эти дворцы,- сказала одна из женщин.
   - Сейчас зима. А летом здесь да там, на речке, и колются, и спят вповалку. Хотя таборщики стараются, чтоб у себя - только продавать. Требуют уходить.
   Они медленно, озираясь, пошли по улице, словно разведчики на вражеской территории. Очевидно, квартал постоянно осознавал опасность своего бизнеса: только лёгкая позёмка, заклубившись у ног Максима, пробежала по улице мимо двух-трёх домов, как из одного двора вышла группа детей, из другого выглянул взрослый человек и без всякого стеснения принялся в упор рассматривать чужаков.  Когда группа с Максимом впереди и с арьергардом                                                      
в виде молчаливого мужичка поравнялась с дозорным, тот крикнул:
   - Эй, что надо здесь? Сейчас милицию вызываем.

                                                       116
   - Лучше сухари суши, Степан,- также громко и вызывающе ответила женщина, которая первой заговорила с Максимом на кладбище.- Вот смотрите, здесь в каждом доме торгуют героином. Да вон...- она махнула рукавом, и действительно, метрах в ста, в переулке, двое молодых людей быстро вышли из двора и, подняв воротники и согнувшись от ветра, зашагали в сторону города.
   -Что - сухари?! - заинтересовался цыган. - Кто такой?
   - Московский корреспондент! - с удовольствием объяснили ему. - Сейчас о вас в газете напишут! Будет тогда и вам, убийцам, и вашим покровителям!
   Степан, явно озадаченный, поковырял пальцем в зубе. Однако это не помогло, и он быстро пошёл в дом.
   - Ну, всё, сейчас будет тревога.
   - Вот и хорошо,- бодро ответил Максим, который чувствовал себя уже не так подавленно, как на кладбище. - Послушаем противную сторону.
   - Эти не разговаривают. Эти нападают, - сказала Светлана Олеговна.- Может, вас побоятся.
   Они прошли почти до конца квартала, когда сарафанная или электронная почта сделала своё дело. На улицу вышли несколько женщин, за ними потянулась малышня. Местные быстро приближались, явно подзадоривая себя громким разговором.
   - Чего им надо?!
   - Писать будут на нас!
   - Зачем писать?! Что?! Не как люди живём?!
   Довольные назревавшим концертом дети просто бегали друг за другом и дразнились.
   Максим обратил внимание, что в толпе маячит и один представитель сильного пола, но явно не из Табора — низкорослый парень лет двадцати пяти-тридцати, с изрытым ямками лицом, словно оспенным.
   - Спокойно, разберёмся,- вставлял он иногда фразу в речитатив цыганок.
   - Здравствуйте,- первым начал разговор Максим.-Я корреспондент газеты… -он показал удостоверение. - Большая группа горожан обратилась к нам в редакцию с информацией о том, что в этом квартале массово торгуют наркотическими средствами.
   -Пошёл ты на ..., сволочь! Зачем пришёл?! Что тебе надо, урод?! Уходи прочь!
   Максим опешил, а на него несколькими голосами обрушились четырёхэтажные проклятья. И не только это. Детвора вдруг схватилась за снег и принялась швырять его, окружив гостей со всех сторон, а одна из местных жительниц повернулась спиной, задрала подол дублёнки и принялась махать им, словно надеялась организовать снежную бурю. Поднялся невообразимый гам. Впрочем, атака, за исключением рыхлых и неопасных снежков, была скорее психической, нежели боевой: вплотную никто не сходился. Женщины, спутницы Максима, отреагировали по- 

                                                      117
разному: одна стояла молча и с сожалением смотрела на бесившихся, Светлана Олеговна качала головой, и на глазах у неё заблистали слёзы, остальные активно вступили в перебранку, стараясь, впрочем, удерживаться в рамках нормативной лексики. Мужичок же вдруг вышел вперёд и, смело вклинившись во вражеский лагерь, взял за шиворот парня-наркомана и потащил к своим.
   - Пусти, дядь Коль! Отстань! - орал тот.
   - Гадёныш, мать бы пожалел! Она ж в больнице другую неделю!
   - Она мне не мать! Мне вон Зойка - мать! Она мне дозу в долг дала, а мать денег не даёт! Что, помирать, да?! Ну, её ... такую мать! Я - здесь живу!
   - В рабстве, да?! — мужичок отвесил племяннику затрещину и толкнул в сугроб.- Сдохнешь, как собака... дурачок.
   Продолжалось всё это не более пяти минут, но грязная ругань, к тому же из уст женщин, остервенелый снежный приступ маленьких бесенят, не стеснявшихся материться при матерях, дама с толстым задом в качестве главного аргумента в споре подействовали на Максима так, что, когда впереди, из-за угла, появился милицейский УАЗик, он вздохнул облегчённо, хотя сразу понял: цыгане позвонили «крыше», и ребята приехали по его душу.
   Легче и впрямь не стало. Четыре парня в форме окружили их группу, оттеснили к своей машине, прикрикнули на местных, и только тогда старший, коренастый сержант с короткими усиками, обратился к одной из женщин:
   - Опять задерживаем вас здесь при совершении хулиганских действий? Придётся составить протокол. А дальше пусть решают. Вплоть до возбуждения уголовного дела.
   - Бери нас в свидетели, Коля! - крикнула одна из цыганок. - Всё подпишем: пьяные, нас избивали, одежду порвали! Давай, Коля, давай! Премия будет! Работайте!
   Сержант поморщился, но ничего не ответил.
   Тихо подъехала тёмно-синяя иномарка, но кто в ней сидел, разглядеть из-за тонированных стёкол - а она встала боком к «хулиганкам» - не представлялось возможным. Местные притихли, но не уходили и о чём-то спорили между собой. Их детвора моментально растворилась, будто зарылась в сугробы.
   Сержант сразу весь подобрался, строго осмотрел задержанных и, наконец, обратился к Максиму:
   - Покажите ваше журналистское удостоверение.
   Он даже снял перчатку, чтобы отнести книжечку к иномарке. Там её долго рассматривали, а милиционер стоял возле открытого окошка, откуда выходил пар, и, полусогнутый, с готовностью смотрел внутрь, ожидая указаний. Обвиняемые вели себя, на удивление, спокойно. Видать, это была не первая их стычка в Таборе. «Сколько раз приходили они сюда за своими детьми? – 

                                                     118
подумал Максим. - Подбирали где-нибудь у забора, сидели рядом, рыдали, глядя, как умирает кровиночка, потом тщетно пытались убедить всё бросить, вернуться к нормальной жизни, к людям. И так из года в год. А потом везли любимое дитя в Новый город и продолжали ходить к нему, уже не уговаривая...»
   -Кому ты служишь? У тебя ж нормальная мать, порядочный отец, - услышал Максим голос Светланы Олеговны. — Как ты можешь так поступать с нами? Или тебе тоже Зойка - мать? Они у нас детей забрали. А вы нас же под арест?
   - А я что? — смутился один из милиционеров и покосился на товарищей. - Я в этой пирамиде самый нижний кирпичик, на меня все сверху давят... Вот с верхних и спрашивайте.
   Наконец, вернулся сержант, а иномарка начала разворачиваться, чтобы уехать. Он медленно подошёл к корреспонденту, встал вплотную и зачем-то повторно прочитал его удостоверение.
   - Российский журналист. Да?.. Наш тебе большой и толстый совет…- он усмехнулся. - Поезжай-ка ты в свою Россию. А здесь наше царство... Через час пробьём твой адрес и всех близких-родных. Так что ходи по Москве и вздрагивай. И лучше не пиши про нас.. Забудь. Всё! Тёток в отделение! - скомандовал он  громко.

                            Псовая охота

   Доехав на дачном автобусе до восьмого километра, она вышла, осмотрелась и неторопливо, опираясь на палочку, двинулась по одной из улиц красивого посёлка, где все строения сильно походили на средневековые европейские замки. Высокие заборы, крепкие, неприступные для врагов ворота, невидимые, но злобно лающие собаки за крепостными стенами вилл, башенки, украшающие двух-, трёхэтажные дворцы, верно, с часовыми, у которых на плече острая алебарда или толстый мушкет…
   Она шла прямо, точно зная направление, и минут через двадцать оказалась на берегу озера. Оставив причал с катерами по левую руку, устало и упорно проковыляла последние полкилометра по боковой улице и остановилась отдышаться возле широко распахнутых ворот.
   У сторожевого домика стояли три охранника – двое средних лет, один помоложе, все в красивой тёмной форме с блестящими пуговицами и средствами обезвреживания на широких ремнях. Они сразу обратили внимание на странную визитёршу, но постоянно въезжавшие в ворота автомобили минут пять мешали страже разобраться с чужачкой. 
   Охранники делали стойку почтения каждой машине и вежливо улыбались ей всеми частями формы, особенно пуговицами. Гости притормаживали в 

                                                       119
узком месте, давая возможность сверить номера, а один из них остановился ненадолго, пока охранники созванивались с кем-то и получали указания.
   - Надо же, и месяца не проездил на своём новом «Майбахе» и опять поменял тачку!.. – услышала старушка, которая теперь стояла у самой границы виллы  и прочей земли и терпеливо ждала, когда можно будет обратиться.
   - Бабка! Тебе чего?! – сказали ей уже другим тоном – отрывистым и раздражённым.
   - Тоже на именины прибыла! Спроси у неё пригласительный билет!
   - Ага! А «Мерседес» оставила за углом!
   Троица охранников захохотала. Улыбнулась и просительница.
   - Здравствуйте, сынки! Мне бы с Николаем Николаевичем поговорить. Только одну минуточку…
   - Так что ты сюда припёрлась, дура?! Есть приёмные дни, вот и приходи в эту…как её…администрацию города! Там с хозяином…мэром и поговоришь!
   - Я ходила. Два месяца ходила. А его всё нет и нет. Не успею я, сынки. Мне срочно нужно.
   - А что за спешка?! Подыхать собралась?!
   Над нею снова посмеялись, но старушка оказалась необидчивой. Она солидарно улыбнулась, но это не было заискиванием. Она улыбнулась спокойно, тепло, словно радовалась, что кому-то весело.
   - Поживу ещё… Дом у меня сносят. А на том месте хотят построить что-то… Торговый дом. Вот. Так мне взамен двухкомнатной квартиры дали комнатку в общежитии. А оно старое, и живут там сплошь вьетнамцы. И моя комната у них… Вот спрошу Николая Николаевича, как мне быть. Я уже в пяти кабинетах была: все отсылают… Другим жильцам квартиры дали, хотя и в стареньких домах, а мне это общежитие.
   - Правильно сделали! – отмахнулся один из старших охранников, увидев машину очередного гостя. – К детям переезжай! Ещё отдельную квартиру хочет!
   - К детям? – удивилась старушка. – Так это ж на кладбище… Никого у меня больше нет. Сначала муж Чернобыль ликвидировал и помер. Дочка военнослужащей была, связисткой. Хотела подзаработать на собственное жильё, в Чечню поехала. Так вроде как свои убили. Неуступчивая была… Вот. А два года с половиной тому назад младший мой ушёл из жизни. На Новый год это случилось. Выпил в гостях плохой водки и умер. Все потравились: пять человек. А умерли Толя, его друг и другова жена. Остальных ещё спасли. Так что не к кому мне переезжать, ребята, одна я. Теперь хоть в подвалы иди живи…
   Так рассуждала она некоторое время, но никто больше не заговаривал со старушкой и даже не смотрел в её сторону: гости въезжали, охранники встречали их, умная овчарка у пункта пропуска, сидевшая на белой, блестевшей от солнца цепи, вежливо провожала взглядом чужие автомобили 

                                                      120
и всем своим крепким, упитанным телом показывала: граница надёжно охраняется. Из-за высокой ограды доносились голоса и звуки музыки.

                                                         ***

   -… А это что?
   - Завод.
   - У Николая Николаевича на даче целый завод?
   - Три. Здесь на территории у него три заводика. Так надёжнее: охрана, сигнализация… На этом штампуют диски с фильмами. Кстати, неплохое качество, мои иногда покупают. А на двух других – оба там, за домом, в самом углу участка, - производят водку и лекарства.  А вот этого употреблять настоятельно не советую. Приличные люди в нашем городе привозят себе лекарства из заграницы. Глава и сам как-то предупредил на совещании: «Все лекарства в городе – мои, поэтому ничего не берите». Я раньше покупал в соседней области, но потом в здравотделе сказали, что там тоже липа. Во всей России липа. Так что теперь – только ОТТУДА. По крайней мере оно действует…
   Некоторое время собеседники шли молча, наслаждаясь хвойным воздухом и красотой аллей, с ювелирной точностью обсаженных где ёлочками, где соснами, где одного сорта лиственными деревьями. Даже небо сегодня, словно подчиняясь какому-нибудь постановлению, выглядело ярко-сине, насыщенно, а для разнообразия разместило повыше горизонта пять круглых облаков.
   Музыка стала тише: мужчины зашли в дальнюю часть парка. Один из них, заложив руки за спину, улыбался, выражая удовольствие. Другой – помладше – всё время вырывался вперёд, а приостанавливаясь, задевал плечом колючие ветки.
   -… Так о чём мы говорили? – спросил старший. 
   - Вы, Виктор Викторович, объясняли мне правила, по которым живут в этом городе.
   - По которым и ты, дорогой мой, будешь жить. Вновь назначенному прокурору важнее, чем кому бы то ни было знать эти правила, потому что ты – закон. Например, простой человек может жаловаться только на простого. На сантехника можно, на начальника управляющей компании нельзя, на продавца можно, на владельца магазина нельзя. Тогда будут порядок, законность и стабильность. А иначе можно таких дров наломать… Вот как этот наш знаменитый Иваньков, который попытался подменить собою все городские органы власти. 
   - Да-да, Виктор Викторович, расскажите, пожалуйста, что тут была за история…с печальным концом.
   - Не печальная, а поучительная!.. Этот Иваньков свою странную, вызывающую деятельность начал уже давно, лет десять назад. То на Новый 

                                                       121
год накупит конфет и фруктов для детского дома, то какому-нибудь садику подарит телевизор. У власти недостаточно бюджетных средств на такую ерунду, а он как бы назло. Но раньше он это вытворял один раз в год, не чаще. Видать, денег не хватало на большее. А в последнее время, и как раз когда Николай Николаевич стал главой города, Иваньков будто с цепи сорвался. Школам компьютеры дарит, часовню строит, памятник Великой Отечественной реставрирует…
   - А на что? Он ведь не был бизнесменом?
   - В том-то и дело. Это для всех загадка. Вообще-то, он ветеран и инвалид. Был ветераном и инвалидом… Да, вспомнил. Почти что в центре города, около седьмой школы, у нас располагался пустырь, который давно уже превратили в свалку. Так Иваньков с сыновьями расчистил его, и кто-то из его детей сделал там автостоянку. Возможно, оттуда и средства. В результате человек настолько обнаглел, что без всяких на то разрешений и согласований попытался заасфальтировать отрезок дороги возле своего дома. Что-то около пятидесяти метров.
   - И все работы – за свой счёт?
   - Да. Он даже сослался на то, что эта дорога тридцать лет не ремонтировалась. Контролёр нашёлся…
  - Отчего же он умер?
   - Отчего… Старый был. К тому же воевал. Наверняка, был ранен. А Николай Николаевич просто поставил его на место. А как же иначе? Если ты ветеран – езди в санатории – власть даёт тебе такую льготу, - обучай молодёжь патриотизму, а не занимайся дорожно-строительными работами. И без тебя справятся… Когда он всё это затеял с дорогой, в нашей местной газете написали, что Иваньков задумал после самовольного ремонта сделать эту дорогу платной… Тот даже в суд обратился: обвинил газету в клевете, но умер, и никакого суда не было.
   - Не выдержал, значит…
   - А что ему выдерживать? На фашистов надо было свои силы тратить, а не Николая Николаевича позорить. А то начались разговоры: глава бездействует, а старики-инвалиды дороги ремонтируют. Куда это годится?.. Кстати, похоже на то, что ещё один такой вот иваньков появился. Только меньшего масштаба…
   - Что, тоже асфальтирует?
   - Нет, к счастью. Тут что-то другое. Вот сейчас и узнаем подробности. Добрый день, Пётр Петрович. Как здоровьице?
   Собеседники, обойдя одну из частей парка, приблизились к дому хозяина и встретились с семейной парой, которая также прогуливалась перед обедом, лениво перебрасываясь фразами и глубоко вдыхая целебный загородный воздух. Обоим было около сорока пяти, оба были среднего роста, средней комплекции, только он брился, а она носила на шее лёгкий летний шарфик, у которого получалось скрывать полтора подбородка из трёх.

                                                      122
   - Здравствуйте. Ничего, ничего.
   Все взаимно поприветствовали друг друга, и Виктор Викторович, узнав, что мэр-именинник ещё не приехал, а гости продолжают прибывать, спросил:
   - Скажите-ка, Пётр Петрович, что там такое произошло с нашим Хорьковым-младшим? А то я, знаете ли, слышал звон, да не знаю, где он.
   - С Колей Хорьковым? – уточнил Пётр Петрович. – Ничего особенного. Вчера явился к нам в отделение гражданин Гаврилов, пенсионер, с заявлением: молодой человек по фамилии Хорьков сначала едва не сбил его на пешеходном переходе, а потом вылез ил машины и нанёс телесные повреждения.
   - Откуда же этот Гаврилов узнал фамилию молодого человека? Таких машин, как у сына главы, в городе ещё три. 
  - А тот и не скрывал. По крайней мере, так написано в заявлении Гаврилова. Пенсионер сказал молодому человеку, что его найдёт милиция, а он ответил: «Чё меня шукать? Я Колян Хорьков, меня тут каждая собака знает». 
   - Да?.. Так прямо и сказал? И как же вы отреагировали?
   - Вот и я уже полдня упрекаю мужа, что никак не отреагировали, - вмешалась супруга Петра Петровича. – Молчи, Петя! То, что вы порвали заявление и выгнали этого жалобщика из милиции – это не реакция. У Николая Николаевича сегодня день рождения, а ты ему такой подарок приготовил.
   - Да откуда он узнает? Прогнали и прогнали.
   - Узнает. Не такой у нас большой город. По телевизору, конечно, не сообщат, но… Кстати, Виктор Викторович, вы видели, какое мы с женщинами поздравление отхрохали главе по местному телевидению? Нет?.. А Петя всё испортил.
   - Я, к твоему сведению, ещё с утра послал участкового, чтобы приструнил этого Гаврилова.
   - Послал участкового… А если он не найдёт твоего Гаврилова? Если тот уже скрывается?
   - Ерунду говоришь, - досадливо отмахнулся Пётр Петрович. – От нашей милиции честный человек никогда не скроется.
   Пары разошлись, продолжив прогулку, а Виктор Викторович спешно достал мобильный телефон.
   - Евгения Евгеньевна? – обратился он после недолгого ожидания. – Вы где сейчас?.. Придётся сходить на работу. Отыщете по компьютеру некоего Гаврилова. Знаю только, что он пенсионер. И дадите дежурной бригаде команду отключить в его доме воду… Завтра скажу: надолго или нет… Не думаю, что у нас в городе двадцать пенсионеров с такой фамилией… Да, отключайте всем, если несколько. Всё, до свидания!
   - Вот так, - сказал он своему собеседнику, пряча телефон в карман. – А то сначала они на наших детей жалуются, а потом улицы асфальтируют.
   - Ну, прям уж улицы. Рядовой случай…

                                                      123
   - Эти рядовые случаи могут привести к очень нерядовым последствиям. Прежнего главу города наши депутаты пытались отстранить от должности. Представляете?.. Если б им это удалось, некоторые газеты могли растрезвонить по всей стране, и началась бы цепная реакция: здесь отстранили, там отстранили. Разве можно такое допустить? Это же разрушение государства. Когда Николай Николаевич занял пост, он первым делом внёс изменения в устав города: если главе выражает недоверие один депутат, срок полномочий главы автоматически продляется на один год. Если группа депутатов, то глава остаётся на второй срок. И, наконец, если рядовой гражданин или несколько граждан… О чём это вы так громко рассказываете, Валентин Валентинович? Опять на какое-нибудь сафари летали?
   Руководители прокуратуры и коммунальной службы вышли на большую лужайку, обрамлявшую дом с трёх сторон, и оказались рядом с беседкой, в которой расположилась целая мужская компания. Большинство держало в руках стаканы с минеральной водой или пивом, но в ту минуту, когда Виктор Викторович со спутником поравнялись с беседкой, никто в ней не охлаждал себя напитками. Наоборот, все дружно хохотали.
   - Какое там сафари, Викторыч! Я уже полгода никуда не ездил! Только к дочке в Москву! И по городу не буду ездить, пока Сергеич не выделит мне машину ДПС для сопровождения! Машину куплю сам! Зарплату гаишникам сам назначу! 
   - А что?! У нас в городе тоже сафари случаются! Слышали про младшего Хорькова и пенсионера Гаврилова? - Виктор Викторович перешёл на шутливый тон, чтобы поддержать весёлый разговор приятелей.
   - Гаврилов?!. Это тот самый, чьи фотографии я с утра раздал по своим магазинам, чтоб не обслуживали?! 
   Ему кивнули.
   - Ну-у, этот ещё легко отделался! В соседнем городе председатель суда недавно сбил двух человек! Так вот те попали. Когда их подлечат, первый будет оплачивать стоимость лобового стекла и, возможно, пойдёт по статье «покушение на жизнь государственного деятеля»! А второй – после того, как заплатит за фары – будет привлечён за попытку скрыться с места преступления: когда судья въехал в остановку, тот отлетел в сторону, в кусты, и, наверное, уполз бы, если б не перелом позвоночника! 
   - Валентин Валентинович, не отвлекайтесь, - напомнили ему.
   - Да-да! Значит, бабы в этой клинике, пардон, женщины, в основном изменяют себе формы задниц! Под какую-нибудь модель, актрису, певицу! Увеличивают, уменьшают, тут увеличивают, тут увеличивают! Тьфу ты, на себе показываю! Мне здесь не надо было!
   - А на каком месте тебе надо было?
   Все засмеялись, но рассказчика это не смутило.
   - Да подождите! Дойдём и до меня! Вот вы слышали, что подмышки можно 

                                                       124
вырезать, чтобы не потели?!
   - А не проще принять душ или попрыскать дезодорантом? – возразил кто-то.
   - Зачем проще?! Дезодорант – сто рублей, а тут две-три тысячи долларов за операцию! И ходи, хвастайся!
   - Ты, Валентинович, не крути, давай о главном, ради чего ездил.
   Сергею Сергеевичу поддакнули, и весёлый рассказчик махнул рукой:
   - Значит, захожу я в кабинет! Так мол и так – о цели визита! До каких, спрашиваю доктора, пределов можно увеличивать?! Приятелю моему – это я про Агапкина – пару лет назад прибавили три сантиметра, но ведь наука не стоит на месте! Наука развивается, отвечает доктор! Особенно такая! Нужная состоятельным людям! Только ваш приятель, видать, ещё застал неорганизованные времена, когда простой спекулянт металлоломом мог увеличить больше, чем нефтяной магнат! Сейчас не так! Всё строго расписано! Вот, пожалуйста! И подсовывает мне прейскурант!
   - Меню! – поправил кто-то.
   Валентину Валентиновичу шутка не понравилась:
   - Это, брат, в твоих кафешках меню! И цены, что даже мне на пирожное не хватает! А там прейскурант! Колонка слева – годовой доход! Вторая – насколько можешь увеличить в длину и в ширину! Дальше – насколько может увеличить свой бюст твоя жена или любовница! Всё – в строгом соответствии с годовым доходом! Смотрю, моя супруга и так соответствует! Она, оказывается, уже после первых родов соответствовала! А вот я немного на большее рассчитывал! Что, говорю доктору, в следующую группу, где годовой доход более пятисот миллионов, мне нельзя? Я же всё оплачу. А доктор этак с грустью отвечает… - Валентин Валентинович убавил тон до тихого и даже мимикой стал подражать пластическому хирургу, чем ещё больше развеселил своих слушателей. – Раньше можно было. Приезжали карлики по метр пятьдесят. А мы им до пятидесяти сантиметров наращивали. Но потом олигархи стали обижаться, что их кто-то может хоть в чём-то превзойти, собрались в Куршевеле на конференцию и установили строгие ограничения. Теперь от величины дохода у нас в России зависят размер у мужчин, бюст у женщин, мощность двигателей на яхте, высота дворца в Лондоне и длина ног любовницы. За этим строго следят. В соседней клинике мой коллега на полсантиметра вышел за ограничения по прейскуранту, на него тут же настучали, так поломали руки и сделали сотрясение мозгов. Уверен, что и у меня работают ИХ люди.
   Последние слова Валентина Валентиновича уже не повеселили собравшихся в беседке, а изумили.
   - Во дают! – сказал кто-то.
   - Это противозаконно, - прибавил своё новый прокурор.
   - Как бы то ни было, ребята, а я решил подождать ещё годик! Вот расширю свою сеть магазинов, тогда смогу претендовать на то, что запланировал! А 

                                                      125
вот и наш мэр! Пойдёмте поздравлять!
   Беседка поднялась и вышла навстречу имениннику, как и все другие гости – с аллей, от дома, из других беседок, из плетёных кресел у бассейна. И пока приближался Николай Николаевич, который, как видно, решил размяться и от ворот шёл пешком, пока троекратно пускали салют с балкона третьего этажа, пока голосом президента и от имени президента шутливо поздравлял виновника празднества выписанный из Москвы известный певец, прокурор придержал Виктора Викторовича за локоть и поинтересовался:
   - Я во второй раз вижу главу города, и опять он в сопровождении китайца. Это личный телохранитель?
   - Что вы! – засмеялся коммунальный начальник. – Далеко этому хунхузу до Брюса Ли. Это тот самый китаец, которому глава продал наш знаменитый хвойный лес. Единственный во всей области. А вообще, говорят, что китаец приставлен к Николаю Николаевичу, чтобы контролировать наш город. И так вроде бы будет с каждым мэром и губернатором. А в западных регионах всех глав будут контролировать немцы. У китайцев, как мне говорили, даже учреждено новое министерство – по управлению российскими лесами.
   - Получается, поделили страну?
   - Нам-то что? На наши доходы этот представитель не покушается. Мы своё возьмём, а на страну начхать. Пойдёмте ближе. И обязательно поздравьте Николая Николаевича с орденом «За заслуги перед Отечеством». Видите, болтается у него на пиджаке? Наверное, весь лес и пошёл на этот орденок.
   - Спасибо! Спасибо! – кивал именинник во все стороны и, придерживая под локоть руководителя городского здравоохранения, высокого мужчину в бледно-голубом лёгком костюме, с коротко стриженными светлыми волосами, продолжал рассказывать ему, а больше всем окружающим:
   - Какой славный городишко Ницца! В аэропорту – только русские самолёты. Естественно, частные. В морском порту – наши яхты. Видел и посудину Абрамовича. Примерно как два американских авианосца. Ха-ха-ха! Что вы говорите?
   Он выслушивал кого-нибудь из гостей, благодарил за поздравления и продолжал:
   - И всё-таки Ницца – неплохой городишко. Я не говорю, что лучше других, просто – не-пло-хой. На пляже – все свои, россияне. Женщины – в купальниках и в бриллиантах. Не может быть? Да я вам фото покажу в местной монакской газете, Валерия Валерьевна! Специально захватил. Бюстгальтер, извиняюсь за выражение, колье или цепочка с охренительным камнем да руки в кольцах. Сразу видишь: наш брат, русский. Точнее, сестра. Ха-ха-ха! Что, что?.. Не совсем понял, потом поясните. Да, а жили мы на высоком месте с прекрасным видом на море. Сначала думали, что нас повезут в гостиницу, а оказывается, у губернатора там давно уже своя вилла. И скрывал ото всех. Причём не какая-нибудь дешёвка эконом-класса за десяток миллионов, а вполне приличное строение, участок… Не такой 

                                                       126
большой, как у меня, - он осмотрелся и пару раз кивнул, здороваясь, - но ведь здесь земля бесплатная, а в Ницце на вес золота. Нет, на вес бриллиантов! Ха-ха-ха!
   Он подошёл к столу под балдахином, уже сервированному и украшенному пятью пышными букетами, взял в руку бутылку вина, и, как видно, последнее ницшеанское воспоминание мелькнуло в его памяти:
   - Да, здесь меня не напоят «Кристелем» за тридцать тысяч евро бутылка, а ТАМ некоторые такой штукой бассейны наполняют.
   - Хватит, Коля! – урезонила именинника жена. – У нас всё по-простому, по-русски. Но гости будут довольны.
   Ей поддакнули, убеждая хозяина, что и его усадьба вполне приличная.
   - Скажи ещё, что водка будет с моего заводика. Кстати, о водке, - Николай Николаевич перестал грустить и повернулся к тому, кого по-прежнему держал за рукав пиджака. – Сан Саныч, в следующую среду к нам приедет замгубернатора и ваш шеф Кашлин с инспекцией клиники по лечению вертальной железы. Наконец-то меня услышали: будет решаться вопрос не только о её стопроцентном финансировании из областного бюджета, но и об открытии дополнительных двадцати койкомест. Но-о не спешите радоваться, - прервал глава радостный возглас начальника здравоохранения. – Эти средства для тех наверху, кто смотрит сквозь пальцы на то, что наша с вами клиника только на бумаге. Кашлину покажете всё, что положено: охоту, рыбалку, баню, девочек. Так, насчёт подарка. Он любит красивое оружие. Это за ваш счёт. За ваш, за ваш, за ваш, дорогой Сан Саныч! Именинник я или не именинник? А именинникам не принято отказывать. Или это про беременных? Ха-ха-ха! Кстати, господа-товарищи, у меня две новости.
   Народ – а возле дома собралось теперь около пятидесяти человек – подался вперёд: все знали, что Николай Николаевич плохого не сообщает.
   - Да-да, сразу две. И обе хорошие. Одна – хорошая для меня, другая – хороша для всех. Ха-ха-ха! Во-первых, я выбил федеральные деньги на ремонт авиатрассы Москва - Владивосток, которая проходит над нашим городом. Во-вторых, к нам приезжает… президент Российской Федерации!
   Последние три слова он крикнул, как будто объявлял выход артиста.
   - Что, не верите? Ну, не в наш замызганный городишко, естественно. В областной центр. Но мало ли, может и к нам заехать. Посмотреть на знаменитый хвойный лес. Ах да, его больше нет. Вот, Антонида Антоновна, а не пожелает ли наш уважаемый президент посмотреть на ваш дом престарелых? Голодные, раздетые-разутые старики без постельного белья – это зрелище. До сих пор помню тот ужас, который испытал, когда заезжал туда во время предвыборной компании. Ха-ха-ха! Это что ж? Через год мне опять туда ехать?
   - Да ведь у вас больше не будет выборов, Николай Николаевич, - возразили главе сразу несколько голосов. – Теперь не будет всеобщих. Теперь по 
партийным спискам.

                                                      127
   - Верно, верно, не будет. Мы теперь вечные. Забыл…
   - Николай Николаевич, насчёт президента – это не розыгрыш? – спросил Пётр Петрович.
   - Нет, что вы. Приедет и очень скоро: через две-три недели. Из той области, в которой он недавно побывал, к нам уже везут две разборные школы, один разборный медицинский центр с новейшим оборудованием, пятнадцать километров асфальтированной дороги и памятник Пушкину. Наверху говорят, что следующий визит у него – на Камчатку. Придётся всё это самолётами перебрасывать. Ничего, зато страна живёт, развивается. Безработица улучшается, экономический рост ухудшается. Или наоборот? Ха-ха-ха! Что вы говорите, Сан Саныч?.. Да наклонитесь вы хоть немного. И как вы в свою новую машину влезаете?.. Гаврилов?..  Господа, вот уже десятый человек толкует мне про какого-то Гаврилова, который будто бы вчера обидел моего сына. Колька уже две недели как в Москве. Осваивается в новом городе, где придётся учиться. Так что никто здесь его обидеть не мог. Ну что, пора садиться?
   Николай Николаевич вопросительно посмотрел на жену и, так как два расторопных официанта в белом уже накрыли праздничный стол, глава гостеприимно сделал жест обеими руками. 
   Пока встречали и приветствовали именинника, пока слушали новость о высоком визите, приезжий певец ещё раз пересмотрел аппаратуру с фонограммами, костюмы и прочее, что необходимо было ему для вечернего выступления и что располагалось за ширмой, на которую были наклеены большие портреты хозяина виллы – «Николай Николаевич и убитый им носорог», «Николай Николаевич и пойманный им тунец», «Николай Николаевич и  посаженная им фиалка». Начинать петь предстояло минут через пятнадцать, и певец, не имея привычки выпивать и закусывать, пока не отработает, решит пройтись. Из аллей, радиально разбегающихся от дома, ему больше других приглянулась сосновая. 
   За столом начались официально-шутливые тосты, а гость удалился шагов на двадцать и поравнялся с той самой беседкой, где местный олигарх только что рассказывал о своём визите в клинику пластической хирургии. Сидеть певцу не хотелось: ещё не устал, и он прошёл бы мимо, как вдруг изнутри услышал громкий голос подвыпившего человека:
   - Эй ты, заходи к нам, выпьем!
   В беседке сидели двое и явно не из местного начальства: оба были в джинсах и в простых клетчатых рубашках. На столе между трёх-четырёх тарелок стояла литровая бутылка водки.
   - Заходи, третьим будешь. А то у нас как-то не по-русски!
   - Спасибо, у меня работа…  - гость из вежливости подошёл ближе. – Я певец…народный артист России… Я приглашён…
   - Так я ж тебя и приглашал! – один из мужиков встал и чуть ли не силой затолкал звезду в беседку.

                                                      128

   - Народный артист, говоришь?.. – повторил он певцу его слова, разливая водку по рюмкам. – А я управляющий всем этим имением, а это Витёк, садовник. Если б садовникам давали звания, он был бы народным садовником России. Сам посмотри вокруг, какую красотищу Витёк устроил здесь за какие-то три года. Так что если у тебя есть дачка в Подмосковье, приглашай Витька: сделает сказку.
   - На фига, Семёныч, мне его Подмосковье? Я тут зарабатываю больше, чем он своими глупыми песенками.
   Певец, не решив ещё, какую линию поведения принять, взял в руки предложенную рюмку и заметил, что бутылка уже наполовину пуста. Это была стадия, когда русские друг другу братья. Значит, можно было не бояться.
   - Вы, Виктор, наверное, не любите эстрады. А я между прочим лауреат четырёх конкурсов, включая «Песню года». 
  - Не хвались! – оборвал его Семёныч. – Все мы  - прислуга. И ты, и я, и Витёк, и охрана у ворот… и собака охраны. Там, - он ткнул палец в живую стену беседки, - баре, а мы прислуга. А за воротами – дикий народ, который бьётся за кусок хлеба и чхать хотел на твои конкурсы. Знаешь, сколько стоит эта водка?
   Семёныч повернул бутылку, и певец увидел этикетку: водка была немецкая и стоила двести евро. Не в каждом московском ресторане могли её предложить.
   - Много стоит. 
   - Вот именно. А мы с Витьком выкушаем её, сколько душе будет угодно. Ну, за здоровье Николаича. Пусть ему! – и он, не смакуя, выплеснул питьё в рот.
   Когда закусили, певец решительно поднялся: Семёныч сразу же взялся разливать по следующей.
   - Нет, ребята, мне нельзя. Я привык работать добросовестно.
   - Ну, как знаешь… - не обиделся управляющий. – Иди…танцуй…
   - Подожди, - остановил его Витёк и поднял вверх указательный палец. – Ты вот по телевизору одну песню пел. Цитирую:
                Зайду в лес, потеряюсь,
                Горизонт весь в тумане…
Какой на фиг горизонт в лесу? Сам подумай. Если только на берёзу залезешь…
   - Иди, иди, - махнул Семёныч. – Витёк любит поумничать, когда выпьет.
   Певец вернулся к хозяевам и их гостям, спел на мотив гимна страны здравицу имениннику, и на него посыпались заказы, причём не только из его репертуара, а даже из женского. День потемнел, сменился вечером, а праздник достиг кульминации.
  Глава снял пиджак, расстегнул рубашку до середины груди и, тяжело 

                                                      129
вдыхая и выдыхая, почти не разговаривал, а любовался подарком – павлином, купленным его подчинёнными вскладчину. Птица уже освоилась, ходила по изумрудной траве газона, выращенной стараниями Витька, распускала хвост и совсем не кричала противным павлиньим криком: по предложению Сан Саныча местные ветеринары сделали животине операцию на голосовых связках.
   Рядом с главой три дамы, включая жену хозяина, громко спорили о нарядах.
   -…Я своей к осени куплю пальтишко со стразами!
   - Как, а сапожки?!
   - Само собой и сапожки. Знаешь, есть такие светящиеся за восемьсот долларов!
   - Светящиеся?! Ой, испугаешься ночью!
   - Так это ж только для вечерних прогулок! Выпущу в парк и буду видеть, где она!
   - Да у вас и так не убежит! Забор – мышь не проскочит!
   - А я хочу своей на день рождения подарить домик! Чтоб три комнатки – спальня, столовая и туалет, - внутри обивка мехом, кондиционер!..
   - Я нашему золотой ошейник подарю и хватит! В прошлом году мы на зимние праздники летали в Швейцарию, так там есть такие специальные отели для собак: кормят мясом жирафов, тайский массаж, иглотерапия, грязевые ванны! Мы нашего Вильда туда на весь день сдавали, а сами – кататься! Муж всё шутил: «Сдай меня, а Вильда возьми с собой»! Ну, девочки, давайте! За любовь!..
   Муж, который сидел от неё по правую руку и, наверное, уже забыл о швейцарских развлечениях, громко втолковывал соседу:
   - … Я думаю, хватит притворяться, что у нас демократия! Пора опять расстреливать! Чиновников полтора миллиона да милиции и внутренних войск столько же! Мы не только Россию, мы весь мир запугаем! А то дали каждой козявке право жаловаться на нас! А некоторые из этих козявок настолько тупые, что не понимают: никаких прав у них нет! Всё это только игра! Временная игра! А мы – механизм, в котором все детали пригнаны одна к другой! Ни вытаскивать детали, ни менять – невозможно! И мы проедемся по любой козявке, только мокрое место останется! А если потребуется – проедем и по всему полю с козявками! 
   - Абсолютно с тобой согласен, Пётр Петрович! В армию – только быдло, крестьян! Как при царе! А то спрашивает меня одна дура: «Почему Сидорова не забираете, нашего соседа, а моего забираете?!» Да ходить мне пешком, если бы не Сидоровы! Вот это забота о российской армии! А не хочешь помочь армии – возьмём сына! Давай, Петрович, за родину! Сан Саныч, присоединяйся!
   Присоединились человек пять. Они выпили и снова распались на пары собеседников, снова каждый много говорил и мало слушал. Даже 

                                                      130
молчаливый Сан Саныч стал общительнее и, закусив ветчиной, начал рассказывать соседу новость:
   - В Интернете читал: сын замминистра напился в ресторане, помочился там прилюдно в кадку с фикусом, полез на сцену и требовал песню «А нам всё равно». Милиционеров, которые приехали его успокаивать, на следующий день выгнали из органов. Ещё бы: папаша – туз, не наш уровень…
   - Вообще-то хулиганство, совершённое с особым цинизмом. А милиционеры сами виноваты. Сначала они обязаны выяснить, кто перед ними, а потом уж задерживать. Или не задерживать…
   Новый прокурор отпрянул, не договорив: сосед, вставая зачем-то,  больно ударил его локтем в бок.
   - А я теперь помещик, Николай Николаевич! – громко, почти криком обратился неповоротливый гость к хозяину. – Уважаемый, - поманил он ладонью певца, - нельзя ли исполнить что-нибудь шансонное? «Кресты мои, Кресты» или «Бутырка, милая Бутырка»?
   - Какой же ты помещик, Валентин?! До сих пор был бизнесменом и вдруг помещик?! Ты какую водку пил?! Ха-ха-ха!
   - Заблуждаешься, Николай Николаич! Пока ты повышал квалификацию в Ницце, я выкупил разорившийся совхоз, и теперь мою усадьбу обустраивают двести крепостных.
   - Зря ты так про мои курсы! Учили нас очень серьёзно! И в Ниццу полетели не все, а только такие, как я: кому орден дали или кто в конце курсов представил успешный проект из опыта своей работы! А у меня и орден, и проект сразу!
   - И что за проект?! – уже более вежливо поинтересовался Валентин Валентинович.
   - А помнишь, в позапрошлом году мы перекрывали асфальтом центральную улицу?!
   - Ну, как же! Он через месяц рассыпался, и его посметали со старого слоя!
  - Вот-вот! – обрадовался глава. – Этот проект и оказался самым удачным! А нас, глав, было на курсах двадцать два человека! И представляешь, ещё один глава составил точно такой же проект! Только он взял откат в восемьдесят процентов, а асфальт уложил в один сантиметр! А у меня откат девяносто процентов, а слой – пять миллиметров! Я победил! Так что курсы были очень серьёзными, многому научили!
   - Ну, что ж, Николай Николаич! Выпьем за науку!
   - За науку! – поддержали бизнесмена-помещика. – За повышение квалификации в нашем нелёгком деле! Ура!!

                                                        ***

   Дружный возглас гостей метнулся по аллеям и долетел до самых ворот виллы, к которым в эту минуту вышли из леса два уставших грибника – 

                                                       131                                    
старик и подросток. Одеты они были по-походному, теплее, чем требовала погода в этот день. У обоих в руках были пластмассовые вёдра. 
   - Ну, что, внучок, измотал я тебя? Считай, около шести часов бродили. Хорошо, хоть не зря. Ничего, здесь недалеко до остановки. Вот только этих заборов я не помню: недавно появились.
   - Это я тебя, дед, измотал. А мне не привыкать много ходить.
   - Эй вы! Пшли отсюда подальше! – крикнули им охранники, которых теперь было двое, не считая овчарки.
   Старик от удивления даже остановился:
   - Чего ты лаешься? По закону берега водоёмов нельзя застраивать частными владениями. А вы тут совсем тропинку к воде притиснули.
   - Этот закон для вас, старый, а наш хозяин живёт на два этажа выше закона! Валите, а то хапните проблем!
   Охранник угрожающе шагнул вперёд, собака приподнялась со своего места у будки. 
   - Пошли, дед, - шепнул младший грибник, - это отмороженные, они и стрелять смогут.
   - Стре-элять? – старик оценивающе посмотрел на стражу замка. – Да-а, а я вас в Великую Отечественную от фашистов спасал. Эх вы!..
   Один из охранников вышел за ворота и положил руки на пояс, оттопырив локти.
   - Дурачина, зачем спасал?! Нам и Гитлер подошёл бы!
     Он захохотал, напарник поддержал его.
  - Тьфу ты. Пошли, Кирюша… Придётся, наверное, вспомнить партизанскую молодость да подорвать этих ублюдков.
   - Зачем кровь проливать, дедуля? – парень, чтоб утешить старика, ласково похлопал его по плечу. – Грех. Я сфотографировал этот дворец на мобильник и дома с комментариями выложу на сайте вор ру. Там уже который год вся страна разоблачает таких хапуг. И про Гитлера тоже напишу.
   - И что, их садят после этого?
   - Пока нет.
   - Вот видишь.
   - Всё равно, не молчим… Смеёмся над ними. Некоторые шутливые подписи сочиняют, частушки…

                                                       ***

   В тот же день, поздним вечером, в дверь пятьдесят четвёртой квартиры одной из пятиэтажек в самом центре города решительно и долго позвонили. С кухни, откуда дурно пахло, ещё громче прокричал ворчливый женский голос:
   - Колька! Чё сидишь?! Опять твои приятели-алкаши шастают! Не вздумай пускать в квартиру!
   
                                                      132
- Да какие приятели? – неторопливо поднялся от телевизора мужчина лет тридцати в футболке десантника без рукавов и с большой наколкой на плече. – Приятели… Ты, мам, всех моих корешей распугала, шугаются заходить…
   Он открыл дверь, и минут пять женщина ничего не слышала, кроме кипящего в кастрюле супа и автомобильных звуков, влетавших через форточку. И потому, когда её сын тихо появился в дверях кухни и молча встал с недоумением на лице, которое сделалось ещё более уродливым, чем было, она вздрогнула:
   - Ты чё, придурок… мать пугаешь?! Случилось что?! Кто приходил?!
   - Мама, ты не поверишь. Приходил мужичок, которого я вчера чуть не шибанул на машине…
   - Ну, и чё?! Денег что ли требовал?! Я тебе, дураку, ничего не дам! Можешь опять садиться!
   - Да какое садиться?.. Его весь день опускают за то, что заяву накатал. Получается, за меня весь город встревает. Менты три раза наезжали, потом какие-то санитары в халатах хотели в дурку отвезти, блатные приходили, обещали на куски покромсать, с почты позвонили, сказали, чтоб пенсии не ждал, сунулся за хлебом – из магазина грузчик на пинках вынес, воду отключили, свет и телефон обрезали, четыре бумажки пришли на какие-то просроченные штрафы… Базарит: всю жизнь всё оплачивал вовремя. Короче, я всё не упомню, что он там тележил, но свору на него выпустили конкретную, не позавидуешь.
   - Чё ты мелешь? Чтоб за тебя милиция заступалась?
   Колян пожал плечами:
   - И я ему толкую: у меня нет крутых корефанов. Все – нормальные пацаны.
   - Ну, и чё? Извиняться пришёл что ли?
   - Да поначалу вроде как извиняться. Типа замордовали за день… А потом… когда весь список наездов перечислил, что-то перемкнуло его. Базарит: буду с кирпичом ходить, увижу тебя на тачке, шибану по лобовому.
   - Ну, всё ясно: тронутый. А ты ещё слушал его столько.
   - Мам, я чё, похож на лоха, которому вешают лапшу? У него рожа опущенного, задолбанного урода.
   - А кирпичами бросается… Ладно, садись есть.
   - Ну… Я прикидываю: лучше притормаживать у переходов…

 

                      Изнасилованная страна

     Станция была большой, и второе купе плацкартного вагона обновилось 

                                                         133
сразу на четырёх пассажиров. Боковушки заняли молодые девушки, явно студентки, одна из которых тут же ушла вслед за целой компанией друзей и подруг, а на приличные места воссели солидные дамы. Напротив бабушки, ехавшей уже вторые сутки, оказалась  женщина средних лет, одетая во всё, что на данный момент считалось лучшим, и, судя по всему, относящаяся к элите нашего в общем-то плебейского общества: работница банка, какой -нибудь администрации или просто бухгалтер, но, естественно, не совхозный. Она как-то чересчур равнодушно и задумчиво сняла верхнюю одежду, села у окна и положила руки на столик, на котором легко можно было заметить хлебные крошки.
   Не то её соседка, усевшаяся рядом со старущкой-старожилкой.  Свою щеголеватую дублёнку она повесила только после обстоятельного и критичного осмотра крючка и всей нижней полки. Широкополую шляпу, которую с трудом можно было отнести к зимней одежде, оставила на голове, не обратив никакого внимания на пристальный и любопытный взгляд студентки. Так как шестого попутчика представляла только одиноко висевшая нутриевая шуба, дама вытянула ноги.  На вид и она относилась к среднему возрасту, но к таким женщинам обычно применяется определение бальзаковский возраст. Впрочем, держала она себя так, что её бальзаковский находился очень близко к тургеневскому. Казалось, дама сейчас достанет из своей маленькой сумочки любовный роман и углубится в него не менее самозабвенно, чем студентка рядом в какую-то тетрадь.
   Поезд тронулся, и, как обычно, это привлекло всеобщее внимание. Бабушка сказала соседке по столику: «Поехали.. .», та вздохнула, словно была не рада, и вагоны, строения, деревья поплыли, а потом и полетели назад, как будто земной шар завертелся быстрее.
За окном царил сумрак из-за низких хмурых облаков, и заводы - непременная деталь окраин в любом нашем городе - выглядели ещё скучнее, чем в солнечную погоду. Посеревший на их территориях снег только усиливал неверное впечатление, будто начинало вечереть.
   Смотреть было не на что, и «бухгалтерша», едва выехали в заваленные снегом поля, повернулась к соседкам:
   - Далеко направляетесь?... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8