МАТРИАРХАТЩИНА

  Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)

            МАТРИАРХАТЩИНА

 Погода спозарань не заладилась: то студеная октябрьская морось, то снежная крупа, то промозглый, порывистый, северный ветрище... Не заладилось и с прорабом: забрался на старте рабочего дня на пока еще до седьмого этажа нарощенную высотку «Центра децентрализации центральных возвышенностей» и-и-и... давай неутомимо отвесным конусом стеновую вертикаль сканировать, не скупясь на матерности по адресу «косоруких каменщиков»...

 – Баба от него вчерась ушла, – сморкнувшись в бетономешалку и с ленцой кивнув на невдалеке беснующегося прораба, прокомментировал каменщик четвертого разряда Толян Безмозглый, – Вот и дрищет с досады в наши пролетарские души.

 – От тако-о-овского(!) не грех и уйти, – при всеобщем внимании бригады стенокладов поддержал разговор конопатый подсобный рабочий Синеротов, – Я б на ее месте тоже ушел. Так себе мужичонка... И к кому же, интересно, ушла? Поди-ка к бизнесмену?.. И чего нонешние бабы к олигархам липнут? И чего они в них находят? И откуда взяться по олигарху на каждую бабу? Не клюква же они, чтобы на каждой кочке россыпью...

 – Не к олигарху – к бабе... его баба ушла, – раздраженно швырнув мастерок в бетономешалку, дораскрыл обсуждаемую тему Безмозглый.

 – Не понимаю. Каковским это образом... к бабе ушла? – с частотой крыльевых взмахов перепуганной курицы заморгал Синеротов.

 – Обыкновенным образом... ушла, – перевесившись через стену и сосредоточенно прицеливаясь для плевка в каску взирающего вниз из окна пятого этажа штукатура Сафрона Фольгоедова, пробубнил Безмозглый, – Собрала барахло да й слиняла. Пока прораб нам здесь мозги компостировал. К молодой бабенке на постоянное место сожительства... переметнулась. Для создания, так сказать, крепкой однополой семьи... Не отвлекай – не мешай мне в штукатура целиться...

 Крупнокалиберно сконцентрированный и снайперски выпущенный слюнно-соплевой сгусток на подлете к цели – то бишь к штукатуру Фольгоедову – был круто отклонен от вертикали внезапным порывом ветра и, обретя наклонность траектории, капитально залепил правый глаз внезапно высунувшегося из соседнего окна Артура Мозгового – бригадира штукатуров и многострадального алиментщика...

 – Надо было, дядя Толя, поправку на ветер делать, – с неким интонационным превосходством произнес доселе увлеченно наблюдавший за подготовкой прицельного плевкометания круглосуточно веселый практикант-пэтэушник Серега, – Если бы дядя Артур не высунулся, все – «пуля в молоке»... А оно вон как непредсказуемо вышло. Смачное попадание! Ишь как башкой-то закрутил. Будто полено в подхвостку вонзилось! Сейчас проморгается и захочет отомстить, а для этого начнет плюнувшего искать.

 Разумней б, конечно, на работягу наплевать. А на бригадира харкать, конечно... К астрологу не ходи, чревато побочными последствиями... Надо было поправку на ветер делать...

 – И откуда такой грамотей уродился? Всё мы зна-а-аем, всё мы понима-а-аем! – парировал вдруг приунывший Безмозглый, – Да какая при этакой шквалистости ветра может быть точность поправки?!

 – А вот для кирпича поправку на ветер можно и не делать, – под доносящееся снизу лихоматное сквернословие оплеванного Артура продолжил назидание пэтэушник, – Кирпич-то (наперекор турбулентности) падает практически вертикально. Из-за охренительного тяготения к Земле по причине высоченной плотности вещества. А вот плевок... Кирпич лучше...

 – Да заглохни, сопляк! – вспылил Безмозглый, – На уголовщину подбиваешь – в мокрушники агитируешь?!..

 – Это что ж получается? Баба к бабе ушла, – усердно посверлив в ухе мизинцем, задумчиво произнес Синеротов, – Это что?.. Чистой воды матриархатщина что ли?

 – Ху-уже! – встрял в разговор анатомически подобный пересушенной низкорослой мумии бездетный двадцатипятилеток Вася Огонек, – Блядство это... натуральное! Да чтобы от меня-я(!) да к ба-абе(!).. жена-а ушла... Да я б ее еще накануне... своими со-о-обственными руками... в кло-о-очья-я!!!.. Совсе-ем лесбиянки оборзе-ели!..

 В целом рабочий день прошел стандартно... Если не брать во внимание, что прораб, добазлавшись до изнурения, накануне обеденного перерыва назюзюкался в стельку, истерично пообещав уйти не менее чем в двухнедельный запой и в конце концов свести счеты с жизнью путем выпрыгивания в обнимку с мешком цемента... из кабины башенного крана... на бригаду «косоруких каменщиков»...

 Да-а-а.., еще поразнообразили монотонность трудовой будни оплеванный Артур Мозговой и по причине ветряных завихрений плевком надругавшийся над его честью и достоинством Толян Безмозглый. Победила жертва, под занавес перепалки (согласно подсчетам присутствующих) с четырех кулачных тычков расквасившая губы злоумышленника до стадии умопомрачительного ботоксного надувательства...

 В остальном же... без существенных происшествий... Ну если не брать во внимание ременно отодранного Безмозглым пэтэушника, заподозренного им в доносительстве на него (Безмозголого) бригадиру штукатуров Мозговому по поводу полученного последним уничижительного плевка в орган зрения...

 И еще... Ближе к исходу рабочего дня мумиеподобный Вася Огонек попал под кирпичный обвал, спровоцированный взобравшимся на огромный штабель сего стройматериала полуобнаженным бетонщиком Кирпичниковым, возжелавшим в ознаменование старта прорабского запоя сольно, зажигательно и «ко всео-о-общему неопису-у-уемому удово-о-ольствию(!!!)» исполнить танец живота. Свою лепту в подвижку штабеля привнесло и произошедшее в районе городской свалки малосущественное землетрясение амплитудой ноль целых и три десятых балла...

 Отделавшись легкой контузией и ушибом обеих коленных чашечек, Огонек был коллективно ощупан на скорую руку.

 Убедившись, что пострадавший ходяч и отчасти вменяем, стандартно обзываемый «жополизом» бригадир Артем Бесполый под свою ответственность за три часа до финиша рабочего дня милосердно отпустил пострадавшего с объекта... восвояси... и на все четыре стороны... Так сказать, во имя ускорения процесса физической и умственной реабилитаций...

 Огонек, бредя к автобусной остановке, широченно улыбался прохожим, неуклюже припадал на обе травмированные нижние конечности и... И приставал к бродячим кошкам и собакам с обниманиями и страстными поцелуями... Четвероногие же друзья человека не отвечали взаимностью: поджимали хвосты и с нервозными повизгиваниями словно ошпаренные припускали прочь... Огонька сия реакция крайне изумляла, более того – безмерно огорчала, отчего сквозь заросли его впалых щек систематически струились горючие слезы, а из ротовой полости вдогонку шокированным животным низвергались потоки нисколь не фильтрованной остро режущей интеллигентный слух варварской брани...

 Автобус маршрута «Ноль целых и три пятидесятых», страстно желаемый Васей Огоньком, (будто назло) словно в воду канул!.. Иные нумерации шли струей, а этот... Как серпом по буферам обрезало...

 Посиживавшая на противоположном конце скамейки по-деревенски укутанная в ватное и пуховое хмурая старушенция, похоже, тоже с нескрываемым нетерпением дожидалась желаемого Васей маршрута... Поначалу тушуясь от не сходящей с огоньковой физиономии идиотской улыбки, она в конце концов попривыкла и даже стала застенчиво отвечать ухмылками...

 Спустя довольно-таки солидный временной промежуток старушенция расцвела аки клоунесса и.., поправив прислоненное к жестяной остановочной стенке нечто полутораметровое, лопатообразное, с выступом на черенке навроде полешка и укутанное в ветхий пододеяльник, прошамкала:

 – Чё?.. Тож ахтобуса дожидаись-ся?

 – Ага, – старательно массируя беспрестанно ноющие травмированные колени, отозвался Огонек, – Жду-жду, а он, ссаку ему в бензобак, все не идет и не идет.

 – А хошь(?), я те хвокус покажу! – обрадовалась речевому контакту старуха.

 – Н-не з-зна-а-аю-ю, – обшаривая фигуру собеседницы вдруг посерьезневшим взглядом, Вася машинально перебросил ладони с разминания колен на шевеление угнетенных холодом ягодиц.

 – А хто знаить? – взяв наперевес замаскированное пододеяльником лопатоподобие, старуха довольно-таки шустро подъехала седалищем по скамье вплотную к Огоньку, – Хошь в увеличительную оптику поглядеть?

 – Х-хочу.., наверное, – с неким сомнением в интонации произнес Огонек.

 – Хгляди-и-и! – после сего многообещающего восклицания бабка сноровисто оголила торчащую параллельно лопатоподобию поленовидность, на поверку оказавшуюся вороненым оптическим прицелом.

 Вася Огонек, смахнув с личины идиотскую улыбку, обласкал поблескивающую линзами прибамбасину знойновосхищенным взглядом... И!.. И, спустя совсем чуть-чуть, осчастливленный каменщик, напрочь позабыв о коленных болях, увлеченно рассматривал сквозь мощнейшую оптику голубей, кошек, людей и даже мелких птах, старательно накладывая на них центральный крестик окулярной разметки...

 По ходу оптической забавы бабка аки степная пигалица щебетала о всем, что взбредало в ее худо варящую головушку; Василий же медленно, но и неуклонно озарялся шокирующей догадкой, заключающейся в том, что в его руках огнестрельное оружие...

 В процессе аналитического ощупывания укутанной в пододеяльник сомнительной конструкции герой сего повествования ненароком нажал на нечто кривенькое и проволокообразное. Тут же думкнуло, и Василию, заполучившему от содержимого собственных рук механический толчок в плечо и в глаз, сделалось хотя и терпимо, но и физически довольно-таки болезненно... В добавок к сему, и без того психопатически расстроенного обуяли симптомы нешуточного испуга, заключающиеся в костно-мышечных вибрациях, зубовном стукотке и в беспорядочном подергивании обоих век ушибленного окуляром глаза...

 Почувствовал ли боль либо испуг попугай национальности какаду?.. Навряд ли... Пуля, продыроватив окно квартиры заместителя мэра по вопросам счастливого бытия населения, угадала меж проволочин клетки и буквально взорвала всеми обожаемого владельца четырех иностранных языков Кешу в пух и прах(!!!), разукрасив гостинную аляповатой многокомпонентной композицией!..

 Зам мэра потом долго и горько кручинился, нудно и безуспешно призывая следственные органы к мобилизации профессионализма. И иные органы (анатомические) упоминал: мол, канул Кеша как в «НЕ-Е-Е!!», будто из «НЕГО-О-О!!!» его расстреляли...

 Старушка, уловив характерный глушительной насадке хлопок, подпрыгнула аки голожоп на раскаленной сковородке, больно-пребольно протаранив теменем торчавшую из остановки угловатую железяку...

 Малость оклемавшись от шока, пожилушка изначально опешила, после чего сжала кулачки и спросила с неврастенической дрожжью в голосе:

 – Т-ты ч-чаго, об-болтус, стре-ел-лил... чё ли?!

 – Не знаю, – идиотски заулыбался Вася Огонек, – Нажал, а оно и само собою торкнуло.

 – Я ж те, дурилка беспонтовая, только посмотреть окруженье мира чарез

 увяличительные стеклышки позволила! – забесновалась пожилушка, – А ты-ы-ы(!!!).., универ-сти-тет те в копчик!.. Да ты зна-а-а-а-ашь(?!!!) хоть, што у внучки моей – Натахи-то – ... кажный патрон на учете! Да ты зна-а-ашь(?!!) хоть, скока энтот самый патрон в денежном выраженьи обходитса!

 – Я не хотел, – не томясь рассудком, сделал оправдание Вася.

 – «Я-я-я ня хот-тел-л-л(!)» – продоложила необратимый курс на скандал пожилушка, – Да што ты, недоу-умок, в нонешней жи-изни хоте-е-ел бы-ы-ы да понима-ал бы-ы-ы?!!..

 Что бы Вася хотел и понимал в «нонешней жизни»?.. Мне – автору сих строк – мало ведомо. Старушенция же, похоже, понимала отнюдь не скудно; судя, безусловно, по ее зашкалившим за пределы адекватности амбициям...

 – Я пытался поня-я-ять!! – отреагировал на эмоц-контакт Василий, – Но... Не надо меня принимать за идио-ота!..

 – Так-то я ничё-ё-ё, – вырвав из рук Василия опододеяленный огнестрел и скамеечно отодвинувшись от него, подостыла эмоциями бабка, – И идиотистей тебя попадалися. У нас жа (слава богу!) повсеместно демократия... Кто б усомнился.., тому б по свинцовому леворьверному сурпризу в затылок. По само средне ухо и под самый Новый год, как завещали вожди мирового пролятарьята!..

 – Заковыристо, бабушка, выражаетесь, – позволил себе встрять в сумбурный монолог ошарашенный экстремальной событийностью Василий.

 – Да это внученция моя – Натаха – во всем виноватая, – сбавив эмоциональный накал, прошамкала старуха, – Скоко ж было говорено(?!), штобы патрон в патроннике ня оставляла и... на прядохранитель машинку ставила!.. Ты куды, обсосок, попал-та?..

 – В окно, – признался Огонек, – По центру. Где клетка с попугаем висела.

 – Убил, поди-тко, попугая-то? – пытливо сканируя Василия, прошамкала старуха.

 – Думаю, что так, – предположил Василий, – Весь воздух вдруг пухом и перьями вскипел...

 – О-о-от разгильдяйка.., – запрятав огнестрел под лавку, впала в кручину старушенция, – Внучка моя – Натаха-то... Я ж яё скоко прядупреждала: отработала – пряведи струмент в порядок, штобы я могла яво безопасно та-ранспартировать...

 Тож мине кил-лерша, соплями обмазан-ная... Я с заказчиком договорись да по цене сторгуйся, я жертву выследи да место для стрельбы подбери, я винтовку по городу туды-сюды таскай, я расчет от заказчика получай... А она... Всево-та-навсево на чердак залезти, прицелиться да й... на курок надавить... И даж вертихвостка патрон из патронника ня вынет... Растяпа...

 Ты где живешь-та?

 – В Ноздре, – с грустинкой в голосе произнес удрученный Василий, – В переулке имени кругосветного пешехода Степана Ноздри. Барак за номером два, квартира под номером три...

 – Работали мы тама – в энтой твоей Ноздре! – озарилась воспоминанием старушенция, – Годков с пяток как назад. Двоих наркодиллеров уложили... Я еш-чё, помнитца, по кантрольному выстрелу обоим влепила. Из пистолета Стечкина... Припоминашь(?), поди-ка. Гро-о-омкое(!) было дело...

 – П-п-п-рипо-минаю, – передернувшись от обуявшего ужаса, промямлил Василий.

 – А хошь(?), я те денег на такси дам! – окончательно смилостивилась старушенция, – Чё ахтобуса-та ждать?

 – Не надо, – пробубнил Огонек, – Есть деньга.

 – А хошь(?), такси споймаю! – на сих словах бабка выскочила на проезжую часть и заполошно замахала обеими руками...

 Увы (как назло) – ни единого такси...

 Но только притомившаяся пожилушка опустилась на скамью, и тут же напротив притормозила увенчанная таксофонарем «Тойота». В открывшемся окне зафигурировала богатырского телосложения блондинистая бабенция, облаченная в просторную ветровку стального цвета.

 – Кто едет?! – кося ленивым взглядом, пробасила извозчица.

 – Я никуды ня еду! – выкрикнула старуха, – Мине и здеся ня хило!

 – До Ноздри не подкинете? – промямлил Василий.

 – Не ездий с нею, – взволнованно зашептала бабка, – Ня садися никода к блондинкам. Оне ж за рулями дю-юже(!) нянадежные...

 Таксистка же тем временем, выйдя из-за руля и приблизившись к Василию, панибратски разулыбалась, поддернула пояс белым по алому облампасенных штанищ и уперла руки в боки.

 – До ноздри так до ноздри, – пробасила бабенция, – Но денюжки... вперед.

 – Сколько? – запустив руку во внутренний карман, осведомился бедолага.

 – Пятьдесят рублей, – прозвучало в ответ.

 – А чего этак задешево? – изумился Огонек, – Даже как-то подозрительно.

 – А при твоей-то комплекции и моей-то спортивности мне подкинуть тебя до ноздри – никакого труда, – успокоила гигантша.

 – Ну ладно, – протягивая замызганную пятидесятирублевку, смирился Огонек...

 Таксистка, упрятав банкноту в одежные недра, вдруг ловко ухватила Ваську аки маманя дитятю и энергично подкинула чуть ли не выше своей блондинистой головушки... Старуха при виде сего действа панически ахнула и по-детски испуганно прикрыла свои дюже морщинистые глазоньки не менее морщинистыми ладошками...

 Бережно усадив утратившего дар речи и способность к передвижению Огонька на скамью, таксистка развернулась и прытко припустила в огиб капота к водительской двери, прокомментировав только что произошедшее следующим образом: «Что там до ноздри подкинуть? Я тебя, мужик, похоже, выше своего темечка подбросила!»...

 Такси умчалось. Морально подавленная старуха, поправив пододеяльничью маскировку и ухватив винтовку за ствол, уложила ее поперек плеча, кивнула на прощание и поплелась пешедралом...

 Василий же, все-таки дождавшись автобуса маршрута «Ноль целых и три пятидесятых», через шесть остановок оказался напротив места своего проживания – обшитой почерневшей от старости вагонкой двухэтажки барачного типа.

 «Хорошо хоть первый этаж(!) – с отрадой подумалось физически и психологически травмированному каменщику, – Хоть по лестнице не карячиться...»

 Припекло спину проглянувшее сквозь тучевые лохмотья Солнце, на душе потеплело, боль из коленей улетучилась, и во вдруг прояснившейся голове сформулировалось: «Ну и дене-е-ек... Матриархат галимый... Совсем бабье с катушек посъезжало...»

 Из-за двери, облицованной драным до насквозь черным дермантином, пахнуло табачищем... Вася насторожился и с опаской потянул за ручку. Тщетно... Звонить либо стучать почему-то категорически не захотелось. Пришлось привычно поковыряться ключом в замочной скважине...

 Противозно заскрипели сухие дверные навесы...

 На кухне, с которой (вопреки современным планировкам) начиналась квартира, было табачно задымлено и алкогольно перегарно. А еще там было тако-о-ое(!!!), от какого Огоньку катастрофически заплохело...

 За столом, разукрашенным бутылками, стаканами, тарелками с объедками, курила папиросину огромная русоволосая бабенция, облаченная в майку-тельняшку и в десантный краповый берет. На предплечьи незнакомки синела вытатуированная эмблема Воздушно-десантных войск. А забулдыжно отечная и агрессивно выраженная физиономия не предвещала ничегошеньки позитивного...

 – Ты кто? – богатырским бюстом ненароком смахнув со стола стакан с прозрачной жидкостью на дне, напряженно прищурилась десантница.

 – Я – Вася. З-здешний х-хозяин к-квартиры, – не сходя с порога, трусливо затрепетал бедолага.

 – В глаза-а! В глази-и-ища-а(!!!) мои смотре-еть!! – взревела ужасная бабенция, – Сми-и-ирно-о!!!

 – С-смот-рю-ю, – стрельнув в десантницу паническим взглядом, промямлил подсекающийся в коленях Огонек.

 – Если ты тутошний хозяин, то как имя-отчество твоей жены?! – вдавливанием в тарелку потушив папиросину, пристрастно поинтересовалась гром-баба.

 – Забыл, – промямлил Василий, – Как будто только что из головы сквозняком выдуло.

 – Ничего-о-о! – приподнимаясь на упоре конопатых ручищ в стол, незнакомка буквально прошила огоньковскую голову своим испепеляющим взглядом, – Ежель выветрило твоей жены имя-отчество, я те щас с одного удара обратно вобью это самое имя-отчество! Веришь?!

 – В-ве-ерь-рю-ю-ю, – в предвкушении неминучей расправы проскулил Василий. На сем десантница расслабила руки и со всего маху (аки мешок картошки на финише свободного падения) долбанула седалищем по табурету...

 – Вс-пы-по-омнил! – несказанно обрадованно взирая на разомлевшую бабенцию, воскликнул несчастный, – Вспомнил имя-отчество своей жены Людмилы Васильевны! Людми-ила(!!) ж Васи-и-ильевна-а(!!!) она-а! Мой тесть-то – как и я же – Василий! Тезки мы с ним! Простите, тетенька, за плохое поведение! Я больше не бу-уду-у-у!

 – Лю-юська, где ты-ы? – усердно шаря под столом, проворчала эмоционально подостывшая десантница, – Да где ты(?), лярва... Похоже, твой ненаглядный явился, а мы... А мы таки-и-ие пья-я-яные-е! Как сты-ы-ыдно-то-о-о!!!.. А я его за ворюгу-домушника приняла-а-а!..

 – Ва-а-ася-я! – завыла двадцатипятилетняя блондинистая стройняшка, выползающая из-под стола разнаряженной в тельняшку, голубой берет, камуфлированные штаны и в тигровой расцветки пушистые мужнины шлепанцы, – Прости-и-и, Василе-е-ек! Ту-ут ко мне ж моя бы-ы-ывшая однополча-а-анка со своею подругою приехала-а-а! Ну-у й загуля-я-яли по-ба-абски-и!.. Прости-и-и, ненагля-ядны-ы-ый!

 – Люсек, – практически на шепотке пробубнила десантница, кокетливо стреляющая отечными глазищами, – А он у тебя ничего-о-о!.. Тощой только... По-моему, дабы не переводить еду попусту, надо б непременно проглистогонить.

 – Да он у меня даже о-о-очень(!!!) ничего-о-о! – восхитилась ценностью благоверного Люся, – А в ко-о-ойке-е!!!.. Алент Делонт и в теле, и душевно! Бульдозер!... А глистогонить как-то... не в нашенских семейных традициях... Правда, аппетит у него зверский, а... веса не набирает.

 – На-а-адо(!!!) глистогонить! – твердоголосо проревела чувырла десантурная, – Чего продукты-то попусту переводить? Вокруг экономический кризис, а вы паразитов откармливаете. Тама у него – в брюхе-то... Поди-ка не менее роты личного состава тама – в брюхе-то его! А то й цельный батальон!..

 Ты эт, познакомь-ка со своим Алентом Делонтом еще разок.

 – Васи-и-или-ий! – эротически простонала Люська.

 – А я зовусь Лукерьей Петровной, – поедая алчным взором подоттаявшего внешне и внутренне Огонька, страстно прошептала титястая десантница, – Прапорщица я. Действующая. Старша-а-ая(!!!) прапорщица-а-а!.. Вот совместно с твоею Люською срочную службу проходили... Она от контракта отказалася, а я согласилася и до сей поры оставшаяся. Служу!..

 – Приятно познакомиться, – нацеливаясь на продвижение в недра квартирные, промямлил одолеваемый ожиданием чего-то ужасного Огонек.

 – Лю-ю-юся-я!!! – взвыла прапорщица Лукерья, – И откудова таковские орлы-ы-ы(!!!) берутся?!

 – Оттудова, – явно заревновав, пробубнила Людмила Васильевна, – Из глубин пизденных берутся. Откудова ж им еще взяться-то?.. Ты прям как дитятя бестолковая.

 – Я пойду – подремлю? – робко испросился у благоверной Василий.

 – А иди, – окончательно выползши из-под стола, махнула рукой та, – Не обижайся только, Василек. Подреми, а на нас не обращай внимания и не оби-жа-а-айся. Ну загуля-я-яли-и(!!!) по-су-у-учьи-и, ну рассла-а-абили-ись, ну... насвиня-ячи-ли-и-и!.. Прости-и-и нас – непуте-евых!.. И понять не пытайся. Мужику-у-то понимание ба-абы-ы... Глухо. Как в закопанном в глухомани деревянном танке...

 Вот почему вы в среднем короче нас – баб – проживаете?.. А оттого, что с башко-ою дружите херово! То вас – полоумных да вдобавок еще и вечно бухих – в зернодробилку затянет, то в трубу какую-нибудь засосет, а то и вовсе – электричеством до смерти затрясет... Жалко мне вас.., – после сих слов наконец-то с грехом пополам приподнявшаяся на четвереньки Люська выдержала паузу, задрала мордуленцию к засиженному мухами потолочному матовому плафону, прослезилась и жалобно завыла:

 – Ё-ё-ё-перный теа-а-ате-ер!! Чё-ё-ё ж мы натвори-и-или-и-та-а-а?!!! Ка-ко-о-ой сра-а-ач устро-о-оили-и!! А Вася-я-ятке ж за-а-автра-а за на-ами прибира-а-аться-я! Стыдоба-а-а!..

 – Ты чё эт(?), подруга дней моих суровых.., – добросовестно начесывая подмышку, озадачилась прапорщица Лукерья, – Предъявляешь?! Типа я с Валюхой то-ож в обвиня-я-яе-мы-ых?! Наравне, тык сказать, с тобо-ою-ю – гостеприимною хозя-я-яйкою-ю?!.. Ну-у ты-ы и...

 – Ну я и-и-и!! – с демонстративным вызовом прорычала Люська, – Сейч-час ка-ак утюгом ок-конту-у-узю-ю! А п-потом еш-ще бомжам в ар-ренду н-на ночь сдам!

 – Прости-и, Люсье-ен! – полосотрясательно бухнувшись на колени, прапорщица облапила голову подруги, засосно обволокла ее нос своими блескучими губищами и яростно засопела.

 – Отвянь, – обмякнув телесно, прогундосила Люська, – Отвянь, солдафонка. Чё, в сам деле, к кажному пьяному слову цепляесь-ся?.. Отвя-я-янь(!!!) – говорю тебе, ку-у-урва-а! Дай с мужем ро-одным пообща-а-аться-я!..

 Прервав целование подругиного носа и на диво обильно отхаркнув на замусоренный палас, Лукерья рухнула ниц и откатилась колбасенью к старинному радиатору отопления... Гулко кокнув лбом чугун, прапорщица потрусила конечностями, съежилась, замерла и обиженно пробубнила:

 – Чё? Нормально – по-бабски – объясниться не способная?.. Чё, обязательно железякою по лбу? Я те чё – манекенша рукопашная?..

 – Ты эт.., – подломившись в локтях, вследствии чего долбанувшись мордуленцией в доверху затаренную рыбьими скелетами кошачью миску, застопорила ход мысли и речи Людмила, – Ты эт... Ты.., если чего не так, п-прости уж меня – з-забияку...

 И ты-ы-ы – Василий – не с-серчай. Прости-и, благоверный, свою ссучившуюся женушку!

 – Бог простит, – нервозно гоняя бегунок шириночной молнии, кротко промолвил Василий и... И-и-и... на сих словесах просеменил в спальню...

 – Ты пока укла-а-адыва-айся, – напутствовала Люсенция, – А я потом тебе ка-ка-а-ашки манной принесу. Навари-ила полуведе-ерную кастрю-юлю, а девки – с-су-учки поз-зорные – не едя-ят...

 – Говно – твоя каша, – съязвила так и распростертая на полу Лукерья, мало-мальски оклемавшаяся от столкновения головы с системой отопления, – Говно – твоя каша. Твоя каша – говно-о-о...

 – З-зато м-мои с-сопли – добро, – проворчала Людмила, потирающая ушибленную о кошачью миску мордуленцию, – Слышь, так классно ж ты мой нос засосала!.. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы... Насморк-то как Фома елдой смел! Спасибо, подруга! С меня причитается!

 – Наливай! – потирая взросшую на лбу шишку, откликнулась наконец-то принявшая сидячее положение Лукерья...

 Разоблачившись до расцветкой в кирпичную кладку трусов, до изнеможения переутомленный каменщик Огонек радостно нырнул под одеяло и уже готов был смежить веки... Но-о-о!..

 Образовалось тело! В сумраке зашторенной спальни и во всю длину васиных мощей бы-ы-ыло-о(!!!) чужеродное параллельное тело!.. И довольно-таки приятное на ощупь... Явно женской была та внезапно объявившаяся плоть! Более того, она неистово трепетала, скоропалительно пробуждая сексуальную реакцию...

 Закусив губу чуть ли не до крови, Вася начал терпеть... Капитально выщупать, безусловно, хотелось, но (исходя из предыдущих злоключений) шибко боялось!..

 – Здра-а-асьте-е(!) – развязным тоном поприветствовало тело, – А я туточки лежу и лежу-у-у... Скучаю. А не единой живой душонки... А зна-али б вы-ы(?), как частенько хо-о-очется мужика-а-а!.. А он все не идет и не иде-ет... Даж по заявке к Деду Морозу в Новогоднюю ночь не является!.. А тут на-а-а(!!!) мне... сюрприз лотерейный – мужик прямо в койку! Ты кто?

 – Вася, – трепеща телесно, промямлил Огонек.

 – И м-мой тако-ой же и-и-имене-ем. Тоже Василий, – бесцеремонно шаря в огоньковых труселях, простонала необозримая из-за сумрака соседка по кровати.

 – Извин-няюсь, а-а-а в-вы кы-кроватью н-не ош-шибли-ись?! – корчась от вручную спровоцированных оргазмических судорог, простенал Василий.

 – Я в гостях! Мне все можно! – заверила чересчур уж темпераментная и бесцеремонная собеседница, – М-м-мне ош-шибки не положен-ны! Й-я во всем права! Люська так пообещала! Ну та десантница, у которой мы с тобою и с десантной прапорщицею Лукерьей Петровною сейчас на уикэнде!.. А дава-а-ай-ка(!!!) – когда гостить-то п-переста-анем – я официально со своим придурком разбегусь, и мы с тобой сбежимся и всерье-е-ез поженимся!.. А давай прямо сейчас я на тебя... натяну-у-усь!.. Чего? Невпихалово?

 – Впихалово! – заверил Огонек, – Сама ж ощущаешь. Но-о-о... Неприлично... Даж не познакомившись, приступать к серьезным взаимоотношениям... Трындец!.. А кто ваш муж?

 – Прораб, – усердно массируя огоньковские гениталии, томно прошептала любвеобильница, – А я его жена – Валентина – сменная диспетчерша трамвайного парка и побочная вязальшица шерстяного белья... У меня отчего, думаешь, ручищи такие сильные?..

 – От-т м-мясных п-пы-продуктов, наверное, – эротически извиваясь, предположил Огонек.

 – Ош-шиба-аешься, м-мачо(!) – не прерывая пытки удовольствием, в упор вдула в васильево ухо вакханка, – Ну, конечно, не без мяса... Но-о-о... От круглосуточного вязания шерстяного белья. За счет тренировок такие сильные руки.

 – А в-верхнюю одежду не вяжете? – ни с того, ни с сего осведомился изможденный Василий.

 – Вяжет! Валь, ну че ты(?), в сам деле, распоясалась эк проститутка в дельфинарии, – проворчала зависшая над спальным ложем Люська, – Айда-а-а – бухне-е-ем...

 – Я еще вернусь, – заверила выползающая из-под одеяла совратительница, – Вы, Василий, не старайтесь уснуть, потому что я наверняка-а-а возвращусь. Как Психея к Антилопу!

 – Спи, давай, – чмокнув супруга в лобешник, прошептала Люсенция, – Не вернется она – курва невоеннообязанная. Я позабочусь.

 – Как фамилия-то этовской невоеннообязанной курвы? – спросил терзаемый телесным трепетом Василий.

 – Хочется знать?! В душонку твою чмошную запала?! – изогнув брови в «сердитую галку», взволновалась Люсенция.

 – У-у-у нас-с-с тоже прораб есть.., – страстно лобызая тыл люськиной ладони, пробормотал Огонек, – Зайцель Василь Моисеевич. Так вот.., от него ушла жена... очень-преочень любимая. Вчера... ушла. Насовсем смылась. А он ушел в запой и обещался вскоре выброситься с мешком цемента из кабины башенного крана прямо на нас – бригаду «косоруких каменщиков»... А ушла жена не к мужику, а к какой-то лесбиянской бабе!.. Подозреваю, что прорабова женушка, называемая Валентиною, до данного момента обоюдно со мною присутствовала под одеялом, а на да-а-анный(!) момент присутствует вцелом в нашей квартире в качестве хрен знает чего!

 Забулды-ы-ыги-и(!!!) ж вы-ы-ы...

 – Заткнись(!).., иначе.., – пригрозила Люсенция.

 – А й не заткнусь! – взбунтовался Василий.

 – А й заткнись! – попыталась настоять на своем Люсенция.

 – А й..! – взвинтился Василий, – А й, однако, айдате-ка все вы скопом в свинячую за-адницу-у!!!

 – А й беснуйся сколь угодно, – уступила Люсенция, – А я пошла к Лукерье Петровне. Побухать.

 – И я с нею пошла побухать, – прорезался из-за косяка голос охальной Валентины, – А муж мой – он!.. Зайцель Василь Моисеевич! Прораб и... И козли-и-ина-а(!!!) офиге-е-енный!.. Не веришь?

 – Ве-ерю-ю-ю! – патетически произнес Василий, – Я ж под ним работаю – из кирпичей стену делаю...

 – А я ни к какой бабе не уходила. Наврала, – кающеся произнесла беглянка, – Наврала, что к бабе, а сама просто так ушла... Но моему об этом ни словечка! Не проболтайся ему, Вася, иначе худо случится тебе!

 – А ты не стращай! – вступилась за благоверного Люсенция, – Напугала, чувырла... А ты, Василек, не пугайся, а спи неразумным младенцем... А хочешь(?), я тебе колыбельную исполню...

 – И я подпою, – проворковала эмоционально подостывшая Валентина, – Я могу даже в одну глотку исполнить. И даже особенно моим прорабом любимую: про любовь паучка членистоногого к паучихе – черной вдове...

 Но Василий сих слов уже не слышал, потому как спал аки агнец, смертельно в жертву принесенный...

 Женщины, накатив по чуть-чуть, занюхали-зажевали и, дружнехонько подперев щеки кулаками, впали в некую лирическую меланхолию...

 – Лукерья, – нарушила идиллию Люська, – А как там начальник штаба?

 – Который? – сподвигла к уточнению старшая прапорщица.

 – Ну тот. Семен Игнатьевич Палач. Подполкан.

 – Худой он. Совсем никудышный, – прицеливаясь длиннющим огурцом в свой широченный рот, упадническим тоном произнесла Лукерья, – Сахарный диабет у него какой-то редкой разновидности. Сладкого в крови выше самой верхней концентрации. Списали мужика подчистую по состоянию здоровья.

 – А хоро-о-оший был командир, – страдательно произнесла Люська, – Строгий, но справедливый.

 – Ага, – подтвердила Лукерья.

 – Девки, ну чего вы все о военном да о военном? – встряла Валентина, косящая соловелым взглядом на дожидающуюся раскупорки водочную поллитру, – Давайте о хорошем.

 – Цыц! – расколов огурец о валентинов лобешник, вскипела Лукерья, – Не влазь, когда конкретные бабы базарят!..

 – И как он теперь? – нарушила воцарившуюся мертвую тишину Люсьен.

 – Кто? – окинула ее недоуменным взором Лукерья.

 – Да начальник штаба – Палач-то, – последовало стимулирование мыслительной деятельности.

 – А-а-а!!! – возликовала Лукерья, – Пала-а-ач-то-о!!.. Совсе-е-ем худо-ой, Васильевна. Бро-о-оди-ит и бро-о-оди-ит. По гарнизонным помойкам в поисках блестящего мусора шарится. Хобби у него таковское.

 – У-ух-х ты-ы-ы! – сокрушенно офутлярив головушку ладонями, поразилась Люсьен, – А в свободное-то от этого хоб-би время чем занимается?

 – Прикладною химией увлекся, – сквозь тельняшку яростно почесав под бюстгальтером, пояснила старшая прапорщица... Во флягу ссыт круглосуточно... Ссыт и ссыт, ссыт и ссыт...

 – А на кой ляд?! – изумилась хлебосольная хозяйка.

 – Для экспериментов сырье накапливает.

 Он ишь чего удумал-то: мол, коли у меня не моча, а галимый сахарный сироп, нельзя ли на нем брагу заводить?..

 – И-и-и-и-и?!!! – нетерпеливо просиренила Люська.

 – Нако-опит флягу под завя-язку.., – старательно разливая свежераскупоренную водочную поллитру по стаканам, произнесла Лукерья, – А потом приправит ее пачкою дрожжей и к батарее отопления волокет. Для прогреву. Чтобы, значит, забродило...

 – И бро-о-одит?!! – выказала незаурядное любопытство Люсьен.

 – А то как?! – чокаясь с собутыльницами, пафосно произнесла Лукерья, – А отчего бы и не бродить(?!), коли все инг-дри-диенты в комплекте и в тепле... Ну давайте до дна. За тех, кто в небе...

 Освежив опьянение новым вливанием, товарки усердно призадумались...

 – Не-е-е! – с брезгливой миной нарушила мыслительное томление Валентина, – Я б не смогла подполковничью мочу пить.

 – А полковничью иль генеральскую смогла бы? – яростно почесав поясницу, с ехидцей произнесла Лукерья.

 – А ты-ы-ы(!!!) меня-я-я(!!) не подка-алыва-а-ай! – напряженно возмутилась Валентина, – Я-я-я(!!!), как-никак, то-оже не без Конституции. Полноценная гражданка, как-никак! Я-я-я – до-о-очь гла-авного бух-га-а-алтера-а!!!

 – Да не качай права, дочь! Насос не вырос! – загасила эмоциональный всплеск Лукерья, – Тоже мне гражданка проклюнулась... Лучше набери жратвы да глистастика покорми. А то ведь, по моим-то наблюдениям, голоден... как пес шелудивый...

 – Я-я-я!!! Я накормлю!! В течении четверти часа, – впав в ревностную панику, взревела Люсьен, – А ее не надо! Она к мужикам неблагонадежная!

 – Пусть будет так, – на безразличных нотах произнесла Лукерья...

 – Ну и как градус? – засовывая в микроволновку тарелку с блеклыми пирожками, – поинтересовалась Люсьен.

 – Чей градус? – недоуменно поднимая брови, спросила Лукерья.

 – Ну эт-той под-полковничьей моч-чевой б-браги, – подсказала Валентина.

 – Ее, ее, – подтвердила Люська, – Крепка?

 – А то-о?! – активизировалась Лукерья, – Сногсшибательная! С одной кружки в нокаут! Никто на ногах не удерживался! Даже краповые береты.

 – И ты-ы-ы?! – встряла Валюха, тут же заполучив от старшей прапорщицы пригоршню оливье в физиономию.

 – Я чего-о-о?!! – экстремально возмутилась Лукерья, – Чтобы я да ссаку разную пила-а?!!..

 Пропиликала микроволновка. Люсьен, распахнув ее дверку, вынула тарелку с пирожками и, неуклюже вихляя попой, усосалась по направлению к спящему супругу...

 Бабы призадумались, хотя повода к тому, вроде, не имелось...

 Комически спотыкаясь об идеально плоский палас, возвратилась Люська...

 – Еще по одной, – набулькав на палец в стаканы, кивнула на них Лукерья, – Для закрепления успеха. За нас – за баб! Чтобы не омужичиться и до конца дней своих оставаться настоящими бабами!..

 Выпили. Люська закусила гигантским шампиньоном, Лукерья – какой-то осклизлой массой черно-фиолетового колера, Валентина – обломком намедни расколотого о ее голову огурца...

 – Не, ну я все, конечно, понимаю, – расправила плечи и огордячила голову Люська, – Но-о-о... Он как? Палач-то. Он как?.. Благотворительно брагою угощает? Иль на коммерческой основе бизнес делает?..

 – Делает, – прикончила интригу Лукерья, – Делает его. Бизнес-то. Торгует брагою в свободное от шастанья по помойкам и приема капельниц время. Цену, ясен пенис, загибает неимоверную. Но-о-о... Стоит овчинка выделки...

 А ты, Люсьен, своего глистастого дистрофика покормила ли?

 – Не р-р-разбужается, – проинформировала гостеприимная хозяйка, – Я ему пирожок с ливером в рот засунула. Пускай сонным сосет.

 – Хорошее решение, – одобрила Лукерья, – А у меня кот по осени позапрошлого года захворал. Чуть не сдох... Я его проглистогонила.., и он выжил...

 Проглистогонь своего-то... Затраты-то так себе. Если зооветеринарными препаратами, и вовсе копеечные цены... Есть, к примеру, ослиный возбудитель. Ослов возбуждает, а для людей – мощне-е-ейшее(!!!) глистогонное! От него паразиты-то до тако-о-ой(!!!) степени нервируются, что пулею наружу катапультируются!.. Мой ценный совет: проглистогонь супруга, Кобыла.

 – Кобыла?! – встрепенулась Люська, – Помнишь мой оперативный позывной?

 – А то как? – потеплела физиономией Лукерья, – Я много чего помню... Даж те учения, когда нас под проституточными легендами в Кривой Уд забросили...

 Ведь несме-е-етно-о(!!!) ж бабла-а-а с клиентуры сруби-и-или-и!..

 – Не участвовала я в тех учениях! – нешуточно занервничала Люсьен.

 – Не гони пургу, Кобыла! – возмутилась Лукерья, – Я вдруг была, а тебя вдруг даже и не-е-е бы-ыло-о-о?!

 – Да я в то время, похоже, на генеральских елках снегурочкою выгибалась, – последовало предположение.

 – Да кого ты горо-о-одишь(?!!), Кобы-ыла! – возмутилась прапорщица, – Дело ж по лету было! На Ивана Купалу! Еще на спор через костер нагишом и с открытыми бензиновыми канистрами в руках прыгали!

 – Да не была-а я в то-ой опера-ации-и-и!!! – заревела Люсьен, – Из гранатомета по системе «дон Кихот» по ветряным мельницам работала, арбузы на бахче условного противника из винтореза дырявила.., железнодорожные костыли в забор того же условного противника лбом вбивала, а чтобы проститу-у-утничать!.. Васькин член даю на отсечение, но ты, Выхухоль, похоже, рамсы попутала...

 – Может и так, – буркнула Лукерья-Выхухоль, – А кто не ошибается? Даже я-я-я(!!!) ошибаюсь, хотя и... иногда и-и-и... крайне редко...

 Бабы, всяко-разно уложив буйные головушки на руки, помолчали... одну минуту.., другую.., третью.., десятую...

 – А к-как там э-эт-ти?., – неуклюже совместив лицевую и шейную вертикали, промямлила Люсьен.

 – Крестцов и Копчиков? – не подымая головы с огоризонталенных столешницей ручищ, лениво пробубнила Выхухоль.

 – С каких щей взяла(?), что я про них! – поразилась Люсьен.

 – А я еще спервоначалу гадала: спросишь ль, не спросишь ли про мозготрясов? – на сих словесах Выхухоль оторвала от столешницы вершину своей телесности, приосанилась, неспешно прикурила папиросину и пристально вгляделась в свободную от занавески заоконную черноту, – А ить, бабы, поздно уже, – задумчиво произнесла она, – А ить пора и честь знать... Как же неловко-то перед хозяином. Он, значит, с зароботков в родную квартирку к родимой женушке, а тут... Свински пьяные бабы водяру жрут и... грубо разговаривают! Кому бы такое понравилось? Тебе? Тебе? – подретушированный никотином палец поочередно ткнул в направлении Валентины и Люськи, на что бабы старательно отреагировали отрицающими колебаниями своих пьянорожих головушек, – Да бу-у-удь у меня му-уж!., – заблажела Выхухоль, – А я-я-я(!!!) прих-хож-жу-у-у домо-ой!! А о-о-он с алкаша-ами на мое-е-ей(!!!) ку-у-ухне пья-я-янствуе-ет!.. Да я б их всех летальным спецприемом к праотца-а-ам их и ихним прама-а-ама-ам!!! – на сих словесах философствующая прапорщица с шипением яростно погасила папиросину в склянке с горчицей и заструила горючими слезами...

 Вновь помолчали.., жалобно повсхлипывали...

 – Я громко орала? – поинтересовалась Выхухоль.

 – Да не-ет, – ответила Люсьен.

 – Совсем не громко орала, – затараторила Валентина, – Тихо-претихо орала. Еле слышно... орала. Если бы через караоке, тогда б да-а-а! А так... Мне совсем почти неслышимо было, потому как я еще вдобавок на оба уха тугая. Осложнение после гриппа сказалось...

 – Выпить есть... чего? – утомленным взором обследовав кухонный ландшафт, упадническим тоном поинтересовалась горластая прапорщица.

 – Нету. Кончилось, – сокрушенно констатировала Люська.

 – Будем еще брать? – озадачила Выхухоль.

 – Будем! – в голос откликнулись собутыльницы.

 – Где? – выкладывая на стол комок сморщенных купюр, повторно озадачила старшая прапорщица, озвучив типичный вариант решения проблемы: – Ночники поблизости есть?

 – А зачем ночники(?), если этажом выше дешевой казахстанской водкой круглосуточно торгуют, – заклещивая в пригоршню денежный комок, озвучила выход из положения Люська, – Я сейчас. Я мигом.

 – Сиде-е-еть!!! – мертвой хваткой защемив запястье однополчанки, рявкнула Выхухоль, – Валюха сбегает. Она й помоложе, и... Уважай себя, Кобыла. Ты ж, как-никак, десантная ефрейторша! Ты ж до крапового берета самую малость не дотянула!.. А она – сявка цивильная. Пущай и шустрит. Я права-а(?!), Валюха...

 – Ась? – приставив ладонь к уху, Валентина усилила дурашливость своей физиономии до стадии абсолютного кретинизма.

 – За водя-ярой пойде-е-ешь!!! – проорала Выхухоль, – Этажом выше!!

 – Да слышу я, – пробубнила Валюха, – Чего базлаешь в надсаду? Неровен час, пупок развяжется... Чего уж? Слетаю. Не гордая. У самой уж в глотке раскаленная пустыня без единого оазиса... Сколько брать?

 – Сколько? – Выхухоль пристально взглянула на Кобылу (то бишь на Люсьен).

 – Не знаю, – пожала плечами та.

 – Бери-и на все-е-е!!! – разухабисто просиренила Выхухоль.

 – А не обоссытесь?! – съязвила гончиха.

 – Не твоего ума забота! – насупилась Выхухоль, – Иль я не права(?), Кобыла.

 – А мне по барабану! – от души шлепнув себя ладонью по животу, откликнулась Люська.

 – О-о-ой как же мне сты-ыдно перед твоим дистро-офико-ом! – ёрнически застенала Выхухоль, – Он хоть сам-то пьет?

 – Не, – последовал ответ, – Почти не употребляет. Он же не какой-то там чиновник. Он же ка-а-аме-енщи-и-ик! Ему ж трясучка рук не с руки. С похмела-то можно и кирпич на внизу ходящих выронить. А это ведь дело подсудное...

 Правда, бывает, с пятницы на субботу ужирается до усрачки. Для снятия, значит, недельно накопленного стресса. Из-за такого графика и в бане парится в ночь с воскресенья на понедельник...

 Перенарядив Валюху в люськины бюстгальтер и голубенькое платьишко, в васькины кирпичной расцветки трусы и его же полосатые носки, бабы спровадили ее за добавкой и синхронно призадумались...

 – Ну и как они там? – с некой трепетностью интонации нарушила молчание Люська.

 – Кто? – состроила из бровей шалашик Выхухоль.

 – Ну лейтенанты эти.., – зардела Люська, – Крестцов с Копчиковым...

 – А ниче, – привстав на цыпочки и прикурив от электролампочки, произнесла старшая прапорщица, – Только, Кобылочка, не лейтенанты они, а... Крестец-то на данный момент повыше Копчика – капитан.

 – У-у-ух-х ты-ы-ы(!!!) – изумилась Люсьен, – А Копчиков?

 – Копчик же теперь намного ниже Крестца. Лейтенант, конечно, но уже... младшо-ой. Разжалован с год как назад...

 – И за что-о-о ж-ж?! – люськин глас явно трепетал от сквозившего через него сострадания.

 – Дича-а-айшая(!) история, – пыхнув в люськину мордуленцию папиросным дымом, заинтриговала Выхухоль, – За кражу.

 – Рас-скажи-и-и! – воспряла нешуточным интересом Люська.

 – А отчего и не рассказать?., – спросила сама себя прапорщица, – Слушай...

 В ту злополучную ночь Копчик прокрался к жене комбата Пирожкова для постельных утех. Пока сам Пирожок-то кувыркался со своей любовницей – госпитальной санитаркой Аней Раненой... И что у нее за рана(?), если на нее все мужики как мухи на говно!..

 – Ты не отвлекайся на детали. Ближе к сути, – сгорая от нетерпения, подначила Люська.

 – Ну как угодно, – пробубнила Выхухоль, – Но имей в виду... Иная деталь важнее всего агрегата!

 – Продолжай как заблагорассудится, – скомпромиссничала Люська.

 – Не перебивала бы ты – я бы уже дорассказала, – проворчала повествовательница.

 – Больше не буду, – повинилась слушательница.

 – Хоп?! – занеся растопыренную пятерню, выкрикнула Выхухоль.

 – Хо-о-оп! – взвизгнула Люська, после чего ладони однополчанок стремительно сошлись в звонком шлепке, по-пацански закрепив соглашение.

 И тут же заскрипели несмазанные петли входной двери... Сквозь проем протиснулась обремененная охапкой водочных поллитровок Валентина... Однополчанки при виде этакого нешуточного объема буквально опешили...

 – Ты это куда собралась?! – чуть оправившись от потрясения, с сарказмом поинтересовалась Выхухоль, – Не на Северный ли полюс на долгую зимовку намылилась?!

 – Сама ж сказала брать на все, – бережно выставляя на стол выпивку, огрызнулась гончиха, – Там на площадке еще полная коробка дожидается. За один-то рейс ни за что не притащить.

 – Ну ты и... на всю головенку тяжело раненая, – проворчала раздосадованная Выхухоль.

 – Сама ж говорила: не бывает, мол, некрасивых мужиков, а бывает мало водки, – уходя в повторный рейс, аргументировала Валюха, – Сама ж приказала, чтобы я на всю сумму затарилась. Тебе хрен угодишь.

 – Твой-то дистрофик ничего? – с шипением потушив папиросу в склянке с аджикой, прапорщица пытливо уставилась на Люську, – Не заругается(?!)... за то, что у нас столько много водки. А то как-то не по-интеллигентному получается.

 – Не морочь маковку, – успокоила Люсьен, – Ноль про-облем...

 Выпили за надежность бюстгальтеров при затяжных парашютных прыжках, после чего Выхухоль продолжила прерванное повествование:

 «Так вот, бабоньки... Начну сызнова... Про то, как лейтенант Копчик потерял по звездочке с погона...

 В ту дождливую ночь, значит, комбат Пирожков кувыркался в госпитале с санитаркой Анькой Раненой, а с его женой в его же квартире акробатничал лейтенант Копчик...

 Пирожок-то, взяв очередной тайм-аут, от нехрен делать нащелкал и отправил своей Пирожнице эСэМэСку: дескать, только что в ходе сверхсекретной антитеррористической спецоперации совершил великий подвиг, за который главнокомандующим обещаны медаль и внеочередной ордер на трехкомнатную квартиру...

 Прикололся, значит, юморист сраный...

 У Пирожницы с Копчиком на тот момент тоже был тайм-аут. И она от нехрен делать с гордостью зачитала эту эСэМэСку вслух. Копчик, зная, что Пирожок ни на какой спецоперации, а вроде как бы на рыбалке с начальником штаба, ни на шутку всполошился и сильно захотел эвакуироваться из доселе гостеприимной квартиры.

Тревога передалась Пирожнице. Телепа-те-тически.

 И тут звонок в дверь. Блудница глядь на комод, а на нем полный комплект ключей супруга. Смякитила, что это он – Пирожок – с секретной операции приперся и из-за отсутствия ключей названивает. И давай она Копчика энергично выпихивать на балкон и... даже сразу же с него – с балкона. Этаж вроде и невелик – пятый, но парню от грубого обращения сделалось крайне обидно. Вот он и прихватил в качестве компенсации за моральный ущерб горшок с каким-то формой под кубик кактусом и без заминки по водосточной трубе спустился на асфальт...

 Тем временем выяснилось, что в дверь звонил не Пирожок, а бродячий заведующий материальным складом, по дешевке предлагающий кому ни попадя залежалый цемент, слипшийся рубероид и просроченные памперсы... Пирожница ахнула и отфутболила полуночного барыгу тычками под матерщинным соусом... Управившись, кинулась было на балкон, но лейтенанта и след простыл...

 Тем временем, насытившись Анкой Раненой, Пирожок засобирался домой. Тем же временем лейтенант Копчик решил нанести этой самой Раненой прелюбодейский визит (в отместку, так сказать, Пирожнице)...

 Пирожок и Копчик встретились около центральной полковой курилки. Узнавши друг друга, оказали приветственные знаки внимания... Первый соврал, что направляется на покой с захватывающей рыбалки. Второй ляпнул, что пытается продать в ночи кактус. Первый крайне заинтересовался предметом торговли. Второй не устоял перед настырностью первого и продемонстрировал ему украденный с его же балкона редкостный кубический кактус сорта «Яйцо Тутанхамона»...

 Пирожок, воспылав охренительным покупательским интересом, уломал Копчика на сделку ценою в десять тысяч рублей...

 Идиотски счастливый Пирожок с порога бросился на балкон, ошалело крича Пирожнице: «Было одно-о «Яйцо Тутанхамо-она»! А теперь будет два-а! Па-арный компле-е-ект!!!»...

 На суде офицерской чести Копчик (как парень разумный и порядочный) оговорил себя, подкинув дезинформацию, заключавшуюся в следующем: дескать, я из корыстных побуждений под покровом ночи взобрался на балкон майора Пирожкова и похитил редкостный кактус, который намеревался сбыть за приличную сумму через теневой рынок подпольных ботаников...

 Вот так-то, бабоньки, звездопадят погоны...» – горестно вздохнув после сего объемистого монолога, Выхухоль набулькала в свой стакан не жалеючи и залпом осушила до дна...

 – Вы-ху-ху-ху-у-у.., – выказала потерю дара речи Люсьен, – Вы-ху... Лук-керья П-пет-ровна! А с к-каковской хвори вы так складно рассказали?! Д-да сам Ль-лев Ты-толстой в сравнении с вами... Ло-ох беспонто-овый он про-отив ва-ас!!! И откуда у вас такой охренительный дар такой красивящей речи проклюнулся?!! Вы ж завсегда как придурковатая деревенщина выражались! Да и рожей вы вылитый колхозный конюх с большущего бодуна!..

 – Вы-ху-у-у..! – после знатного подзатыльника Люське от руки урожденной Лукерьи Петровны лаконично выдула пугливо съежившаяся Валентина.

 – По-прошу-у-у в моем присутствии по моему-у адресу не выража-аться! – в сердцах произнесла нешуточно осерчавшая старшая прапорщица...

 Люська же, обиженно накатив на глазки слезки и содрогательно всхлипывая, понуро поплелась в спальню...

 – Ты эт чего(?), Лукерья, – робко справилась Валентина.

 – А чего я? – шмыгнув носом, вскинула недоуменный взгляд Выхухоль.

 – Не-е-е... Только не пойми, что я борзею... Но... Как бы помягче выразиться.., – блуждая по столу растерянным взглядом и трепеща телесно, замялась Валюха.

 – Да не тяни-и-и-и-и, – протянула прапорщица, – Выражайся. Хоть помягче, хоть потверже. Но... Одна просьба: не криви со мною душой, Валентина! Ежель чего-то набродило, выплескивай напрямки – по-демократическому!..

 – С-сука ты с-си-сястая!!! – дико вытаращив глазные яблоки и обильно брызжа слюной, вдруг вскипела собутыльница, – Блатуешь в гостях как у себя в своей гнилой казарме и... еще хозяйку по башке долбенишь! Это там у вас – солдафонок – бабковщина в смысле стариковщины, а здесь культу-у-урное-е(!) о-общество.

 Ку-у-урва-а(!!!) ты клейме-еная! Иша-а-ачка-а(!!!) осли-иная! Деше-е-евка-а(!!!) прода-ажная-я-я!.. Гербици-и-ид(!!!) в протухшем бульо-оне!.. Коро-о-ова-а(!!!) на льду-у!..

 Ты ж чего-о-о учиня-я-яешь(?!!), чувы-ырла-а-а!.. Тебе даже мои стихотворе-е-ения-я не нравятся-я! Не сты-ы-ыдно-о-о?!!..

 Физиономия Выхухоли, во противоречие логике развития наканунешних событий, судорожно опала щеками, наружностями бровей и губ, скорчив неимоверно страдательную гримасу... Из глаз заструили горючие слезы, и атмосферу кухни воспалила сумбурная композиция из душещипательного воя и надрывных рыданий!..

 – Во-от така-ая-я я и е-есть... суча-а-ара-а! – наревевшись до устали, заскулила прапорщица, – Само-ой проти-ивно-о! Глядеться в зеркало тошне-ехонько!.. А что поде-елаешь(?!), если в войсках по-другому никак...

 Думаешь, сама за свою поганую выходку не терзаюсь? Думаешь, без душевности я и без милосердности?.. Да у меня-я(!), если хочешь знать.., после удара по люськиному затылку сердце екнуло, гланды в жопу выпали, будто из зенитной ракетности в поясницу прилетело и-и-и... в пупу до одури зазуделось!.. Думаешь, нам – садисткам – живется играючи?!..

 Пока Лукерья Петровна плакалась в «валюхину жилетку», Люська, присев у изголовья спящего супруга и натуго зажав меж колен запястья сложенных рук, горемычно раскачивалась...

 Набедовавшись, баба нащупала торчащий из мужниного рта черствый пирожок с ливером и попыталась вколотить его глубже...

 Отчаявшись от тщетности усилий, хмельная супружница психанула, с обеих рук выдрала сей твердокаменный продукт кулинарии и принялась с хрустом отгрызать от него, меланхолично пережевывая и матерясь от досады...

 Лукерья ж тем временем настырно склоняла Валюху на поединок по перетягиванию на руках, обещая в случае своего поражения расцеловать подругу в обнаженную задницу.

 – А коль ты проиграешь, и я победю.., – увещевала богатырка, – Коль проиграешь, чего навряд ли случится... Тогда я твою жопу тоже отлобызаю!.. Так что при любом раскладе ты в выигрыше! Ничем не рискуешь! Обещаю, что целовать буду без засосов и кусания! Честное-пречестное слово старшей прапорщицы ВДВ!

 – Темнишь, Лукерья! Я в поганых играх не участница! – отбрыкивалась Валентина.

 – И с чё эт арм-м-рестлинг сделался поганою игрою? – недоумевала старшая прапорщица, – Завсегда был почетным видом спорта для настоящих баб.

 – Сопли-то прибери, темнила, – указывая на подносье подруги, ерзала на табурете невоеннообязанная...

 – Эт чё это я темнила? – обильно высморкавшись в сдернутые с подпотолочной веревки свежевыстиранные кирпичной расцветки труселя Васи Огонька, полемизировала вэдэвэшница, – И чё те мои сопли?

 – А то.., – начав было речь, призадумалась Валя, – А то.., что мне мои ягодицы в твоих соплях.., знаешь ли.., не к лицу.

 – Ой-ёй-ё-ё-ёй! К лицу-у-у да не к лицу-у-у! – броском завесив использованными в качестве носового платка васиными труселями показывающие без четверти полночь настенные часы, возмутилась Лукерья, – Каки-и-ие ж мы гигиени-и-ичные!.. Ты, сестра Буратины, чё из себя корчишь-то?! Будь проще, и народ к тебе потянется!

 – Я-то всегда проще, а ты-то.., – забуксовала на полуфразе Валюха.

 – А чё я-то?!! – добавила дебатам накалу Лукерья, – Ты мне зубы-то не заговаривай! Ты мне в лоб лепи! А то тебе-е в лоб та-ак забубеню, что сразу мозги на ме-есто вста-а-ану-ут!! Давно в чужих рука-ах не обсира-а-алась?!!!

 – А ты не страща-ай! – опрометью пересев с табурета на дожидающуюся у порога своей участи водочную коробку, сбавила тон Валентина, – И похлеще видали!..

 Ишь, дуру нашла: мол, если победишь, в жопу расцелую; мол, если проиграешь, тоже в жопу расцелую...

 Че-естную бабу хочешь задешево купить?! Накось – выкуси! – на сих словах обе валюхины руки, увенчанные кукишками, нацелились на Лукерью. Та же, по всей видимости, не горя желанием раздувать из перебранки скандал с логически вытекающим из него мордобоем, пошла на попятные:

 – Чё взбеленилась-то?! Чё говнометишь?..

 Я ж из уважения к тебе готова твою задницу и при победе, и при проигрыше расцеловать! Беспроигрышная лотерея. Сама посуди, какая мне от этого выгода и какое удовольствие?

 –Насчет выгоды не знаю.., – расформировав кукишки, озадачилась Валюха, – А вот насчет удово-о-ольствия... Это еще как посмотре-е-еть...

 Тем временем (ну пока Лукерья сподвигала подругу на армрестлинговый поединок) проживающая этажом выше престарелая чета контрабандистов, у коей Валентина приобрела уйму выпивки, обнаружила, что денег, причитающихся за эту самую уйму, нет!..

 Старуха, не долго-то терзаясь скудным интеллектом, заподозрила старика в финансовой нечистоплотности и примотала его скотчем к колченогому стулу, грозясь изощренными пытками!

 Тем же временем Люське, с великим трудом грызущей у постели дрыхнущего супруга офигенно черствый пирожок с ливером, привиделся ангел-хранитель в образе обнаженного ниже пояса и вооруженного автоматом Калашникова полицейского в сержантском чине, парящего за окном на торчащих из спины лебединых крыльях!

 Когда ангел-правоохранитель передернул затвор и принялся старательно целиться в освободившую окно от занавески бывшую десантницу, та отпрянула вглубь комнаты, выхватила изо рта надгрызенный пирожок и проорала:

 – Дурак что ли?!!

 – Нет, не дурак! – приглушенно донеслось от приподнявшего глаз от прицела сержанта, – Я – купидон – шуры-мурный мальчик! Хочу пронзить твое сердце пулей любви!

 – С каких грибов захотел-то, мудила?!! – ловко кувыркнувшись под подоконник, продолжила переговоры Людмила, – Сейчас как долбану в висок пирожком – крылья-то махом сложишь!!! Тоже мне мальчик нашелся!

 – У меня приказ! – рыская сквозь окно ищущим взглядом, пояснил купидонистый сержант, – Мне начальник райотдела полковник Невменяйлов приказал от его имени пронзить твое сердце! Втюрился он в тебя по уши! Не спит, не ест, жену не мает, а денно-ночно все по тебе сохнет!

 – Да мне плевать на твоего начальника!! – обеспокоенно зыркнув на крепко дрыхнущего супруга, проорала Люсьен, – Извращенцы! Если запал, так сразу и из автомата?!!..

 – Натурального купидона с луком и стрелами, оказывается, в природе не существует, – пояснил нарушитель, – Вот Кондратий Альбертович и прислал меня...

 Вскипевшая яростью Люська в знак протеста остервенело запускает сквозь стекло в идиотистого сержанта черствым ливерным пирожком, и он тут же теряет признаки жизни...

 Тем временем пыхтящие и багровеющие от натуги Лукерья и Валентина, бахнув грамм по сто водочного допинга, оседлав табуреты и сцепившись ладонями облокоченных о стол рук, занимались армрестлингом.

 – С-с к-кем эт он-на там с-собачится? – услыхав люськины вопли, еле уловимо кивнула в сторону спальни Валюха.

 – А н-не б-бер-ри в-в голов-ву! – рывком укладывая валентинову руку на столешницу, простонала Лукерья, – Ей еще в войсках доктора запрещали пьянствовать. У нее же под хмелем мозги воспаляются и зверски глючат. Она, бывало, в угаре-то тако-о-ое(!!!) вытворяла.

 Ну чего? Проиграла? Задирай подол! Буду, как и обещалась, твою задницу слюнявить! Мое слово – кремень!..

 Тем временем Люська, доведенная лицезрением крылатого сержанта полиции до отчаянья, запускает в него пирожком!

 Стекло вдребезги, а негодника и след простыл!..

 Помараковав на образовавшемся студеном сквозняке, экс-десантница остывает мозгой и, озабоченно помотав бедовой головушкой, затыкает образовавшуюся прореху подвернувшейся под руку цветастой подушкой, наглухо задергивает занавеску и для пущей надежности навешивает на гардину плотное постельное покрывало...

 К тому времени худосочная хрычовка-контрабандистка, загерметизировав рот дряхлого муженька широченным скотчем, применила к нему ряд довольно-таки изощренных пыток: и, зажав в пассатижи пипку носа, произвела из нее подобие переспелой сливы; и поприжигала электропаяльником прыщи; и, вооружившись паровым утюгом, поразглаживала сморщенную целлюлитом пузень; и чуть ли не до потери пульса нащекотала ноздри дорогостоящим пером президентской курицы... Все тщетно(!!!): извивается старина, мычит и неистово мотает головой: мол, не брал я тех денег(!!!), хоть убей иль хоть сама тресни...

 Тем временем на кухне четы Огоньков елозились на четвереньках Валюха и Лукерья. Последняя, засунув голову под подол первой, страстно нацеловывала потное опопие. Валентина извивалась ужихой и умоляла не прерываться. Однако...

 – Лесбиянничаете? – прервал сладострастную экзекуцию надтреснутый голос возникшей на пороге облаченной в серый замызганный халат, растрепанной и утомленной пытками контрабандистки, в конце концов плюнувшей на деда и подавшейся на поиски последней покупательницы, – Лесбиянничаете(?!), говорю.

 – Не, это она у меня иголки от декоративного дикообраза из ягодиц удаляет. Присела на него в зоопарке нечаянно, – нашлась чем ответить Валюха.

 – А-а-а, – выказала понимание пришелица, – Лечение – завсегда дело хорошее. Здоровье-то дороже всего-о-о... О! – узрев под ногами водочный ящик, эвристически воскликнула хрычовка, – Это от нас! На-аше(!) снадобье... Ты что ли, диким бразом продырявленная, совсем недавно у нас водкою отоваривалась?

 – Я, – подымаясь в вертикаль на коленях, призналась Валюха.

 – Она, – подтвердила усаживающаяся на табурет сыто облизывающаяся и вытирающая губы тылом ладони Лукерья.

 – А де-еньги за проду-укт отдава-ала? – пытливо сощурив глазенки, прошипела старушенция.

 – А то как? – выпрямляясь в полный рост и поправляя подол, вопросом на вопрос ответила Валентина, – На дворе ж капитализм! А при нем и чирей бесплатно не садится!

 – А где тогда деньги?! – повысила голос самодеятельная дознавательница.

 – А тута, – суетливо вынимая из-под бюстгальтерного центра скомканные купюры, бесхитростно пролепетала Валюха, – Все здесь.

 – И как же ты их тогда отдава-ала(?!!!), если они у тебя между титек! – потрясая скукоженными возрастом кулачками, не на шутку возмутилась контрабандистка.

 – Бес попутал, – передавая денежный комок с опаской нарваться на побои, произнесла Валентина, – На ваш с дедом старческий склероз понадеялась... Когда ты, бабуся, оплату на тумбочку поклала и начала мне водку выставлять, я и того... Сцапала деньгу обратно и под лифчик засунула...

 Надеялась, не спохватитесь, а оно вон как вышло.

 – Чистосердечное признание смягчает вину! – засовывая выручку под свой миниатюрный бюстгальтер, с пафосом произнесла контрабандистка, – Поверьте уж мне, девки. Как-никак, я ведь карманница с шестидесятилетним стажем! Зна-а-аю(!!!) толк в Уголовном кодексе.

 Еще малявкою на похоронах Сталина нащипала восемь леденцовых петушков, банку монпасье, сто рублей и с полкило ирисок...

 – Слышь(?), карманница, – косясь на настенные часы, завешанные васькиными ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2