Не ослеплен я Музою моею

Сечкин едва приподнял сонную голову от подушки и, не видя циферблата часов, снова тяжело уронил ее. В голове стоял глухой протяжный шум, все тело ломило, в желудке было подозрительно неспокойно. Он с трудом мог вспомнить, с кем он вчера, или даже позавчера, праздновал, обмывал или заливал с горя. Отчетливо перед ним вставала только одна картина -  застолье затянулось так надолго, что гости были не в состояние расползаться к местам своего проживания. На душе было мерзко, стало еще хуже, когда на фоне  протяжного гула  головной боли яркой искрой чиркнула мысль, что до сдачи рукописи оставалось дней десять, не более. Сечкин сел на постели и завыл в голос, желая привлечь внимание жены:

-Ленка-а, Ленк! Воды  принеси-и!   Ведро-о!   Холодной!

-Ведра нет, а вот стаканчик, будь любезен!- произнес незнакомый хрипловатый женский голос.

-Кто здесь?- спросил Сечкин, поворачиваясь на голос и машинально беря стакан воды из чужой женской руки с облупленным ярким маникюром.

-Это я – твоя Муза, брат литератор, поэт и писатель, талант ты наш, искрометный!- произнесла незнакомка, нахально  усаживаясь прямо на стол, за которым Сечкин ваял «нетленку» уже более десяти лет.

-Какая еще  Муза?!!- спросил он, окончательно проснувшись и повернувшись в сторону, откуда шел голос.

  Перед его поэтическим взором предстала женщина неопределенного возраста, довольно потасканного, вульгарного вида. На лице толстым слоем был нанесен грубый грим, с черными разводами под глазами. Ярко-рыжий, почти клоунский парик на голове  слегка слез на бок.  Блестящее  вечернее платье откровенно обтягивало далеко не модельную фигуру, сверху был надет широкий серый офисный пиджак, будто с чужого плеча, на лацкане которого была приколота потрепанная желтая лилия. Наряд венчала помятая коричневая шляпка с кошмарным зеленым пером. В руках дама держала увесистую потертую сумку с грубой застежкой, в пальцах вертела дешевую сигаретку, не решаясь закурить.

- А ну,  брысь отсюда, Муза привокзальная,- закричал Сечкин, запуская в нее подушку,-  Ленка, где ты? Помоги бомжиху выгнать!

Муза ловко увернулась от подушки и уселась в кресло напротив кровати, закинув  театрально ногу на ногу в фиолетовых колготках  и серебряных туфлях со стоптанными каблуками.

-Ленка на рынок за продуктами ушла, ведь тебя, сволочь, кормить еще надо! А я такая же бомжиха, как и ты. Ты на рожу свою погляди, писатель! Место твое в бомжатнике, весь опухший, поцарапанный, как пьянь подзаборная!- презрительно сказала Муза, снимая ниточку с ярких колготок.

-Это какая такая пьянь?!- проворчал Сечкин, тяжело поднимаясь и направляясь в ванную, стараясь не глядеть на Музу,- черт, черт, неужели глюки пошли…ну да, почти две недели квасим…то одно, то другое, у всех творческий застой…

   Через минуту в ванной послышался шум воды и глухие ругательства Сечкина, который перепутал краны холодной и горячей воды. Муза тем временем не спеша закурила и стала пускать колечки дыма, лишая последнего кислорода кабинет писателя. После водных процедур   Сечкин  с мокрыми взъерошенными волосами и полотенцем наперевес вошел в комнату, уверенный,  что там никого нет. Увидев  ту же неопрятную бабу, расположившуюся в его любимом кресле, скрутил полотенце, замахнулся им и закричал:

-А ну пошла отсюда, зараза!! Еще в кресло мое уселась!

-Эй, эй!! Потише, Сечкин, чего размахался! Этак так ты свое последнее вдохновение прогонишь вместе со мной!- закричала непрошеная  гостья и завертелась волчком, спасаясь от мокрого полотенца.

-Муза, говоришь?!! А вот я сейчас посмотрю, какая это такая Муза. Это кликуха твоя воровская - «Муза»??!! Уже полный ридикюль набила моими денежками??!- продолжал Сечкин гоняться за ней, пытаясь сорвать с ее головы парик.

-Да какие у тебя денежки?? Весь в долгах и кредитах, вчера даже на такси у Шашкина занял…,- презрительно прошипела Муза, бегая вокруг кресла.

Последнее замечание сильно озадачило Сечкина, он замер, и в этот момент Муза со всех сил толкнула его на постель, куда он повалился, как куль с мукой.

- Не веришь мне, что я – Муза?   Прикид мой тебе  не понравился?? Так я не всегда такой была! Какой творец – такая и Муза!- возопила незнакомка.

-И я была деву-ушкой юн -н- о-ой!- маршируя вокруг кресла, запела она хриплым фальцетом, потом остановилась, громко икнула и неожиданно  всхлипнула.

-Ты откуда про Шашкина знаешь?!! Кем ты была, тля подзаборная??!

- И я была розовой девушкой с золотистой косой в нежно-голубом платье, когда  впервые опубликовали твои  рассказы, как мимолетное виденье промелькнула в момент твоего первого успеха. Я была страстной Кармен с розой в зубах, когда ты до одури влюбленный в Ленку, строчил и днем, и ночью. Я была красавицей с подиума, когда ты получил премию за свой первый сценарий. А сейчас, когда ты ушел в загул….  Вино-о вата ли я, вино-о-вата ли я, вино-вата ли я, что …,- последние строки Муза хрипло пропела с особым старанием.

 - Явиться я могу всего лишь раз, вот так, в открытую, в самый критический момент, чтобы спасти или наоборот, порешить писаку,- проговорила она, неожиданно закончив пение.

-Как это - порешить?  Зарезать?- Сечкин  обалдело смотрел на Музу, и было непонятно, верит или не верит он ее словам.

-Зачем же резать? Просто проснешься и ты уже не Вячеслав Сечкин, известный писатель, а, к примеру, слесарь первого разряда Славка Сечкин, который кроме починки кранов и бачков от унитаза больше ничего не умеет делать и ни одной строчки никогда не напишет, - строго сказала Муза.

- Гонишь… - недоверчиво проговорил Сечкин, устало  садясь на постели.

- Да нет, милок! Некогда уже мне гнать тебе всякую околесицу, на все про все осталось у тебя двенадцать дней – если не опомнишься, работать не начнешь – прощай твоя творческая жизнь! Без тебя у меня дел хватает! Я тебе и так, и сяк намекала, мол, остановись, берись за ум, а ты – нет! - проговорила она, снова садясь в писательское кресло и кокетливо поправляя перо на шляпке.

- Так ты и у других наших была, получается? Огородников теперь вообще в рот не берет, все лечится, да пишет, пишет,- озадачено пробормотал Сечкин.

- И у Огородникова,  крестьянского писателя,  я была в лаптях, сарафане, платочке, на сеновале все и решили. И у Сокольского, в обличье гранд - дамы, и у других твоих знакомцев, всех не перечислишь, - проговорила Муза, звонко щелкнув металлическими шариками – «поцелуйчиками» на сумке.

- Да что же это такое! Че-орт!! Голова гудит…   Таблетку все же надо выпить… Может, сплю я…, - прошептал Сечкин, встав на кровать  на четвереньки и подползая к краю письменного стола.

-Таблетки не помогут, только работа, ежедневный тяжелый писательский труд спасет тебя от падения, Вячеслав Сечкин, - последние слова Муза произнесла с завыванием, вставая во весь рост и плавно раскачивая руки над головой.

   Сечкин дотянулся до края стола, хотел взять стакан с водой, но неловким движением рассыпал высокую стопку рукописей, заметок, черновиков. Чертыхнувшись еще раз, он начал торопливо собирать бумаги с пола, а когда закончил работу и поднялся, в комнате, кроме тающего облачка сигаретного дыма, никого не было.

   - Светка, ну что поверил???- шепотом спросила Лена, выходящую на цыпочках из кабинета Музу.

-Сначала драться лез, а потом, вроде, присмирел, стал слушать,- так же тихо ответила Муза-Светка.

-Он же талантливый, такое может написать - ты знаешь! Период у него тяжелый, как ругать начали его последний роман – у него совсем крыша поехала! Все перепробовала…Счастье, что я тебя случайно встретила! Ты в школе была такой артисткой! – с восхищением сказала Лена, глядя на школьную подругу.

- Ленка, мне бежать надо на репетицию, два года этой роли ждала, надо успеть переодеться, смыть весь макияж с лица. А то выгляжу, как, прости господи…- сказала Светка, торопливо надевая плащ и целуя подругу в щеку, - Все, пока, надеюсь, что все у него наладится!

   Лена закрыла за подругой входную дверь, тихонько подошла к кабинету мужа и заглянула  туда. Сечкин сидел за письменным столом и внимательно перебирал бумаги, перед ним в ожидание мерцал экран компьютера.

-Слава, завтракать будешь?? Омлет и кофе…- осторожно предложила Лена.

-Позже, Ленусь, позже…дай разобраться, работы много, есть у меня одна мысль…, - пробормотал Сечкин, не глядя на жену, которая  со счастливым удивлением отчетливо увидела над его головой светящиеся серебряные нити  долгожданного  творческого вдохновения.

 Нина Валентиновна Атучина