БАКЕНЩИК

1.

   Восемнадцать лет отец с сыном жили душа в душу. Дмитрий Иванович частенько прощал Максиму его проказы. Он никогда не жалел об этом: считал, что уж очень кратким было безоблачное сыновье детство. Когда Максиму исполнилось пять, степной хутор захватили немцы. И хотя они не стали на постой в хате бакенщика, Максим вместе со всеми полной мерой хлебнул горя.Он видел казни и расстрелы. И  до того бесстрастно реагировал на выстрелы, что Дмитрию Ивановичу порой казалось, что не ребенок перед ним, а такой же пожилой, повидавший многое на белом свете человек, как и он сам.

   Был Максим "постреленышем"-последним сыном в работящей семье бакенщика Бригантинова, а поэтому всеобщим любимцем. Три старшие его сестры в войну поразъехались по всему Союзу, оказались где-то там, у своих, за чертой фронта.

  А Максим был мал, Дмитрий Иванович упрям-поэтому Бригантиновы не эвакуировались. Жена, обыкновенно верховодящая, неожиданно обмякла, расплакалась, а Дмитрий Иванович, как бывало в годы парубкования, ласково гладил ее заскорузлой рукой по мягким волосам:

   -Ничего Мотря, все переживем.

   Конечно, в те трудные годы Максима никто не ругал. Его просто оберегали: как бы на немца не наскочил, да на мине, которую он притащил откуда-то, не подорвался.

  Прогнали немцев, и Максим начал наверстывать упущенное. Был сын Бригантинов смекалист, быстроглаз, ученье давалось ему легко. В школу нужно было идти через степь. Было трудно в марте, когда задували колючие ветры вперемешку со снегом. Но Максим был упорен ("В меня",-с гордостью отмечал Бригантинов), ни одного дня не пропустил.. Школа отнимала все время, баловаться было некогда.

   Когда Максим окончил семь классов, отец кряхтя по-стариковски, полез в сундук, где хранились небольшие семейные ценности:  старые серебрянные часы на цепочке, черный костюм и нарядное материнское платье с подвенечной фатой.

  -Мотря,-сказал он жене.-Поезжай завтра на толчок, продашь часы, и отправим сына в Херсон, в мореходное училище.

  -Нет, тату, -неожиданным баском отрубил сын.-Я, пожалуй, работать пойду в совхоз. Помогу вам, справимся, тогда и выучусь. Да и  не хочу я на воду...

  Мать хотела возразить по привычке, но потом махнула рукой и заплакала. Отец разобиделся: сын от воды отступается! Но подумал и решил не мешать ему.

  -Ну что ты, ненько!- побежал к матери Максим.-Так же лучше будет.

  Бригантиновым желось нелегко. Дмитрий Иванович помощи от детей не принимал, а зарплата бакенщика-небольшая. Фрукты из сада дед Бригантинов не продовал-считал зазорным. Мотрена Михайловна в годы войны нажила тяжелую, хроническую болезнь желудка. Приходилось много ездить в область, была даже в Киеве. Но здоровье так и не вернулось, и она, обычно хлопотливая, сейчас большую половину дня тоскливо сидела у окна и смотрела на Днепр.

  В первые же дни освобождения Бригантиновы получили письмо от старшей дочери-Маруси. Та сообщала, что средняя сестра Лена после того, как получила "похоронку", добровольно пошла на фронт и тоже сложила голову где-то под Черкассами, У Маруси самой погиб муж, и она осталась с двумя малолетками.

  "Мне хватает"-писала дочь и тревожилась о стариках. Однако материнское сердце чуяло,  как трудно молодой вдове, и ежемесячно Мотрена Михайловна собирала дочке небольшую посылочку.

  Младшая дочь -Люда до войны ничего не писала родителям. Она была в ссоре с отцом с тех пор, как неожиданно выскочила замуж за "шелопута" Василия Бурштейна. Василий был человеком шумным, любил друзей. Этого Бригантинов не выносил. Перед войной Бурштейн поругался с директором  совхоза и уехал "искать счастья" в Сибирь. По слухам, которые шли от его родственников и которые приносила Мотрена Михайловна в домик бакенщика, Василий довоевался до лейтенанта, вернулся, пошел учиться в институт, живут они хорошо, родилась дочь.

  И хотя Дмитрий Иванович обрадованно крикнул при известии, что появилась на свет еще одна "Бригантиниха", перевод от Люды на 500 рублей все же отправил обратно.

   Люда обиделась, и письма ее стали очень сухими.

  Так они и жили на отшибе села. Максим вытянулся, перерос отца, сравнялся с матерью, она выше Бригантинова на добрую голову, но был юношески худ.

  Девчата хутора на него не заглядывались. Максим-некрасив, смугл до черноты. Впрочем, мнение девчат его не интересовало. Не было у Максима и особенных друзей. Может, этому способствовало то, что он почти всю жизнь провел с молчаливым Бригантиновым в лодке на Днепре, а природа, как известно, к болтливости не раполагает.

  Итак, Максим пошел работать в совхоз, на виноградные плантации. Было ему почти семнадцать лет. Однажды он прибежал домой страшно взволнованный.

  -Тато! Ненько! Что я вам скажу!

   Мать повернула к нему голову, любопытный молодой огонек блеснул в его глазах.

   -Щр цэ такэ?

   Бригантинов молчал. Ждал.

   -Так вот, знайте, возле нашего хутора будут строить гидроэлектростанцию. И будем мы жить в городе!

   Тут уж и Бригантинов не выдержал.

    -Брешешь

    -Что вы, тато! Идить, сами послухайте!

    Бригантинов торопливо пошагал в правление совхоза, в котором был полгода назад. Максим сказал правду.

   2.

     Строительству старый бакенщик особенно не обрадовался: подумаешь, невидаль! Он лето работал на Днепрострое и уверовал, что более мощной ГЭС уже не будет во веке веков.

     Рассказам Максима о том, что ГЭС будет мощнее Днепровской, что техника здеь "на пять", Дмитрий Иванович не особенно верил.

    Когда приехали первые партии строителей, страрика Бригантинова ыфзвали в управление. Он вернулся оттуда разобиженный-какой-то молокосос учил его, как аккуратно нужно теперь следить за бакенами: "Мол, по Днепру сейчас ходят целые флотилии, смотрите в оба, папаша".

   -Бармалей-ругался Бригантинов словом, которое считал самым поганым и которое почерпнул из детской книжки Максима.

   -Хто цей Бармалей?-допытывалась жена.

   -Та той!-махнул ожесточенно Дмитрий Иванович и пошел к Днепру.

   Максим проподал на строительстве. А в августе, когда сняли с виноградника весь урожай полностью, пришел домой и заявил:

   -.Все, ухожу из совхоза. Иду на ГЭС.

   -Кем?-спросил отец.

    -Электриком.

    -Да шо ты понимаешь в этом деле?..

    -Ничего, тато, научат.

    Бригантинов тяжело вздохнул, но ничего не сказал.

    Он был недоволен. Сын все дальше уходил от Днепра. Он становился непохожим на него, Бригантинова: Максим, его Максим вдруг потерял уважение к профессии отца, профессии, которую завещал Дмитрию Ивановичу еще дед.

   -Что, тато, опять пошлепал к бакенам?-насмешливо спрашивал он.-Погоди, вот скоро не надо будет лампы зажигать. Автоматов на Днепре понаставят, и пойдешь ты на пенсию!

   -Шо ты мелеш?-шумел Бригантинов, замахиваясь веслом на насмешника-сына, а в его серых глазах мелькал крохотной искоркой испуг.

   -Да не мелю я. Сам на лекции слышал.

   -Лекция, лекция-уже тише ворчал старик.-Слушаешь ризну брехню...

   С этого дня появилась у Бригантинова невидимая доселе страсть: стал он ходить "на люди", аккуратно посещать все лекции. Так без разбора он прослушал лекции о заболеваниях и о жизни Циалковского, о фугах Баха и пользе мелиорации.Лекцию об автоматах-бакенах больше не читали. Старик немного успоеоился, но лекции больше не пропускал. Он сравнивал себя с Павловым: "По характеру схожи", Свою Мотрю сравнивал со Снегурочкой после лекции о Римском-Корсакове, а Максима- с Уленшпигелем: "Такой же шелапут!".

   Небольшая мазанка Бригантинова наполнилась шумом-Максим приводил к себе почти всю бригаду электриков, демобилизованных солдат. И отец-странное дело-не выходил, как раньше, из хаты.

   Все вечера в доме спорили о новых реле, об осветительных башнях. Слова "ом", "ампер", вольт" прочно укоринились в хате Бригантинова. "Ома" дед в душе представлял в виде своего же Максимки, "вольтом" считал себя, а "ампером" того "бармалея" из управления речного пароходства.

   Через год Максим поступил на вечернее отделение техникума, открывшегося в молодом городе. Скоро его назначили бригадиром. Бригантинов гордился сыном, но в тайне жалел, что Максим не стал бакенщиком.

   Все больше времени Дмитрий Иванович проводил на Днепре, дома было делать нечего. Он тихо правил лодкой. Навстречу плыли днепровские прекрасные плавни. Из-за ивняка поднимались вспугнутые стаи уток. Тонкие паутинки летели по воде, словно солнце старалось до холодов связать себя с землей, оставитьей частину своего щедрого тепла. Участок Бригантинова не был тронут стройкой.Поэтому здесь не ухали взрывы и не тарахтели земснаряды.

   -Вонючки,-беззлобно звал их дед Дмитрий,-тильки Днипро поганять...

   Дед садился с удочкой где-нибудь в тени днепровского осокоря и думал. Он вспоминал день, когда еще дед взял его впервые "ставить" бакен. Они зажгли огонь, отплыли. Дед сказал:

   -Оглянись!

    Эх, разве поймет Максим трепет, охвативший его тогда! Бакен сиял звездочкой в чертоге ночи. От него словно шло тепло. Глазок бакена указывал путь людям. А попробывали бы они плыть по Днепру Великому без Бригантиновых! Да разве люди поймут! Он всю жизнь был у истоков большого дела.  А  этот стервей, Максим, смеется над ним!

    В один из вечеров Максим пришел домой с грузным, высоким человеком в серой фетровой шляпе в модном макентоше, запачканым землей.

   Человек этот вошел в дом, как старый знакомый. Мотря Михайловна пристально вгляделась в него.

   -Вася, никак?-выдохнула она.

   -Он самый!

    Бригантинов сердито сжал губы, затопорщил  ежеватые усы.

    -Василий Андреевич-теперь мой начальник, не без гордости заявил Максим.-Приехал сюда из Усть-Каменогорска.

    -ГЭС приехал строить в родные места?

    -Потянуло, -просто сказал зять Василий Андреевич Бурштейн.

    Эта простота обезоружила Бригантинова, который хотел добавить еще: "Длинные рубли почуял?" Да, пожалуй, сейчас не пахло длинными рублями.

    -Где Люду дел?-спросил Дмитрий Иванович.

    -Она второго ждет,-улыбаясь ответил Василий.-После приедет.

    Мотрена Михайловна всплеснула руками и охнула:

   -Что ж вы стоите, садитесь за стол...

   "Да, времена действительно переменились,- думал старый Бригантинов,-если он сидит рядом с шелапутом Васькой Бурштейном и даже, что там душой кривить, рад этому!"

    -Где жить будите?

    -Не прогоните?

     -Да уж ладно!

     Встреча была мирной. Бригантиниха уже втихомолку крестилась, заплаканная от счастья. Все бы кончилось счастливо, если бы не...

     Все испортил Максим. Он затеял разговор об автоматах-бакенах.

     -Тато! Вот послухайте Василия Андреевича! Он рассказывает, что скоро по всему Днепру будут стоять красивые бакены-автоматы. И будет один инженер-бакенщик от Киева до Херсона. Нажал кнопку-загорелись. Еще нажал-погасли. И знаете, тато, это Василий Андреевич будет их монтировать. Он всеми автоматами командует. И робота,  коли схочет, зробыти может. Вот тогда и вы на пенсию пойдете, отдохнете,-захлебывался от восторга Максим.-И на Днепр не надо ездить, мозоли на руках набивать...

    -А ты их много набил?-вдруг грозно взревел Дмитрий Иванович.--Рано еще бакены мои с Днепра выкидывать!

    -Да что вы отец,-пытался урезонить разбушевавшегося старика Василий.-Это ж не сейчас будет.

    -Будет? Ничего не будет! Шелапуты вы, бармалеи! Вон оба из моей хаты, паскудники! Вид Днипра тикаете?

     Василий хотел было что-то сказать, махнул рукой- уж кто-кто, а он знал норов тестя, и пошел к выходу.

     Максим растерянно раскрыл рот.

, .  -Что раззявился? Вон стервец!

    3.

       Старики остались совсем одни.

       Пробовала было Бригантиниха заговорить о том, что Максимке в общежитии жить плохо, неуютно, старик так на нее глянул, что она остановилась на полуслове.

       Бригантинов чаще, чем обычно, бывал на Днепре. Он вставал задолго до зари, шел к берегу, садился на край лодки, закуривал. У ног его шелестела сонная вода, рассказывала что-то, понятное только ей и Бригантинову. Заря поднималась лениво, пряталась за туманами, днепровскими плавнями.

   От весла по реке бежали круги-один, третий, пятый: словно осчивали Бригантинову жизнь. Где-то кричала кряква, пиликал дрост-пересмещик.

  С зарей с востока начинало доносится чавканье земснаряда. Бригантинов сплевывал сердито себе на ноги- в Днепр он еще не разу в жизни не плюнул,-тушил бакен и плыл назад.. Он наскоро и словно нехотя завтракал и уходил в сад. Старого одолевали думы.

   ...Сколько живет человек, столько и думает. Если не думает-не человек, а так себе, вроде Васьки. Вот я раньше думал, как из бедности проклятой выкорабкаться. Выкорабкался. Спасибо, помогли Советы. Потом мечтал детей к делу пристроить. Ну, девки-они ломти отрезанные. Им-был  бы мужик. А вот Максим...Сколько сил на него, стервеца, положил. Не ел, не пил, не спал. Все Максиму. Все сыну. А он...

   И который разДмитрию Ивановичу представилась такая картина.

   Тени побежали ро Днепру, словно волны. Тишина. Даже воробьи в тополях приумолкли, чувствуя всю торжественность наступающего вечернего часа. Величав Днепр до боли в сердце. Разве об этом расскажешь-это чувствует только одно бригантиновское сердце. Плывешь по реке, и каждая волна с тобой говорит о том, что жизнь-хорошее, справедливое дело, как огонек бакена.

   В лодке двое: он и Максим. Максим завтра принимает дело отца из его рук. Смотрит сын чуть прищуренными глазами на дали днепровские, и еще более темнеют у него глаза.

  -Хорошо, тату?

  -Хоршо.

  -Закурим, тату?

  -Закурим.

   -Посидим, здесь, тату?

   -Посидим.

    А потом Максим зажжет огонек.

    И долго вслед за ними будет бежать золотая полоска, то опускаяст, то поднимаясь.

    И загудит пароход, проплывая мимо лодки. И махнет с его крутого бока Бригантинову капитан рукой..

    Эх, Максим, Максим! Обидел ты до смерти меня.. В душу плюнул. А я -то думал, что красоту понимать научился. Плохо учил.

     И еще думал старик о том, что старость им с Мотрей прийдется встречать вдвоем. Раньше люди мешали Бригантинову. Ох, как не хватало их сейчас! Только старик в этом сам себе не признавался..

    Не сад звенел над ухом тонкой пчелиной песней, беспечным чириканьем ссорящихся птиц, а думы стучали у виска. Печальные думы...

    -Митя-позвала жена.-Газету принесли.

    Он развернул газету. Увидел в правом углу первой страницы Максимкины озорные глаза. Снова портркт сына. И скомкал газету, не читая.

    Жена молча, не демонстративно, как в былые годы, повернулась к нему спиной и пошла в хату.

    Что они понимают, бабы! Всю жизнь  поет, что без подруг осталась!

    Наступила осень. Скоро пойдет последний пароход по Днепру.Пойдет, белокрылый красавец, попощается с Бригантиновым, до следующей весны. А, может, уже и насовсем? Поставят эти автоматы. С ними легче. Их на совещания не вызывай...И  в душу к ним залазить не нужно!

    Однажды Бригантинову пришла открытка из управления речного пароходства, звали туда.

    Старик в первый раз прикинулся больным. "Опять этот Бармолей учить будет, пощли они к бисам". Велико же было удивление, когда за ним подъехала машина самого начальника водного транспорта строительства. За ним. За Бригантиновым. На собрание повезли. В президиум первый раз за всю жизнь посадили. Грамоту дали за "бесперебойную работу по доставке грузов для строительства ГЭС".

   Сидел Дмитрий Иванович и все зал буравил взглядом: а видит Максим и Васька его или нет?Так и не нашел их в зале. А жаль. Видили бы, убедились, какой почет бакенщику.

   Грамоту Дмитрий Иванович повесил на самое видное место, хотя сам бахвалов не любил. И что-то теплое шевельнулось в душе.

   Однажды бакенщик перевозил молодого инженера на правый берег.

   -Что, дед, рыбачишь?

   -Бакенщик.

   =Хорошо дед, на Днепре! Эх завидую я тебе,-сказал с неподдельным восторгом инженер.-Все некогда выбраться. Мы поедем, порыбалим с тобой?

   Бригантинов с удовольствием согласился. Отвез инженера. Плыл  и думал: "Чужие люди и те понимают..."

   На второй день Дмитрий Иванович все гонял лодку с того места, где подобрал инженера. Ждал его. Перевести хотел. Не появился инженер. . Никогда больше не появлялся.. О нем узнал Бригантинов из газеты, прочтя подтекстовку под портретом: " Инженер-взрывник Илья Козлов. За двенадцать часов, вместо трех дней,  подорвал скалу на правом берегу".

   Это герой, не чета Максиму! И портрет его не зря поместили! Жаль, не порыбачили со взрывником.

   Как-то днем к нему заехал по дороге начальник управления. Выпил взвару.И, словно между прочим, сказал:

     -Ну, Дмитрий Иванович, готовся на курсы повышения квалификации. Будешь автоматические бакены зажигать.

     -Какие еще курсы? Лучше заявление об уходе подам!-ответил Бригантинов.

     После этого посещения старик вконец растроился. Даже сны ему стали видеться. тревожные и непонятные. Огромный автомат, похожий на паука, хватал его за горло.

 4.

     В  этом году зиму задержала, видать плотина ГЭС.Только бушевали ветры, сатрясая старую мазанку Бригантинова.

    Еще под октябрьские праздники старику принесли ордер на новую квартиру.Он сердито глянул на представителя Жилищно-коммунального отдела:

    -Что, небось, в жилье никто не нуждается?- и вышел, оставив оторопевшего человека посреди хаты.

    Ветры выдували последнее тепло. Поутру Бригантинов шел в сарай, выбирал кряж поменьше- ему уже нехватало былой силы, хотя признаваться в этом он не мог. Жена следила из окна за руками мужа ласково и печально, но спорить не хотела, бесполезно.

   Она пропадала у зятя-приехала Люда с ребенком. Люда работу бросать не хотела. Бригантиниха с большим удовольствием нянчила внучат, дажн о болезни своей позабыла.

   Люда приходила к отцу с сыном и дочкой. Бригантинов выпил "Мисливську", привезенную Людой, но в задушевные разговоры не пустился.Обижен был крепко. Правда, когда поздними вечерами он сидел один в темной хате-думалось Бригантинову, что обида его пустяшная, глупая. Но из глубины души поднималась непомерная Бригантинова гордость, стервецы-дети позабыли старика, а он и без них еще покряхтит. Да как! И не тяла от этого обида, а, наоборот, ледяным островком укреплялась в сердце.

    А ветры шумели все сильнее. Однажды поутру Бригантинов долго чертыхался: сорвал шальной ветер кровлю с сарая и залило дождем непокрытое "маринованное хозяйство", которое впрок наготовила жена. Дмитрий Иванович ругал ветер, нынешнюю погоду, жену-за "тупость", детей, которые разбудили Днипро.

   За руганью он прятал возникшее вдруг чувство беспомощности. В это утро понял Бригантинов, что жизнь трудовая, кажется, прожита, и хорошо если рядом был бы Максим. А  тот, стервец, видать, не чует тоски отцовского сердца. Что ж, виноватить  некого: сам такого произвел.

   Зря лумал плохо Дмитрий Иванович о Максиме. Он в это время ехал за схемой  автоматических бакенов. И всю дорогу вспоминал отца: думал о тои, что снова причинит старику боль, но что поделаешь-старое стариться, новое пробивается, и нелегко отцу понять сына.Максим решил:  сколько бы не ругался отец, а он заберет его в новую квартиру. Пусть выходит полностью на пенсию. Поработал. Немало огоньков позажигал. Тревожно было на душе у Максима. Жаль, не сказал Василию, чтобы обязательно зашел к отцу.

    ...Ветер разгулялся к одинадцати ночи. Сквозь первый сон услышала Бригантиниха, словно тяжелые коварные сапоги грохают по крыше. Толкнула мужа, и тот проснулся.

    -Что, опять свою капусту закрыть забыла?- ядовито спросил он.-Для кого только насолила три кадки? Вдвоем сто лет есть будем...

   -Нет, Митя. Закрыла я кадки. Мне просто тревожно на душе. Вася сегодня на дежкрстве ночном.

   -Тревожно, тревожно.Лучше о себе тревожся, вон зеленая ходишь. Съездила бы к врачу.

    Жена обиженно умолкла.

    Но Бригантинову уже не спалось. Он высунул сухонькие ноги, из под теплого одеяла, прошлепал к окну, закурил, глядя на черноту стекла на Днепр. И вдруг тихо ахнул. Не горели три бакена. И как раз в самых опасных местах:  земснаряд в эти дни намыл по Днепру косу для земляной плотины, оставив для судов бухточку. Вход в нее и обозночали эти три бакена.

   Старик глянул на часы:  половина двенадцатого. Через полчаса пройдет последний в этом году пассажирский-Херсон-Киев, который вышел из порта еще в хорошую погоду. Через 40 минут-баржа с грузом. "Старый хрыч, как он не проверил еще раз бакены перед сном!.

  -Ты куда?-испугано спросила жена, когда он влез в болотные сапоги и плвщ-дождевик.-На пассажирском Гриша Волков-капитан. Он с с закрытыми глазвми проведет. А баржа постоит на якоре.

   -Сорок лет с тобой живу, а что ты такая дуреха-не знал! А если что с людьми случиться?

   И Дмитрий Иванович тяжело вышел за дверь.

   Бригантиниха постояла в растерянности посреди хаты, потом накинула на себя пальтишко, натянула сапоги и побежала в поселок, к зятю. Ветер сшибал ее с ног, кидал в лицо пригоршни холодной дождевой воды, гулко стучало сердце. Но она впервые за много лет супружеской жизни сильно взволновалась за мужа-как он там? И бежала к зятю за помощью, хотя и не знала, что Василий может помочь.

   Дмитрий Иванович еще не видел такого разъяренно Днепра. Река бушевала,  словно хотела свести со своего пути земляную политику. Волны, захлествли лодку, и моторчик еле-еле справлялся с бешенной нагрузкой. Бригантинов помогал мотору веслом, правя к месту, где должны быть бакены, а его все сносило и сносило в сторону. Он с ужасом почувствовал, что не пробъется к бакену. Как-это так, не пробъется? И он взялся за весла направляя хрупкую лодку в самую ярь Днепра.

   Бакен стукнулся о борт неожиданно-радостно. Дмитрий Иванович заслонил его стеклянное тельце от ветра, зажет трепетный огонек, проверил прочность бакена. Второй был рялом. И, отплывая, оглядываясь по привычке назад, на огоньки, вдруг понял, что сил больше нет, что третьего огонька он не зажжет, что до берега доплыть тоже не сможет: заглох мотор, а весла он просто-напросто не поднимет уже...

  Стукнуло власно и сердито сердце.. Потом шопотом прошелестело:" Ляг, ляг, ляг,, л-я-яг" и снова: "ляг, ляг, ляг..." Тело словно наливалось свинцом, и за горло взялся уже не автомат-паук,  а руки Днепра, все в сединах в бурунах волн.

  Собрав последние силы, Дмитрий Иванович налег на весла и двинул лодку в узенькую бухточку. Волны и ветер кидали лодку вверх-вниз, направо-налево, Бригантинов, любимый Днепр первой и единственной любовью, сейчас начинал бояться его. Он рвался к бакену, а Днепр отшвыривал его назад легко и насмешливо.

   Но даже не это самое страшное, что отказывает сердце, что Днепр оказался сильнее его, Бригантинова. Откуда-то из глубин души выползла ядовитая и ужасная мысль, он один. Один, а потому и невмоготу ему здесь, на Днепре. Потому и помочь некому. Впервые Бригантинов почувствовал: человеку ох как нужна простая людская помощь! Он оглянулся назад-огогьки его бакенов светили упорно: накроет их волна, а они поднимутся и святят. Огоньки светят, а он не может? Нет, еще жив старый Бригантинов!

  И  последним усилием он рванул весла. Лодка стукнулась о бок бакена. Волна накрыла Бригантинова с головой и потащила за собой, к днепровскому дну...

   Очнулся Дмитрий Иванович в каюте небольшого катера.

   -Жив,-пробормотао чей-то знакомый голос, и Бригантинов увидел над собой лицо зятя Василия Бурштейна.

   -Рано хоронить вздумал,-хотел было сказать Дмитрий Иванович и... не смог.

   Голова налилась тяжестью, все поплыло перед глазами, и он снова потерял сознание.

   Когда катер остановился у временного причала, в порту нового города, пройдя мимо трех бакенов, прогудев, как обычно, возле хаты Бригантинова, уже подплывал красавец теплоход. Капитан тепло подумал: "Спят старики..."Бригантинова выносили к карете "скорой помощи " в ту минуту, когда пассажиры теплохода посыпали по трапу.

 5.

   В больнице Дмитрий Иванович Бригантинов пролежал больше месяца:  одолели старого болезни, "одна за другой цеплялась" Впрочем, не столько болезни, сколько те проклятые думы.

  В  первые дни он все время волновался:  кто зажегает бакен, да уберут ли  их с Днепра до заморозков. Максим приехавший из Киева, чуть было не сказал старику: " Конец твоим бакенам, тату"-да вовремя опомнился.

    Бригантинов от нечего делать пристрастился читать техническую литературу. Медсестра, которая принимала его в тот непогожий вечер, приносила старику из библиотеки книги, он прятал их в тумбочку, как только входил в палату кто-либо из Бригантиновых.

   Он заметно подобрел, приветливо встречал Максима, Люду, зятя. Слова "шелапут" и "бармалей" звучали у него теперь мягео, любовно. С женой Бригантинов сидел молча, перебирая её ее натруженные узловатые пальцы.

   В те страшные минуты Бригантинов вдруг понял:  никогда бы не схватил его Днепр за горло, если б жил он не холодно, одиноко. И нежность, прорывавшаяся сквозь душевное потрясение, заполнила сейчас Бригантиновское сердце. Он неумело старался окружить  этой нежностью близких. Но, как рассказывать им, что каждый вечер перед глазами стоит веселый огонек бакена? И что он, Бригантинов завидует теплу этого зажженного им же огонька: бакен нужнее людям, чем он, старый хрен.

   Он казнил себя за все- за невнимательность к жене и суровость к детям. За насмешливое отношение к людским заботам и волнениям. Поэтому очень грубо обошелся с молодым парнем, корреспондентом местной газеты, который попросил подробнее рассказать о своем подвиге"

    -Який такий подвиг?-шумел Бригантинов. Самое что не на есть нарушение. Бить меня, старого некому.

    Парнишка виновато заморгал ресницами-точь-в - точь как Максим лет пять назад. Потом посидел молча.. Поправил одеяло в ногах у старика. Вынул из-за пазухи веточку осенней вишенки, положил на тумбочку. Встал, потоптался у койки Бригантинова и сказал тихо:

   - Поправляйтесь, тату.

   И пошел к выходу.

   У Дмитрия Ивановича душа перевернулась. Люди сами шли к нему, а он их отталкивал.

    -Стой, куда ты идешь?

     -Поправляйтесь, я после...

      -Чего тут после! Садись! Только не пиши, а так слушай...

     И он начал рассказывать этому чужому парнишке обо всех своих думах. И чем дальше рассказывал, тем больше тяжелело у него сердце...  

     , .

.

 Дмитрий Выркин

x

Иллюстрация к: БАКЕНЩИК